Александра Маринина - Я умер вчера
Тянулся еще один день, наполненный тоской и страхом. Сколько еще таких дней ему придется пережить? Борис Михайлович Готовчиц мужеством и отвагой не отличался, но пока рядом была Юлия Николаевна, эти качества ему не были особенно нужны, ибо все самые трудные решения принимала жена, а ему следовало всего лишь уяснить их и подчиниться. И это его вполне устраивало. Юлия была разумным и добрым человеком, и Борис Михайлович давно уже сделал для себя вывод: она плохого не посоветует.
Теперь же он остался один на один со своим страхом, да что там страхом – ужасом. Сын Мишенька в Англии, Юля отправила его туда учиться, благо английским языком мальчик владеет как родным, с младенчества занимался. Миша живет в семье Юлиной троюродной сестры, которая много лет назад вышла замуж за англичанина и уехала в Лондон на постоянное жительство. Готовчиц не стал вызывать сынишку на похороны, и не потому, что дорого, деньги-то есть, а потому, что дети не любят горя. Одно дело, когда ребенок здесь, в Москве, и рядом с ним есть кто-то из близких, и вообще, можно как-то управлять ситуацией, и совсем другое дело – десятилетний мальчик летит один через всю Европу на похороны матери. Юлина сестра приезжать не собиралась, ей такие расходы не по карману, она отвезла бы Мишу в аэропорт, а потом он был бы предоставлен сам себе, одинокий и потерянный, с огромным горем, с которым не справляется его маленькое сердечко. Нет уж, пусть лучше останется в Лондоне, подальше от гроба, венков, траурных речей и слез.
Мишенька далеко, Юли больше нет, зато есть пустая просторная квартира, наполненная страхом. Борис Михайлович боялся подходить к телефону и обливался холодным потом, когда раздавался звонок в дверь. Но не отвечать на телефонные звонки он не мог, потому что идет следствие по делу об убийстве Юли и он может в любую минуту понадобиться работникам милиции. И радовался, когда они приходили к нему домой, потому что это давало возможность хоть ненадолго отключить телефон, не говоря уже о том, что избавляло от необходимости выходить на улицу. После похорон Юли он из квартиры ни разу не вышел. Хлеба давно уже не было, сахар тоже кончился, да и другие продукты были на исходе, нужно было думать о том, как жить дальше, но не было сил. Страх парализовал его, не давая ни думать, ни тем более что-то делать. Готовчиц оживал только тогда, когда к нему приходил следователь Гмыря или эта девочка из уголовного розыска, Каменская. Их он не боялся, ибо точно знал, что не убивал свою жену и может спокойно отвечать на любые их вопросы. Следователь Гмыря, конечно, мужик ушлый, ответы слушает, записывает, но по лицу видно, что ни одному слову не верит. Да и пусть не верит, лишь бы к себе не вызывал. А девочка с Петровки, Анастасия, – она забавная. И даже трогательная какая-то. Смотрит сочувственно, кивает, верит всему, проблемами своими делится. Надо же, оказывается, и у милиционеров неврозы бывают. Впрочем, что ж удивляться, работа-то у них какая! С девочкой он, кажется, удачно разобрался, теперь она при случае скажет, где надо, что профессор Готовчиц – специалист экстра-класса, и еще одна гирька упадет на весы, на которых взвешиваются «за» и «против» его приглашения на работу в МВД. А работу эту получить очень хочется. Очень. Племянница крупного чиновника из МВД сказала Готовчицу, что его имя попало в списки кандидатов, и теперь остается только ждать. Сейчас еще какая-то следовательша придет, Образцова. Чему удивляться, Юля все-таки депутатом Госдумы была, наверное, над раскрытием преступления много людей работают. А может, Гмырю этого отстранили от дела, потому как результата нет, другому следователю поручили. Слава Богу, можно отключить телефон и не включать его уже до завтрашнего утра. Если кто будет искать, так Образцова потом подтвердит, что он был дома, никуда не уезжал и от следствия скрыться не пытался.
Надо бы прибраться немного… Готовчиц взял тряпку с намерением протереть мебель и тут же обессиленно опустился на диван. Ничего не хочется, ни на что нет сил. Черт с ней, с пылью, не будет он убираться. Перед гостьей неловко? А чего тут неловкого, когда человек жену похоронил. Ему все простительно, и пустой холодильник, и неубранная квартира.
Когда прозвенел дверной звонок, он замер в ужасе, не в состоянии пошевелиться. «Иди и открой, – говорил себе Борис Михайлович, – это следователь, она же звонила и предупредила, что придет около половины пятого. Сейчас без двадцати пять, это наверняка она. Даже если это не она, то она тоже вот-вот подойдет, и тебе ничего не успеют сделать. Иди же, открывай дверь. А вдруг это не она?»
Каждый раз, идя к входной двери, Готовчиц мысленно прощался с жизнью. Сейчас он тоже внутренне зажмурился и вышел в прихожую на негнущихся ногах. «Глазка» в двери не было, все собирались сделать, да руки не доходили.
– Кто там? – спросил он, не слыша самого себя.
– Образцова, – раздался в ответ женский голос.
Пальцы плохо справлялись с замком. Наконец дверь распахнулась. На пороге стояла толстая баба с отечным лицом и усталыми глазами.
– Здравствуйте, Борис Михайлович, – поздоровалась она. – Я могу войти?
– Проходите.
Он посторонился, пропуская толстуху в квартиру. Глядя, как неловко она двигается, снимая широкий плащ, Готовчиц удивился тому, что следователи, оказывается, бывают и такими. Не жесткими ушлыми мужиками, как Гмыря, а такими вот тетками, грузными и неповоротливыми, с нездоровым цветом лица и безразличием в глазах. Такой что ни напой – все скушает, всему поверит, ей работа до лампочки, ей лишь бы домой скорее прибежать да к плите встать. Небось детей штуки три по дому носятся, прикинул Готовчиц, уж больно лишнего веса в ней много, а по сложению она как раз похожа на тех мамочек, которые с каждым рожденным малышом приобретают по десять килограммов. Да и муж, наверное, ей под стать, такого прокормить – целый день готовить надо.
– Не возражаете, если мы посидим на кухне? – спросил он.
Кухня была относительно небольшой, и в ней Готовчиц еще как-то ухитрялся поддерживать порядок. Вести следователя в пыльную, неубранную комнату ему было стыдно.
– Конечно, если вам там удобнее, – согласилась Образцова.
Она устроилась за кухонным столом, открыла сумку, достала из нее папку, а из папки – бланк протокола.
– Меня зовут Татьяной Григорьевной, – сообщила она, не глядя на Готовчица. – Вы не будете так любезны принести свой паспорт?
Он молча протянул ей паспорт, который держал здесь же, на кухне, в одном из ящиков. Гмыря приходил к нему три раза и каждый раз требовал паспорт. Борис Михайлович не понимал, зачем это нужно, но документ на всякий случай держал под рукой. Кто их знает, эти милицейские порядки!
– А где мой тезка? – спросил он.
– Вы кого имеете в виду? – откликнулась Образцова, быстро переписывая паспортные данные в бланк протокола и не поднимая головы.
– Следователя Гмырю. Бориса Витальевича Гмырю.
– Не знаю. Вероятно, он на службе. Он вам нужен?
– Нет, просто… Я подумал, раз вы пришли вместо него, то, может быть, он заболел, или в отпуск уехал, или его от дела отстранили.
– А почему вы решили, что я пришла вместо него? Я сама по себе, а Гмыря – сам по себе.
Он все не мог взять в толк, о чем она говорит, поэтому продолжал допытываться.
– Вы тоже занимаетесь убийством моей жены?
– Нет. Убийством вашей жены я не занимаюсь.
Она наконец закончила списывать данные с его паспорта и подняла глаза на Готовчица. Глаза были серыми и спокойными, и в них почему-то не было и следа той усталости, которую Борис Михайлович заметил, когда Образцова вошла в квартиру.
– А… чем же тогда? Зачем вы пришли?
– Я занимаюсь совсем другим убийством. Борис Михайлович, вы помните Инну Пашкову? Она была врачом-интерном в клинике, где вы работали. Шесть лет назад.
В голове у него зашумело, перед глазами поплыли красные круги. Вот оно, началось. Но как? Почему?
* * *«Точно, – подумала Татьяна, – у них был роман, и аборт Инна делала от него. Вон какая реакция. Так не меняются в лице, когда вспоминают о рядовом враче-интерне».
– Пашкову? Да, припоминаю… Красивая такая девушка, да?
– Вероятно, – сдержанно ответила Татьяна. – Не знаю, я ее шесть лет назад не видела. Расскажите мне о ней все, что помните.
– А что случилось? Она в чем-то замешана? Я мало что помню, врач как врач, они каждый год меняются…
– Борис Михайлович, а дамы сердца у вас тоже каждый год меняются?
– При чем тут… Как вы смеете!
Она видела, что Готовчиц плохо справляется с собой, и мысленно улыбнулась. Чего он так боится? Ну был у него роман с молоденькой красавицей, так это когда было. Будь жива его жена – тогда понятно, есть что скрывать, а сейчас… По инерции, что ли, на автомате отрекается? Привык скрывать свои похождения и не может свыкнуться с мыслью, что теперь это уже не обязательно.
