Эд Макбейн - Смерть по ходу пьесы
— Улучшить? — насторожился Корбин.
— Ну, да. Чтобы улучшить, — признал Риганти.
— Новую сцену? — спросил Корбин.
— Просто чтобы посмотреть, сможем ли мы найти ключ к ней, — пояснил Риганти.
— Найти способ вжиться в нее, — сказала Андреа.
— Найти более жизненное прочтение, — добавил Риганти.
— Мою новую сцену? — словно не веря своим ушам, переспросил Корбин.
— Ну... да. Вашу... гм... новую сцену.
— Которая, между прочим, совершенно ужасна, — заявила Андреа.
— И правда ужасна, — поддержал ее Риганти. — Мы просто попытались найти ключ к ней, вот и все.
— Улучшить ее? — еще раз переспросил Корбин.
— Попытаться...
— Импровизировать? В моей новой сцене?
— Просто попытаться добавить немного реализма, — сказал Риганти и повернулся к Андреа в поисках поддержки.
— Привнести некоторые реалистичные черты, — сказала Андреа и ободряюще улыбнулась.
— Нет, спасибо, я считаю, что эта сцена достаточно реалистична, — холодно проронил Корбин. — И между прочим, импровизация существует для занятий в актерских классах, а здесь у нас репетиция пьесы. Так что давайте, если вы не против, пройдем новую сцену. Так, как я ее написал, пожалуйста. И будьте добры, с моими словами.
— А мне любопытно, к чему там они пришли, — вдруг вмешался Кендалл. — Сколько времени это займет? — обратился он к актерам, стоящим на сцене.
— Десять минут, — отозвался Риганти.
— Почему бы нам не посмотреть, Фредди? — спросил Кендалл. — Что тут плохого?
— А что тут хорошего? — возмутился Корбин. — Нам нужно пройти восемь страниц нового текста...
— Это просто упражнение, — сказал Кендалл. — Чтобы актеры держались более раскованно.
— Эшли...
— Если это пойдет на пользу им, это может пойти на пользу всей сцене. Давайте, Марк! — крикнул режиссер.
— Эшли...
— Мы попытались сделать... — начал было Риганти.
— Да вы не рассказывайте, вы показывайте, — прервал дискуссию Кендалл.
— Спасибо, — отозвался Риганти и кивнул Андреа. Девушка тут же уселась на деревянный стул с жесткой спинкой, сложила руки на коленях и опустила голову. На сцене и в зале воцарилась тишина. Во всем театре было только двое актеров, которые приготовились импровизировать для режиссера, драматурга и детектива, сидевших в замершем темном зале. Риганти начал кружить вокруг стула. Карелла внимательно наблюдал. Риганти не произносил ни слова, он только ходил вокруг девушки.
— Послушайте, мисс, — наконец произнес он, — давайте будем мыслить здраво, хорошо? Вы хотите, чтобы я поверил...
— Я этого не писал! — так громко прошептал Корбин, что это было слышно даже Карелле, стоявшему в задних рядах.
— Это импровизация, — таким же громким шепотом ответил ему Кендалл.
— Я не желаю, чтобы они меняли...
— Да ради Бога, дайте же послушать!
В зале снова стало тихо.
Актеры на сцене замерли, глядя в зал и ожидая дальнейших указаний.
— Продолжайте, пожалуйста, — негромко произнес Кендалл.
На мгновение Риганти заколебался. Потом он кивнул Андреа, и та приняла первоначальную позу — руки сложены на коленях, голова опущена. Риганти снова начал расхаживать вокруг стула. Карелла подумал, что это у него неплохо получается — ходить кругами.
— Мисс, — грубовато-фамильярным тоном начал Риганти, — давайте будем мыслить здраво, хорошо? Вы хотите, чтобы я поверил, что вы дублировали главную роль в пьесе, девушку убили, а вы ни разу даже не подумали: «Эй, а почему бы мне не занять ее место?»
— Нет, я никогда не думала ничего подобного, — сказала Андреа.
— Вы что, не смотрите кино, мисс?
— Конечно, я смотрю...
— Вы никогда не видели в кино, как звезда ломает ногу, а дублерша занимает ее место?..
— Я такого не писал! — прошептал Корбин.
— Тсс! — шикнул на него Кендалл.
— ...и как у всех этих долбаных подсобных рабочих, которые сидят под потолком, рядом с прожекторами, захватывает дух, когда она начинает петь? И как у старика, который задергивает занавес, от удивления отвисает челюсть, — продолжал Риганти, кружа вокруг стула, словно акула, приближающаяся к намеченной жертве, — а старушка костюмерша, которая только что подгоняла костюм по девушке, стоит, словно ее громом поразило, и вообще весь этот долбаный театр приходит в изумление от того, как здорово дублерша выступает, — произнес Риганти, остановился прямо перед Андреа, ткнул в нее пальцем и воскликнул: — Вы хотите сказать, что никогда не видели подобных сцен, мисс?!
— Да, я видела...
— ...вы что, не смотрите кино?
— Я смотрю кино, но...
— Тогда давайте мыслить здраво! — крикнул Риганти и внезапно вышел из образа, перестал быть тем разъяренным детективом, который только что кружил по сцене, и в мгновение ока превратился обратно в нерешительного актера Марка Риганти, одетого в джинсы, мешковатый свитер и итальянские туфли. Он слабо улыбнулся и повернулся туда, где в шестом ряду сидели Кендалл и Корбин, ожидая, что они скажут.
— Браво! — прошептал Кендалл.
— Браво, вашу мать! — крикнул Корбин и пулей вылетел из зала.
* * *— Если в этом мире существует что-либо, что я презираю целиком и полностью, так это писатели, — сказал Кендалл. — Я, пожалуй, стал бы счастливейшим из смертных, если бы у меня появилась возможность поставить телефонную книгу. Дайте мне несколько опытных актеров, и, клянусь, я сделаю из постановки телефонной книги гвоздь сезона.
Они сидели в гастрономе, располагавшемся в том самом переулке за театром, где произошло первое нападение на Мишель Кассиди. Успокоив актеров и пообещав им, что драматург вернется обратно, как только немного спустит пар, Кендалл объявил получасовой перерыв.
— Я, между прочим, не уверен, что он на самом деле вернется — разве что он лучший актер, чем любой в моей труппе.
— Что вы имеете в виду? — спросил Карелла.
Они сидели и пили кофе. Кареллу на самом деле совершенно не интересовала вся эта болтовня насчет писателей и телефонных книг, хотя он вполне допускал, что телефонные книги тоже кто-то пишет. Но он не мешал Кендаллу говорить. Когда человек говорит, вы можете узнать что-нибудь о нем. А иногда, случайно, и об убитом.
— Ну, это был такой грандиозный взрыв, такая невиданная доселе буря гнева! — воскликнул Кендалл, закатив глаза. — Как они посмели то, как они посмели это, я пойду прямо в ГАД, я им головы поотрываю...
— Куда пойдет?
— Что? А, да. В ГАД. В Гильдию драматургов. Американских, разумеется. Не польских же. Фредди грозился, что пойдет туда и добьется, чтобы всех актеров уволили, и меня уволили — за то, что я им потакал и позволял разрушать его пьесу... между прочим, именно это слово он и употребил — «разрушать»... и, охваченный благородным негодованием, он удалился из театра. Либо это был спектакль века, рассчитанный на то, чтобы дать всем и каждому понять, кто тут главный, и чтоб ему больше не компостировали мозги, либо он просто впал в истерику и не использовал преднамеренно никаких театральных эффектов.
— И что, по-вашему, это было?
— Истерика, — ответил Кендалл. — Беда с этими писателями — особенно с теми, которые пишут для театра. Им дали просто возмутительную возможность все контролировать, а они ошибочно полагают, что вносят ценнейший вклад в творческий процесс. Что, конечно же, является полной чушью.
— Мистер Кендалл, — заговорил Карелла, — как, я полагаю, вам известно, мы продолжаем расследовать убийство...
— Да, я предполагал, что именно это вас сюда и привело, — сухо произнес Кендалл.
— Да. Я действительно здесь именно по этой причине. Мы могли бы сэкономить немало времени...
— Тот вечер, когда была убита Мишель, — сказал Кендалл, — я провел вместе с Купером Хайнесом.
— Кто такой Купер Хайнес?
— Это тот самый джентльмен, который играет Режиссера в «Любовной истории». Я намеренно употребил это слово. Он действительно джентльмен. Большинство актеров таковыми не являются. Но Купер — достойный и учтивый джентльмен. Возблагодарим Бога за его маленькие милости. Купер подумал, что может оказаться полезным получше познакомиться с настоящим режиссером. К вашему сведению — все это произошло уже после окончания репетиции. Купер вдруг решил, что ему нужно как можно больше узнать о настоящем режиссере, чтобы достоверно сыграть режиссера на сцене. На самом деле, все они — сущие дети, даже лучшие из них. Потому я провел несколько часов в обществе Купера, держал его за руку, пытался передать ему суть... Между прочим, когда я говорю, что держал его за руку, это не следует понимать буквально. Купер — порядочный человек, он женат, имеет троих детей и счастлив в браке.
— А вы?
— Это вопрос? И если да — то какое это имеет отношение к смерти Мишель?
— Вы сами подняли эту тему, — сказал Карелла.
— Ну что ж. Да, мистер Карелла, я действительно гомосексуалист. В настоящий момент я живу вместе с Хосе Делакрусом, художником-декоратором. Он также является геем, и он на пятнадцать лет младше меня. Мне в октябре исполнится сорок семь. И, между прочим, в тот вечер он был с нами.
