Фридрих Незнанский - Самоубийство по заказу
– Ну, сучонка! Ты меня еще не знаешь! Ты очень пожалеешь… – глаза его извергали огонь – ну, дракон, да и только. И он не отпускал ее плечо, сжав пальцы так, что ей стало больно.
Лана оглянулась, увидела автобусную остановку и стоящий там автобус.
– Спасибо, я записала все, капитан, что вы изволили мне с такой охотой рассказать, – звонко, на все кафе, выкрикнула Лана, беспечно хлопнув себя по сумочке. – Ну, а это вам на прощанье! – И она звонко вмазала ему ладонью по физиономии и тут же, ловко вынырнув из-под его руки, выбежала из кафе.
Лана, подбегая к автобусу, молила Бога, чтобы успеть, чтоб не ушел без нее. Успела вскочить в салон, и дверь захлопнулась, – видно водитель увидел ее и пожалел. Оглянулась и облегченно вздохнула: капитана не было видно.
И только теперь, когда устало опустилась на сиденье в полупустом автобусе, вдруг подумала, что совершила очевидную глупость. Гонор свой проклятый не сумела сдержать! Терпеть же не могла таких вот! Ну, как же, еще и микроскоп тебе был нужен! Да ведь теперь разъяренный капитан душу вытрясет из несчастного Адьки! Господи, что же делать?… Как остановить?… Или вернуться и извиниться? За что, за оплеуху? Так это ему за сучонку. Нет, возвращаться нельзя, это еще хуже, неизвестно, вообще, чем тогда закончится… Ай, как плохо!..
Лана не знала и не могла предположить, что разъяренный капитан, ворвавшись в помещение КПП, немедленно выяснил, кто у него из нужных солдат в его роте не в наряде, снял со строевых занятий двоих – Коротеева и Затыкина и дал им срочное, «боевое» задание. И эти двое немедленно отправились вслед за отъехавшим автобусом.
А смысл задания был несложен, эти двое и не с такими уже справлялись. Надо было не упустить девку, и аккуратно, без членовредительства, изъять у нее сумочку, в которой наверняка спрятан магнитофон, а затем проследить, куда она отправится. Проживает Елена Евгеньевна Медынская в гостинице «Останкинской», вот из этого и исходить, если она где-то потеряется…
Андрющенко был сильно разозлен. Ну, конечно, оплеухой, в первую очередь, – теперь официантки – Танька там с Риткой проходу, сучки, не дадут, слухи распустят… А то, что эта стерва пыталась его заставить ругать армию, так этого у нее не вышло. Не хватало еще! А хитрая девка, тонкая… Подходы имеет. И он снова, мысленно пробегая по их разговору, оставался в уверенности, что ничего лишнего не сказал. И вся ее болтовня – конечно, пустое. Но – это ведь как повернуть! Те, которые приезжают из газет, умеют так обосрать человека, что не отмоешься потом. Нет, нельзя позволять! Обязательно надо, чтоб солдатики ее догнали…
Жаль, конечно, нужно было сразу помягче, поласковей, соглашаться, хрен с ней, пригласить на экскурсию, к себе, в офицерское общежитие, поддать маленько, ну, и – напялить… Они – жопастенькие, – силу и решительность в мужике уважают. А этого мудака-деда она, конечно, толково вчера кинула, поделом ему… Ишь, разбежался, пасть раскатал, не для тебя телка… И чего она в своем сопливом нашла? Вот же загадка природы, блин…
Нет, наверное, надо было не этих мудаков посылать, а самому догнать. Ну, чего, мол, по-пустому ссориться? Предлагаю вечерком где-нибудь в Москве встретиться и обсудить в спокойной обстановке, без нервов. В армии ведь все возможно… В конце концов, пообещать ей организовать свидание с этим… Нет, сейчас никак нельзя! Не на «губу» же ее вести! Категорически… Поздно!.. Ладно, догонят, так догонят… Хорошая девка все-таки… Гордая! Очень уважал таких капитан Андрющенко. В кровати…
Первая неприятность произошла с Ланой у входа в метро. Она уже решила, что никакая опасность ей больше не грозит, и немного расслабилась. Видела в электричке нескольких солдат, стала приглядываться к ним, проверяя, не следят ли именно за ней, и, не заметив никакой их реакции, успокоилась. А когда уже проходила мимо стеклянных дверей в метро, почувствовала, что кто-то сзади ее будто сильно дернул за руку. Толпа приезжих у турникетов напирала, но она успела обернуться и увидеть позади себя неприятно ухмыляющегося молодого парня с круглой стриженой головой, торчащими ушами и оскаленной нижней челюстью, в которой поблескивали два стальных зуба. Он ловко вывернулся из толпы и исчез. И только пройдя турникет, Лана обнаружила, что сумочку как корова слизнула. Ну, вот оно!.. Как-то стало сразу нехорошо. Будто воздуху не хватило. Холодным потом словно окатило.
Лана оглядывалась в поисках… кого? Ну, конечно, этого, ушастого! Но это уже было бессмысленным делом. Да, впрочем, и в сумочке ничего важного и не было. Документы в карманах, проездной на метро – вот он, еще в руке зажат. Оставалось только сожалеть об Андрюшиной зажигалке…
Приехав в гостиницу, она на всякий случай поинтересовалась у горничной на своем этаже, не спрашивал ли ее кто? Были, ответила та. Молодой парень спрашивал, когда вернется Медынская? Минут десять назад. Ну, а горничная ответила правду, что та еще утром съехала. Он и ушел, спросил только, не оставляла ли телефона. Но про это горничная не знала. Как и про сумку в камере хранения, внизу, в холле. А как выглядел тот парень? Да обычной молодой человек. В джинсах и ковбойке навыпуск. Ухажер, что ли? Так совсем мальчишка.
Лана кивнула и, спустившись в холл, внимательно огляделась, даже наружу вышла посмотреть, и только после этого забрала в камере свою сумку и отправилась к Столешниковой
Она сделала подробный отчет Елизавете Алексеевне о своем разговоре с капитаном Андрющенко, сверяясь со своими вопросами, записанными заранее, постаралась максимально точно передать и его ответы. Столешникова внимательно слушала, а потом спросила:
– Смотрю, ты больше сама выступала, а он-то помалкивал? Ну, и что думаешь по этому поводу?
– Мне кажется, что я допустила грубейшую ошибку, пойдя в конце разговора на обострение. Да еще эта пощечина… Все это, я теперь понимаю, обязательно отразится на его отношении в Андрею. И я виновата. Вот эта мысль и мучила меня всю дорогу в поезде. Даже вернуться хотела, чтобы извиниться, но… Испугалась, честно говоря. И, как видно, не зря. Сумочка-то – тю-тю! А почему? Да я сама же и показала. Вот, говорю, все записано! И ладонью – шлеп! Обрадовалась, дура, нашла, чем испугать!.. И в гостинице уже был гость, интересовался, где я.
– Ну, это хорошо, девочка, что ты сама понимаешь… А теперь садись, поешь, вы ж не успели? – Столешникова иронически усмехнулась. – А потом садись и все рассказанное мне подробно запиши, а то забудешь. Я сниму копию на ксероксе, после чего мы с тобой обдумаем одно мое предложение. Я ведь тоже все утро размышляла над твоим вопросом. Есть кое-какие наметки… А вечерком сходишь на вокзал, там есть авиационная касса. Но если у тебя имеется возможность еще немного побыть в Москве, считай, что я тебе уже предложила остановиться у меня. И в дальнейшем, очень тебя прошу, не стесняйся. Приезжай, я буду всегда тебе рада. Я одна, мне подружка – тоже в радость!.. А за твоего паренька мы еще поборемся…
Глава восемнадцатая ХЛЕБОРОДОВ
Не справившись с Хлебородовым с помощью постоянного физического давления и оскорблений, вернувшийся обозленным в казарму после неудачи с телкой Сопли, командир отделения Дедов решил подключить теперь еще и моральное – но на всю катушку! Ведь если человек покорно, с утра до ночи, моет загаженный сортир, это совсем не значит, что гордость его сломлена окончательно. Все однажды кончается, в том числе, и мытье нужников. Но из глубокого и изощренного морального унижения человек, если и выходит, то с трудом. Чаще кончается трагически. Это хорошо знают в тюрьме. А тот, кто прошел эту «школу современной жизни», да еще и оказался способным учеником, усвоит полученные знания надолго. Или навсегда. Дедов полагал, что сам владеет этими навыками в совершенстве.
Чтобы не вызвать у возбужденного после свидания со своей девкой Сопли немедленно взрыва, который мог бы негативно отразиться на поведении остальных «первогодков», разными способами приучаемых к послушанию и покорности, Дедов посчитал нужным устроить разговор с Хлебородовым для начала наедине. Но не улице, без посторонних, а в казарме.
Получалось, что вроде бы и наедине, хотя сам же наблюдал неподалеку заинтересованные лица и Коротеева, и Затыкина, и других – своих. Но не только. Были и такие – из первогодков, – которые не были согласны с «дедовскими» методами воспитания и пытались сопротивляться. Среди них были во взводе и несколько крепких и непокорных парней с Северного Кавказа, которых «деды» сами побаивались задевать. Те стояли друг за друга. Ну, и некоторая молодежь, понятное дело, к ним тянулась. Поэтому очередной спектакль по воспитанию интересовал многих. Казарма оживленно ожидала реакцию Сопли на эти «переговоры».
Дедов строго приказал Хлебородову подойти поближе. Указал на табуретку, велел сесть, после чего сообщил, что есть серьезный базар. Так и сказал: «базар», чтоб все сразу определить и расставить по своим местам.
