Джозеф Уэмбо - Голливудский участок
Симмонс, старший коп из полиции нравов, сказал Пророку:
— Мы вызвали вторую «скорую».
— Как Мэг?
— Плохо, сержант, — ответил Симмонс. — Ее левый глаз лежал на щеке. Из того, что я смог разобрать, кости вокруг глазницы разбиты.
— О, нет! — прошептал Пророк.
— Он ударил ее, она упала и сильно ударилась головой о тротуар. Когда мы подъехали, она еще была в сознании.
Пророк показал на сутенера и спросил:
— Что с ним?
Он понял, что произошло, по лицу копа, который, поколебавшись, ответил:
— Он оказал сопротивление.
— Дознавателей оповестили?
— Да, мы вызвали своих ребят, — ответил Симмонс. — Они скоро будут здесь.
Коп из полиции нравов избегал взгляда Пророка, потом наконец сказал:
— Хозяин винного магазина, возможно, захочет пожаловаться на то, как мы проводили арест. Он что-то сказал об этом. Я приказал ему подождать, пока не прибудут дознаватели. Надеюсь, он успеет передумать.
— Я поговорю с ним, — пообещал Пророк. — Может быть, я его успокою.
Подойдя к винному магазину, Пророк увидел молодого копа, который нервно расхаживал взад и вперед. Другие копы из полиции нравов в чем-то его настойчиво убеждали. Подъехала вторая «скорая», и Пророк услышал, как сутенер застонал, когда его укладывали на носилки.
В винном магазине пожилой пакистанец закончил обслуживать покупателя и повернулся к Пророку:
— Вы пришли меня допросить?
— Что вы видели? — спросил Пророк.
— Слышал, как хлопали дверцы машины. Слышал, как закричал мужчина. Громко. Еще слышал крики. Ругательства. Опять закричал мужчина. Я выбежал, увидел, как молодой белый бьет ногами черного на земле. Раз, раз, раз. Ругается и бьет. Видел, как другой белый мужчина схватил молодого и оттащил. Черный мужчина продолжал кричать. Сильно кричать. Видел наручники. Я знаю, что это полицейские. Я знаю, что они приезжают в этот квартал, чтобы арестовать уличных женщин. Это все, что я могу сказать.
— С вами будут разговаривать дознаватели, — сказал Пророк, покидая магазин.
Баджи уехала в одной из машин полиции нравов. Четыре копа и две машины все еще оставались на месте происшествия. Подошел молодой коп, расхаживавший взад и вперед, когда прибыл Пророк.
— Я знаю, что меня ждут неприятности, сержант, — сказал он. — Знаю, что есть гражданский свидетель.
— Может быть, тебе стоит позвонить по горячей линии Лиги защиты полицейских и попросить адвоката, прежде чем делать какие-либо заявления? — посоветовал Пророк.
— Я так и поступлю, — заверил его молодой коп.
— Как тебя зовут, сынок? — спросил Пророк. — Последнее время меня подводит память.
— Тернер, — ответил коп. — Роб Тернер. Когда я работал в патруле, никогда не дежурил в вашу смену.
— Роб, — сказал Пророк, — не нужно делать мне каких-либо заявлений. Позвони в лигу. У тебя есть права, поэтому не бойся ими воспользоваться.
Было очевидно, что Тернер доверяет Пророку, зная о его репутации.
— Единственное, я хочу, чтобы вы знали… — сказал Тернер, — чтобы все знали… Когда я прибежал, этот вонючий сутенер сидел на ней, запустив руки ей в трусики. Такая красивая девушка… и ее лицо так изуродовано. Я хочу, чтобы все копы знали, что я увидел, когда прибежал. И я не жалею ни о чем, кроме работы. Мне действительно будет жалко лишиться жетона полицейского.
— Достаточно разговоров, сынок, — сказал Пророк. — Сядь в машину и соберись с мыслями. Найди адвоката. Тебе предстоит долгая ночь.
Вернувшись к машине, Пророк увидел, что на другой стороне улицы Фаусто и Бенни Брюстер разговаривают с копом из полиции нравов. Они выглядели мрачными. Заметив его, Фаусто перешел улицу. Пророк надеялся, что Фаусто не станет говорить чего-то вроде «Я же предупреждал», потому что был не в настроении это выслушивать. Абсолютно не в настроении.
Но все, что Фаусто сказал, прежде чем они с Бенни Брюстером уехали, было:
— Это хреновая работа, Мерв.
Пророк открыл пакетик с таблетками и вздохнул:
— Но не для таких старых боевых коней, как мы с тобой, Фаусто. Это все, что у нас осталось. Мы вечные копы.
Глава 11
Рано утром в больнице «Седарс-Синай» Мэг Такаре сделали операцию по восстановлению лицевых костей. За ней должны были последовать другие операции, но сейчас основной заботой врачей было спасти зрение в левом глазу. После поступления в тюремное отделение клиники сутенер, Реджинальд Клинтон Уокер, тоже пошел под нож: ему удалили разорванную селезенку. Уокера обвинили в преступном нападении, поскольку он причинил тяжкие телесные повреждения Мэг Такары, но, естественно, в данном случае обвинение в нападении на офицера полиции было неприменимо.
В смене не было ни одного копа, который не думал бы, что тяжкие телесные повреждения и занятие сутенерством станут причиной соглашения между обвинением и зашитой, но капитан участка и капитан патруля поклялись, что сделают все возможное, чтобы окружной прокурор выдвинул самые серьезные обвинения. Однако дело было приостановлено, потому что Уокер подал многомиллионный иск к управлению полиции и городу за повреждение селезенки, и никто не знал, чем все это закончится.
Днем, за час до инструктажа смены, дежурная медсестра в «Седарс» увидела высокого загорелого молодого человека в футболке и джинсах с мелированными волосами, который нес огромный букет из красных и желтых роз. Перед палатой офицера Мэг Такары сидели и плакали ее мать, отец и две младшие сестры.
Сестра Мэг спросила:
— Цветы, случайно, не для офицера Такары?
— Да.
— Я так и думала, — произнесла медсестра. — Вы четвертый. Но к ней никого не пускают, кроме членов семьи. Они ждут, пока закончится перевязка. Можете поговорить с ними, если хотите.
— Не хочу их беспокоить, — ответил молодой человек.
— Очень красивые цветы. Хотите, я поставлю их в воду?
— Конечно, — сказал он. — Только занесите их в палату при первом удобном случае.
— Приложить к цветам визитку?
— Я про нее забыл, — сказал посетитель. — Нет, не нужно визитки.
— Сказать ей, кто принес цветы?
— Просто скажите… скажите, что когда она почувствует себя лучше, пусть родные отвезут ее к океану.
— К океану?
— Да. Океан — великий целитель. Можете передать ей это, если хотите.
На инструктаже присутствовали лейтенант и три сержанта, в том числе Пророк. Он взял на себя заботу объяснить, что произошло, и сделал это так просто, будто случившееся было в порядке вещей. События на Сансет-бульваре деморализовали и обозлили копов, и начальство знало об этом.
Когда Пророка попросили поговорить об этих событиях, он сказал лейтенанту:
— В своих мемуарах Лоуренс Аравийский писал, что быть старым и мудрым означает быть усталым и разочарованным. Он не дожил до того, чтобы убедиться, насколько он был прав.
В полшестого вечера Пророк, сидящий рядом с лейтенантом, выпил пару таблеток и обратился к копам, собравшимся в комнате для инструктажа:
— По последним данным, Мэг находится в сознании и отдыхает. Похоже, мозг не поврежден, и хирург сказал, что настроен оптимистично насчет восстановления зрения. По крайней мере большей части зрения.
В комнате стояла такая тишина, какой Пророк еще не слышал, пока Баджи Полк дрожащим голосом не спросила:
— Они считают, она будет выглядеть… так же?
— О ней заботятся лучшие хирурги. Я уверен, она будет выглядеть прекрасно. Со временем.
Фаусто, сидевший рядом с Баджи, спросил:
— Она выйдет на работу, когда поправится?
— Слишком рано об этом говорить, — ответил Пророк. — Все будет зависеть он нее самой. От того, как она будет себя чувствовать после пережитого.
— Она вернется, — заявил Фаусто. — Ведь это она бросилась за гранатой, да?
Баджи хотела что-то сказать, но не смогла. Фаусто похлопал ее по руке.
— Детективы и наши капитаны пообещали, что сутенер отправится за решетку, если от них будет что-то зависеть, — сказал Пророк.
— Может, от них ничего не будет зависеть, — возразил Б. М. Дрисколл. — Я уверен, уже сейчас у его постели сидят полдюжины адвокатов. От иска он получит больше денег, чем сможет сделать на всех шлюхах с Сансет-бульвара.
— Да, наш мэр-активист со своим избранником, полицейским комиссаром, ненавидящим копов, этого не пропустят, — сказал Капитан Сильвер. — Это точно.
Прежде чем Пророк успел ответить, Капитан Смоллет сказал:
— Здесь наверняка разыграют расовую карту. Как обычно, сданную снизу колоды.
Поднимать расовый вопрос лейтенанту не хотелось, хотя ему было известно, что сегодня он станет предметом бурного обсуждения. Расовый вопрос затрагивал всех в Лос-Анджелесе, сверху донизу, в том числе управление полиции, и это он тоже знал.
Чувствуя себя не в своей тарелке, лейтенант сказал:
