Малютка - Мола Кармен

— Сволочь! Скажи мне, что это неправда, что ты не насиловал ту девочку!

— Ана, пожалуйста! Я не знаю, что тебе наговорили…

— Скажи мне, что это неправда.

— Ана…

— Скажи мне, что это неправда.

Мануэль не выдержал — закрыл лицо руками и зарыдал.

— Сволочь! — набросилась на него Ана. — Извращенец поганый! Как ты мог?!

Вошедший Сарате попытался усмирить женщину, которая колотила мужа кулаками, как боксерскую грушу.

Элена невозмутимо наблюдала за ними.

Глава 47

Малютка держала нож для забоя скота, который был чуть ли не больше ее самой. Она просунула острие под веревку на правой щиколотке и попыталась ее перепилить. Острие несколько раз соскользнуло и воткнулось Ческе в ногу, выступила кровь, но Ческа не шевельнулась. Спит? Когда веревка упала, Малютка увидела истыканную ножом кожу и виновато посмотрела на узницу — перед ней лежала изможденная женщина со свалявшимися волосами и запавшими глазами. Она даже не пошевелила освобожденной ногой. Над разодранной щекой жужжали мухи.

Со второго этажа доносился шум шагов. Наверное, это Антон и Хулио. Она видела, как они с недовольным видом поднимались к Касимиро. Малютка понимала, что времени мало: сейчас или никогда. Ей хотелось заплатить штраф и еще раз поиграть с Ческой. Она сосредоточилась и начала перерезать веревку на левой щиколотке. Чтобы не поранить Ческу, она пилила медленнее, чем следовало бы. Однако ей удалось удерживать лезвие под таким углом, чтобы не повредить кожу. Упала вторая веревка, но Ческа все еще не шевелилась.

К топоту прибавились крики Касимиро. Лучше не слышать, что именно он кричит. Раздался глухой удар, потом сопение. Видимо, это Антон.

Веревки на руках были завязаны не так туго, наверняка из-за попыток Чески их ослабить. Разрезать их было совсем просто — три раза чиркнуть лезвием снизу вверх, обязательно снизу вверх, чтобы не порезать вены несчастной пленнице, которая так и не открыла глаза. Спит?

Пришла пора это выяснить. Малютка наклонилась к ее лицу. Мухи кружили над раной. Когда девочка замахала на них руками, они разлетелись, но ненадолго.

— Просыпайся, — тихо сказала Малютка.

Никакой реакции, ни невольного вздрагивания, ни даже ленивой гримасы, которая бывает у того, кто цепляется за свой сон и не хочет, чтобы ему мешали. Ничего.

— Просыпайся!

Девочка повторила это громче и тотчас испуганно оглянулась на лестницу: вдруг ее услышат наверху? Ческа не шевелилась. Малютка не знала, что делать. Она приставила острие ножа к плечу Чески и нажала. Капелька крови появилась как призрак надежды, но боль от укола не заставила Ческу ни вскрикнуть, ни дернуться, ни хоть как-то отреагировать. Малютка смотрела на истерзанное тело.

— Просыпайся, нам надо идти, — умолял детский голосок.

Ничего. Малютка беззвучно заплакала. Она плакала от горя, от злости, от нетерпения. Потом залезла на кровать и легла рядом с Ческой. Ей хотелось почувствовать человеческое тепло, если оно все еще исходило от этого тела. Она взяла Ческу за руку и смирилась. Она останется здесь, на грязной кровати в подвале, пока Антон не справится с очередным истерическим приступом Касимиро и не спустится за ней. Но вдруг что-то произошло. Она почувствовала нажатие пальца. Может, воображение ее обманывало; непонятно, было это на самом деле или Малютке просто показалось, ведь она так хотела воскресить эту женщину. Она стиснула руку Чески и снова уловила едва ощутимый, как у новорожденного, ответ. Девочка приложила ухо к груди Чески и услышала слабые удары. Жива.

Малютка села на живот умирающей, стала дергать ее, хлопать по щекам, сначала очень аккуратно, потом сильнее.

— Ты свободна, я тебя развязала. Ты должна встать.

Ческа открыла глаза и увидела на себе растрепанную девочку — с глазами полными страха и надежды.

— Времени нет. Антон и Хулио сейчас у Касимиро, но потом они придут за тобой. Тебе нужно встать.

Ее слова плыли сквозь сознание Чески, как сквозь космическую туманность. Созвездия неслись со скоростью света, сталкивались, перепутывались. Нужен был большой взрыв, потрясение, которое заставило бы ее подняться, поставить ноги на пол, проверить, может ли она ходить.

— Ну давай же, я помогу тебе.

Девочка обхватила ее руками за шею, заставляя сесть. Ческа закашлялась, ее тело отвыкло от вертикального положения. Ее мутило, лицо горело, ноги стали ватными. Когда она встала с кровати, они подогнулись, и она повалилась на пол. Тут она и останется. Ческа не понимала, что происходит, не понимала, почему свободна. Ничего из того, что с таким жаром говорила ей Малютка, до нее не доходило. Но девочку она помнила. Помнила штраф, игру, помнила, что «завязать» — это глагол. Детские руки тянули ее за подмышки куда-то вверх. Постепенно пришло осознание: девочка пытается ее поднять. Она хотела ей помочь, но не понимала как. И все-таки инстинкт самосохранения еще не угас, потому что она вдруг поняла, что стоит, что ноги согласились ее держать. Точно новорожденного олененка.

— У меня есть тайник. Это мое любимое место. Он в разделочной. Я там прячусь, когда хочу побыть одна.

Ческа дошла до первой ступеньки лестницы. Посмотрела наверх. По семи каменным уступам ей не подняться.

— Обопрись о мое плечо и шагай. Я тебе помогу.

Малютка обеими руками подняла ногу Чески, потом вторую. И вот они уже на первой ступеньке. При каждом движении на плечи девочки давил вес умирающей, но она не сдавалась. Она всю жизнь работала на ферме. В три года уже таскала ведра с водой, охапки сена и мешки с кормом. В пять могла удержать свинью, когда той делали укол. Малютка была крепкой и сильной.

И вот они уже на второй ступеньке. Касимиро опять закричал. Смерть Серафина лишила его остатков разума. Сверху донесся звук ударов, призванных утихомирить слабоумного.

Третья ступенька.

Внезапно прогремел выстрел. И наступила тишина. Потом послышалось тяжелое дыхание Антона и его пронзительный окрик:

— Малютка! Ты где?

— Иду, — ответила Малютка.

Ничего не получится, они не успеют. Антон идет за ней. Найдет и сделает с ней то же, что с Касимиро. Выстрел наверняка заткнул беднягу навсегда. Они добрались до четвертой ступеньки, когда случилось чудо. Выстрел словно наполнил тело Чески силой, она стала подниматься сама, без поддержки, и они преодолели лестницу за несколько секунд.

— Подожди, — велела девочка.

Ческа прислонилась спиной к каменной стене. Она испачкала ноги в земле, и от этого ее почему-то замутило еще больше. Оценить ситуацию она была не в состоянии. И, опытный полицейский, безропотно повиновалась семилетней девочке. Малютка вернулась и махнула рукой: мол, поторопись.

— Он спустился на кухню, собирает еду. Давай, бегом. Хулио, кажется, еще наверху.

Держась за руки, они пошли по темному коридору. Малютка тяжело дышала от страха. Ческа сосредоточила все свои скудные силы на том, чтобы не выпускать маленькую ладошку, твердую как дощечка. Она была как слепая, следующая за поводырем. Но куда? Стоило ли мечтать о свободе?

Малютка толкнула какую-то дверь, и они оказались в гостиной деревенского дома. Ческа почувствовала прохладу, знакомую по зимам в Турегано, у родителей. Судя по звукам, Антон был совсем рядом. Малютка прижала палец к губам Чески, а затем потянула на себя огромную деревянную дверь, которая жалобно скрипнула в ответ. Ческа зажмурилась, ослепленная предзакатным светом.

— Бегом! — скомандовала Малютка.

Ческа пыталась и дальше держаться за ее руку. Открыть глаза она не могла, свет причинял сильную боль. Но Малютка, считая, что теперь Ческе было все видно, отпустила ее, чтобы первой добежать до разделочной. Уже оттуда, обернувшись, она увидела, что Ческа растерянно стоит посреди двора. Девочка бросилась ей на помощь.

— Идем, давай руку.

Ческа уцепилась за эту руку, как жертва кораблекрушения за единственную спасительную доску. Они зашли в разделочную, и девочка открыла шкаф. Внутри было тесно, но для них двоих места хватило. Дверь в разделочную осталась приоткрытой, но шкаф Малютка закрыла плотно, потянув за деревянную рейку. Это был старинный гардероб, верхнюю его часть украшала сквозная резьба, и оттуда поступал воздух.