Карин Фоссум - Глаз Эвы
Послышался сильный грохот.
Эва вздрогнула. Она подняла руки, стукнулась локтями о полусгнившую древесину. А вдруг он это услышал? Дом ведь старый, стены старые, и здесь так тихо… Потом до нее дошло, что это хлопнула дверь – он вышел из дома; он стоял прямо за сортиром, сделал три-четыре шага и остановился. Эва ждала, напряженно прислушиваясь, пытаясь понять, что же он делает; она застыла, не в состоянии пошевелить ни рукой, ни ногой. Вдруг он закашлялся, и сразу же послышался знакомый звук: звук сильной струи, обрушившейся на мерзлую землю. Он стоял и мочился. Эти мужики все одинаковы, подумала она, они такие ленивые, им лень даже до сортира дойти, предпочитают все делать на улице; но наверняка именно это спасло ее – он ее не нашел. Она чуть не рассмеялась громко от облегчения. Он все еще стоял на улице и мочился, наверное, долго терпел. Может, еще и пива выпил, а теперь вот собрался уезжать. Странно все-таки, что он не поискал внизу, в туалете, видно, фантазия у него бедновата, решила она. Уж она-то точно потыкала бы в дерьмо на дне ямы лыжной палкой, если бы ей не повезло и она не нашла ведерко. Надежда на то, что скоро все кончится, становилась все сильнее, а вместе с надеждой появилось ощущение, что она промерзла до костей, что все тело у нее одеревенело, не говоря уже про вонь – она стала совсем невыносимой. Он снова вошел в дом. Который же сейчас может быть час, сколько времени я уже провела здесь, подумала она, делая над собой усилие, чтобы дышать спокойно. Снова послышались разные звуки: стук дверей, ящиков, шаги туда-сюда. Возможно, уже наступило утро и стало совсем светло, он мог сорвать с окон шторы и начать искать снова – при свете дня. Тогда он непременно снова зайдет в сортир, и тогда-то уж он точно поищет в дерьме – а что, если его, как молния, вдруг озарит такая догадка – пришло же это в голову ей самой! Она попыталась представить себе выражение его лица, когда он обнаружит ее голову и поймет, что она сидела там все это время, его удивление и ярость, а может быть, только испуг и ужас, если совесть его чиста. Она услышала, как хлопнула дверь, как повернулся ключ в замке. Не могла поверить, что он действительно уезжает. Она продолжала сидеть на дне выгребной ямы, прислушиваясь: шаги действительно удалялись по вереску, и наконец – нет, это было так замечательно, что она даже не смела в это поверить, и все же надеялась именно на это. Хлопнула дверца автомобиля! Эву трясло. Мотор с урчанием завелся; она даже всхлипнула от облегчения; мотор работал; она по-прежнему не двигалась, ждала; машина совершала какие-то маневры, возможно, он разворачивался. Она слышала, как ветки скребут о металл, на какое-то мгновение звук мотора стал тише. Потом он прибавил газа. Он наверняка уже выехал на дорогу, переключил скорость и уехал, звук мотора становился все тише и тише и, наконец – наконец! – совсем затих.
Удивительный покой разлился по всему ее телу.
Она положила руки на ведерко и облегченно выдохнула, немного повозилась, пытаясь распрямить ноги. Они были скрючены, как корни древней сосны, а ступней она совсем не чувствовала. Одной рукой она сбросила крышку с «очка». Было по-прежнему темно – неужели все еще ночь? Фонарик, вспомнила она, куда же делся фонарик? Она расцепила руки, искать его совершенно не хотелось, но она, превозмогая себя, принялась шарить в дерьме вокруг себя. Сначала поискала у себя в ногах, потом по углам, места было не так много, она должна найти этот чертов фонарь. Стала искать у себя за спиной и наткнулась рукой на металлическую ручку. Не исключено, что он теперь не работает. Она нашла кнопку. Фонарь работал, все было в порядке. Вздохнув с облегчением, она взглянула на свои наручные часы. Полчетвертого. Сейчас поздно светает, у нее еще много времени. Она высунула руку с фонарем в отверстие и осторожно положила фонарь, потом схватилась за края дыры и попыталась вылезти. Спина болела ужасно, ноги отказывались ее держать, но она высунула голову, потом ей с усилием удалось протолкнуть через дырку и плечи, и тут она застряла – ей показалось, что она не сможет лезть дальше. Она барахталась, вертелась, как уж на сковородке, отталкиваясь от зловонной кучки на дне, пока, наконец, не пропихнула себя в дырку. Она лежала на открытом «очке» поперек него, потом подтянула ноги и уронила фонарь. При падении он включился, и она с удивлением увидела на полу полосатый коврик. Спустила ноги на пол. Ей показалось, что они парализованы. Но она встала, склонилась над дырой снова, посветила фонариком в последний раз и ухватилась за ручку ведра. Она честно боролась. Теперь деньги принадлежат ей. Она вышла из сарая и прошла в дом. Там царил полный хаос. Содержимое шкафов и полок было выброшено на пол и валялось по всему дому. Она посветила вокруг себя фонариком – шторы он не снял. Все утопало в темноте, но воздух был удивительно свеж и прохладен, дышалось легко; она на самом деле просто забыла, какое же это наслаждение – вдыхать обычный воздух, как будто втягиваешь через нос ледяную минералку. На нетвердых ногах она дошла до кресла и плюхнулась в него. Одежда прилипла к телу. Все следовало немедленно выбросить, всю одежду, которая на ней была. Не исключено, что ей придется постричься, что если не удастся отделаться от этого проклятого запаха? Дом далеко, а она вся в дерьме – от пальцев на ногах и до шеи, но, может быть, в доме найдется какая-нибудь одежда, в которую она могла бы переодеться? Она заставила себя подняться и направилась в одну из спален. Светя фонариком, принялась извлекать одну за другой вещи из комода, нашла белье, носки, старую майку и вязаный свитер, а вот с брюками дело обстояло хуже. Она вышла из комнаты, вспомнив про маленький коридорчик, в котором висела верхняя одежда, и вот тут-то ей повезло. Там висел старый пуховый костюм, приятный на ощупь, мягкий, но, возможно, слишком маленький. Она будет выглядеть в нем как глиста. Но он чистый. По сравнению с тем, что надето на ней сейчас, он такой чистый. Он пах лыжной мазью и дровами для камина. Она положила всю найденную одежду на пол и принялась раздеваться. Хуже всего было с руками, она старалась держать их как можно дальше от лица, она не могла больше выносить этот запах. Может, вылить на них жидкость для мытья посуды, а потом вытереть полотенцем? Она дрожала от холода, но вместе с тем испытывала невероятный подъем. Она то и дело поглядывала на ведерко, заляпанное краской; до чего же невинно оно выглядело, кто бы мог подумать, что в нем целое состояние! Что бы там ни думали, но воображение у нее есть. И ничего удивительного – она же художник.
Потом она нашла под скамейкой пару старых ботинок, правда, шнурки завязать оказалось не так-то просто. Пальцы начали оттаивать, но все равно проделывали привычные операции ужасно медленно. Она запихнула грязную одежду в рюкзак, который ночной гость отшвырнул в угол. Надела рюкзак на спину, в одну руку взяла фонарик, в другую – ведерко. Не стоит больше возиться с узким кухонным окошком – после всего того, что здесь произошло. Входная дверь была заперта снаружи. Она снова прошла в спальню, сорвала одну из занавесок и широко раскрыла окно. С наслаждением вдохнула в легкие горный воздух и взобралась на подоконник. И спрыгнула.
***Мужчина в темно-синем «Саабе» уезжал все дальше и дальше от дачного поселка. Лицо его было искажено злобой, глаза яростно сверкали. Деньги пропали. Кто-то его опередил, и он не мог понять, кто. Машина тряслась и подпрыгивала на гравиевой дороге, и он чертыхался снова и снова. По левую руку от него лежало озеро, вокруг стояла полная тишина, в большинстве дач было темно. Он чувствовал, что его обвели вокруг пальца. Произошло что-то, ему совершенно не понятное, и он возвращался мыслями в прошлое, пытался найти хоть какое-то объяснение этой катастрофе, этому невероятному факту – кто-то влез в дачу и похитил деньги. Его деньги. Ему было совершенно ясно, что произошло. Все остальные вещи были на месте, и бинокль, и фотоаппарат. На телевизор и радиоприемник тоже никто не покусился. Даже винный погребок, устроенный в подвале, остался нетронутым. Он в бессильной злобе стукнул кулаком по рулю и сбросил скорость на повороте. Какое-то внезапное озарение заставило его повернуть влево, и он увидел небольшую дорогу, всю в ухабах, ведущую прямо к озеру, на берегу которого стояла заброшенная дача, точнее развалюха, сарай. На даче явно никого не было, судя по внешнему виду, там уже давно никто не жил. Он доехал практически до самой воды, но мотор не выключал. Ему надо было успокоиться. Нашел во внутреннем кармане сигареты и закурил, задумчиво глядя на огромную ровную гладь озера. Лицо его было узким, глаза – близко посажены, волосы и брови темные. Он был бы даже красив, если бы не выражение лица, жесткое и обиженное; и даже в те редкие минуты, когда он улыбался, это выглядело не слишком искренне. А сейчас он не улыбался. Он нервно курил; его раздражал мотор, урчавший в тишине; он заглушил его. Открыл дверцу, сделал пару шагов к воде, чтобы еще лучше рассмотреть потрясающей красоты пейзаж. Когда фары погасли, стало очень темно; из темноты величественно выступали горы. Они были похожи на огромных доисторических чудовищ, которые лежали и спали вокруг огромной ямы с водой. Внезапно его охватило непреодолимое желание зарычать в этой темноте – может, они проснутся и зарычат в ответ. И тогда он заметил автомобиль. Старую «Аскону». Она стояла позади дачи, вид у нее был покинутый. Это показалось ему странным. Неужели на этой даче есть люди? Он подкрался поближе – он уже не был уверен в том, что он здесь один; попытался заглянуть в машину через боковое стекло. Дверца машины была открыта, это было еще более странно. Но машина была пуста, ни на сиденьях, ни у заднего стекла ничего не лежало. Он снова выпрямился и осмотрелся. Вдруг ему пришла в голову одна мысль, он вернулся к своей машине и залез в нее. Сидел в машине и курил. Докурил сигарету до самого фильтра, раздавил окурок в пепельнице и прикурил новую.
