Карин Фоссум - Не оглядывайся!
Наконец-то он позволил себе налить в стакан честно заработанную порцию виски, а между тем как раз пора было идти спать. Дверной звонок прозвучал, когда он закручивал пробку бутылки. Скарре вежливо поздоровался, уже не так застенчиво, как прежде. Он пришел пешком, но наморщил нос, когда Сейер предложил ему виски.
— У тебя нет пива?
— Нет. Но я спрошу Кольберга. У него обычно есть небольшой запас в нижнем отделении холодильника, — ответил Сейер абсолютно серьезно. Он исчез за дверью и вернулся с банкой пива.
— Ты когда-нибудь клал плитку в ванной комнате?
— Так точно. Приходилось. Главное — не халтурить при подготовке. Нужна помощь?
Сейер кивнул.
— Как тебе нравится вот эта? — Он раскрыл брошюру и показал на синих дельфинов.
— Довольно красиво. Что у тебя сейчас?
— Пленка под мрамор.
Скарре понимающе кивнул и отпил пива.
— Отпечатки Хальвора не совпадают с отпечатками на пряжке Анни, — вдруг сказал он. — Хольтеман согласился пока что его отпустить.
Сейер не ответил. Он почувствовал своего рода облегчение, смешанное с замешательством. Радость от того, что убийцей оказался не Хальвор, и огорчение от того, что у них на примете пока не было никого другого.
— Мне снился неприятный сон, — признался он вдруг, слегка смущенный собственной искренностью. — Мне снилось, что там, за стулом, лежит сгнившее яблоко. Все облепленное большими черными мухами.
— Ты проверял? — ухмыльнулся Скарре.
Сейер отпил виски и кивнул.
— Я нашел там только несколько клещей. Как думаешь, это что-то значит?
— Очевидно, это, метафорически выражаясь, некий предмет, за который мы забыли заглянуть. Что-то, что находится у нас перед глазами все время, но о чем мы не подумали. Сон — это, определенно, предупреждение. Теперь дело только за тем, чтобы найти стул.
— Да, стул — это такое дело… Нельзя запускать. — Он от души посмеялся над собственной шуткой — редкий случай.
— Я надеялся, что у тебя есть туз в рукаве, — сказал Скарре. — Не могу смириться с тем, что мы в тупике. Проходят недели. Папка Анни растет как на дрожжах. А ты — тот, кто приходит с советом.
— В каком смысле? — опешил Сейер.
— Твое имя, — улыбнулся Скарре. — «Конрад» значит: «тот, кто приходит с советом».
Сейер уважительно приподнял бровь.
— Откуда ты знаешь?
— У меня есть книга. Я обычно открываю ее, когда на моем пути встречаются разные люди. Это замечательное времяпрепровождение.
— Что значит «Анни»? — быстро спросил он.
— Красивая.
— О боже. Ну что же, именно сейчас я не достоин своего имени. Но ты не должен терять мужества, Якоб. Кстати, что значит «Хальвор»? — с любопытством спросил он.
— «Хальвор» значит «Охранник».
«В первый раз он назвал меня Якобом», — удивленно думал Скарре.
* * *Солнце стояло низко, его лучи наискосок пересекали уютную веранду и празднично собирались в углу — здесь было так тепло, что они скинули куртки. Они ждали, пока нагреется гриль. Пахло углем, жидкостью для розжига и лимонной мятой от ящиков на веранде — Ингрид только что помыла их.
Сейер сидел, держа на коленях внука, и качал его, пока не заболели бедра. Он всегда чувствовал смутную печаль, когда сидел так с Матеусом на коленях, и в то же время вниз по спине разливалось что-то вроде физического удовольствия. Через несколько коротких лет мальчик вырастет, и голос его погрубеет.
Ингрид встала, подняла с пола деревянные башмаки и постучала ими три раза. Потом вдела в них ноги.
— Зачем ты так делаешь? — поинтересовался он.
— Просто старая привычка, — улыбнулась она. — Из Сомали.
— Но ведь у нас тут нет змей и скорпионов?
— Это становится своего рода навязчивой идеей, — рассмеялась она, — от которой я не могу избавиться. К тому же у нас есть осы и гадюки.
— Ты думаешь, гадюка может залезть в ботинок?
— Не имею ни малейшего представления.
Он прижал внука к себе и понюхал ямку у него на затылке.
— Покачай еще, — попросил тот.
— У меня устали ноги. Если ты найдешь книгу, я тебе ее почитаю.
Матеус спрыгнул с коленей деда и бросился внутрь дома.
— А вообще как дела, папа? — вдруг спросила дочь тонким, детским голосом.
«Вообще», подумал он. Это означает на самом деле, как дела на самом деле, что у него глубоко внутри, в глубине скорлупы? Или Ингрид просто интересуется, не произошло ли с ним чего-нибудь. Не нашел ли он себе, например, подружку или, может быть, влюбился в кого-то. Нет. Он не мог себе этого позволить. Это отняло бы у него все силы.
— Ничего, спасибо, — ответил он, стараясь выглядеть как можно более невинно.
— Тебе не кажется, что дни становятся длиннее?
Почему она настолько осторожна? Он начал понимать: она пытается на что-то ему намекнуть.
— У меня много дел на работе, — сказал он. — К тому же у меня есть вы.
Эти последние слова почему-то заставили Ингрид перемешивать салат энергичнее.
— Да, — сказала она наконец. — Но знаешь, мы подумываем о том, чтобы снова поехать на юг. На какое-то время. В самый последний раз, — быстро добавила она и взглянула на отца с нескрываемым чувством вины.
— На юг? — Казалось, он смакует это слово. — В Сомали?
— Эрик получил запрос. Мы еще не ответили, — быстро сказала она, — но мы серьезно об этом думаем. И о Матеусе. Мы бы так хотели, чтобы он немного посмотрел страну и, может быть, выучил язык. Если мы поедем в августе, то будем дома к началу школьных занятий.
Три года, подумал он. Три года без Ингрид и Матеуса. Домой только на Рождество. Письма и открытки, а внук каждый раз намного выше, на год старше, резкими рывками.
— Я не сомневаюсь, что вы должны поехать на юг, — ответил он, четко расставляя ударения, стараясь, чтобы его голос не дрожал. — Ты же не считаешь меня помехой? Мне еще не девяносто лет, Ингрид.
Она слегка покраснела.
— Я думаю еще и о бабушке…
— Я о ней позабочусь. Ты скоро превратишь салат в мусс, — предупредил он.
— Мне не нравится, что ты останешься один, — тихо сказала она.
— У меня же есть Кольберг.
— Но ведь он всего лишь собака!
— Будь счастлива, что он не понимает твоих слов. — Сейер поискал глазами пса, который, ничего не подозревая, спал под столом. — Мы отлично справляемся. Я хочу, чтобы вы поехали, если вам этого хочется. У Эрика проблемы со слепой кишкой и распухшие миндалины?
— Там на юге все по-другому, — попыталась объяснить она. — Больше всего полезного.
— А Матеус? Что вы будете делать с ним?
— Он пойдет в американский детский сад, вместе с массой других детей. Дело еще и в том, — добавила она задумчиво, — что у него на юге есть родственники, которых он никогда не видел. Мне это не нравится. Я хочу, чтобы он знал все.
— Американский? — переспросил он недоверчиво. — Что ты имеешь в виду, когда говоришь «знать все»?
Он подумал о настоящих родителях малыша и об их участи.
— С матерью мы подождем, пока он не вырастет немного.
— Езжайте! — сказал он уверенно.
Она посмотрела на него и улыбнулась.
— Как ты думаешь, что сказала бы мама?
— То же, что и я. А потом немного пошмыгала бы носом в кровати.
— А ты не будешь?
Матеус прискакал с детской книгой в одной руке и яблоком в другой.
— «Была темная штормовая ночь». Это не слишком мрачно? — с сомнением спросил Сейер.
— Ха, — засопел малыш и вскарабкался к деду на колени.
— Угли уже раскалились, — сказала Ингрид и скинула с себя ботинки. — Я положу бифштексы.
— Положи бифштексы, — согласился он.
Она переложила мясо на решетку, все четыре куска, и пошла в дом за напитками.
— У меня есть зеленый резиновый питон в комнате, — прошептал Матеус. — Положим ей в ботинки?
Сейер помедлил.
— Не знаю. Ты думаешь, это будет забавно?
— А ты так не думаешь?
— Вообще-то нет.
— Старики вечно всего боятся, — с досадой сказал малыш. — Ведь это будет моя вина.
— О'кей, — тихо сказал Сейер. — Есть черный ход.
Матеус снова спрыгнул, принес резиновую змею и, старательно свернув ее, положил в деревянный ботинок.
— Теперь читай.
Конрад с ужасом подумал об отвратительной змее и представил себе, что можно почувствовать, когда резина коснется голой ноги. Потом начал читать глубоким трагическим голосом: «Была темная штормовая ночь. В горах прятались разбойники и волки». Ты уверен, что это не слишком мрачно?
— Мама читала мне ее много раз. — Матеус запустил зубы в яблоко и начал с аппетитом жевать.
— Не такими большими кусками, — предостерег его Сейер. — Ты можешь подавиться.
— Читай уже, дедушка!
Видимо, я действительно становлюсь старым, грустно подумал Сейер. Старым и трусливым.
