Вильям Каунитц - Подозреваемые
Скэнлон оперся протезом на люк и стал ждать. По пути Голдберг несколько раз останавливался, чтобы спросить о чем-то криминалистов. Скэнлон обратил внимание, что, говоря, Голдберг цедил слова уголком рта. Он очень старался создать образ крутого парня, но на Службе слыл человеком с короткими руками и глубокими карманами. Все знали, что модные костюмы достаются ему по дешевке от друзей, торговцев готовым платьем.
Он уступал ростом большинству своих ровесников и пытался возместить этот недостаток тем, что носил высокие каблуки и курил громадные сигары. Ему было пятьдесят с небольшим. Красивые волосы были прилизаны. Он посещал только самые лучшие парикмахерские города, и ему всегда трудно было объяснять хозяевам салонов, что счета следует присылать в полицейское управление. Счета туда никогда не поступали, и Голдбергу не приходило в голову поинтересоваться почему.
Подойдя, Голдберг вытащил сигару изо рта.
— Не вижу вашего друга, Бобби Гомеса, — с угрозой произнес он, обращаясь к Маккензи.
— Полицейский комиссар, наверное, где-то задерживается. В Бронксе тройное убийство, он, видимо, там.
— Чепуха. Он наверняка в «Эль-Барио» и развлекается с какой-нибудь латиноамериканской шлюхой, — рявкнул Голдберг.
— Но это не значит, что он плохой человек, — вступился Скэнлон. — Кроме того, я уверен, что его отсутствие имеет вескую причину.
Голдберг посмотрел на Маккензи.
— Кстати, вы-то обретаетесь далеко от Бруклина.
— Ребята оповестили меня о происшествии, и я подумал, что могу быть полезным, — пробормотал Маккензи, вытирая пот со лба.
— Это свидетельствует о высоком профессионализме. Не думаю, что нам понадобится ваша помощь, но все равно спасибо.
— Ладно, — сказал Маккензи и ушел.
Скэнлон вдохнул холодный утренний воздух, посмотрел на нежно-голубое небо и подумал о Джейн Стомер. Интересно, вспоминает ли она иногда о нем? Он надеялся, что она не встречается с другим мужчиной. Не в первый раз он задавался вопросом, как живется людям, у которых есть семья и нормальная работа. Внезапно он почувствовал себя брюзгливым стариком. Вернувшись к действительности, он увидел, как странно смотрит на него Голдберг.
— Маккензи думает, что это двойное убийство затмит ваше дело, но мы-то знаем лучше, правда?
— Правда.
Голдберг вытащил сигару изо рта и ткнул мокрым концом в сторону Скэнлона.
— Вы, Маккензи и Малыш Бобби пытаетесь закрыть дело Галлахера. Эскапады Малыша Бобби начали просачиваться в прессу. Он не может позволить себе новых скандалов. Даст маху, и его выгонят.
Скэнлон неопределенно махнул рукой.
— Я не знаю, откуда вы берете сведения, но…
— Не валяйте дурака, Скэнлон. На Службе наслышаны о похождениях Галлахера. У него было хобби — трахаться за казенный счет. — Он сунул сигару в рот. — Я хочу знать о деле Галлахера во всех подробностях.
Скэнлон беспомощно развел руками. Он угодил меж молотом и наковальней, потому что комиссар и начальник следственного управления пребывали в состоянии войны. Скэнлон решил ничего не говорить, но не потому, что комиссар просил его не посвящать Голдберга в подробности преступления, а потому, что не хотел бросать искру, из которой мог разгореться огонь сплетен о Джо Галлахере. Галлахер не был ангелом, но он был полицейским, кроме того, именно он помог Скэнлону остаться на Службе после операции, и Скэнлон чувствовал себя должником. А итальянцы не забывают о долгах. Это вопрос чести.
— Вы все можете найти в моих рапортах, сэр.
Ответом ему была ехидная улыбка.
— Я прочел каждый рапорт, присланный вами по этому делу. — В его голосе появились злые нотки. — Они все похожи на «Алису в Стране Чудес». Большую часть жизни я читал рапорты, и мне достаточно одного взгляда, чтобы понять, добросовестно ли он составлен, или же какой-нибудь хитрожопый детектив, а то и командир, не все изложил на бумаге. — Он приблизился и спросил: — Почему вы не расскажете мне о Галлахере?
— Потому что рассказывать нечего.
Голдберг ткнул его пальцем в грудь.
— Я буду следующим комиссаром полиции. Так что остерегитесь: у меня чертовски хорошая память.
Он отвернулся и затопал прочь. Скэнлон вышел на улицу и тотчас поймал предостерегающий взгляд Лью Броуди. Он кивнул на группу репортеров, которые пытались пробиться к полицейским. Скэнлон заметил Дэниела Бакмэна, репортера «Нью-Йорк таймс», который стоял поодаль от своих собратьев: Бакмэна, заклятого ненавистника полицейских и слывущего на Службе бульдогом с мертвой хваткой, который, однако, мягко стелет.
Взгляды Скэнлона и Бакмэна встретились. Скэнлон направился к машине. Хиггинс уже сидела за рулем, Колон устроился рядом, прижав колено к ее ноге. Крошка Биафра втиснулся сбоку. Кристофер сидел сзади, лущил семечки и аккуратно складывал шелуху в пепельницу. Лью Броуди стоял на тротуаре, придерживая распахнутую дверцу.
Скэнлон уже почти добрался до машины, когда Бакмэн перехватил его.
— Что хорошего можете сообщить прессе, лейтенант?
— Да здравствует первая поправка[4].
Не смутившись, Бакмэн продолжал:
— Мне птичка напела, будто вы что-то скрываете в деле Галлахера.
— А ваша птичка случайно не ходит в туфлях на каблуке и не курит большую сигару?
— Он, может быть, станет вашим новым комиссаром.
Поморщившись, Скэнлон сказал:
— Комиссары полиции приходят и уходят.
Он подошел к машине. Бакмэн остановил его.
— Я неплохой парень, Скэнлон. И я могу помочь вам на Службе. Могу даже пособить вам опять вернуться в Мидтаун.
— Вашими устами да мед пить.
— Общество имеет право все знать, Скэнлон.
— Разве так? — спросил Скэнлон, уводя репортера подальше от машины. — В таком случае, я дам вам служебные сведения. Галлахер погиб при исполнении, пытаясь предотвратить ограбление. Точка. Все.
— Я в этом деле уже достаточно долго, чтобы знать, что не бывает дыма без огня. Вашего собственного начальника следственного управления отстранили от дела. Никто из детективов, кроме Маккензи и вас, не знает ничего. Стало быть, в деле не все чисто. А теперь доктор Циммерман, сын одной из жертв, и его жена убиты. Нет. Здесь что-то есть, лейтенант, и вы хотите скрыть это.
— У меня нет никаких предположений о том, почему доктор и его жена убиты. Могу сказать лишь, что Галлахер погиб при исполнении служебных обязанностей.
— При исполнении обязанностей? — Репортер иронически усмехнулся. — Фигня, и вы это знаете. Я буду копать, и вы на своей шкуре почувствуете, как я умею оказывать давление ради того, чтобы добиться правды.
— Ну, давайте, Бакмэн. Я очень верю в свободу печати и тому подобную чепуху. — Скэнлон скользнул в машину и захлопнул дверцу.
Хиггинс посмотрела на него в зеркало заднего вида.
— Куда?
— В больницу «Доктез».
Машина подъехала к стоянке карет скорой помощи.
— Ждите здесь, — сказал Скэнлон, открывая дверцу.
Он прошел мимо двух вахтеров и осмотрел занятые скамейки в приемном покое «Скорой помощи». Линды Циммерман не было. Он заметил «кб»[5], который стоял в углу, возле кадок с цветами. Скэнлон подошел к нему и представился, спросил об Андреа Циммерман.
Полицейскому было шестьдесят с небольшим. Жидкие волосы его совсем поседели.
— Я вышел в отставку в Шестьдесят шестом, а до того служил в Четырнадцатом участке.
— Кто был у вас капитаном? — спросил Скэнлон, чтобы наладить добрые отношения со стариком.
— Фитцпатрик.
— Старый Фитц, Неустрашимый? Я работал с ним во время бунтов в Гарлеме.
Лицо старика приобрело отсутствующее выражение.
— Наверное, Служба с тех пор изрядно изменилась.
— Служба никогда не меняется, меняются люди.
— Да, наверное, вы правы, — сказал старик. — Подождите здесь, я проверю, есть ли для вас новости.
Скэнлон видел, как он подошел к регистратуре и покопался в формулярах. Вытащив один, прочел его и поманил Скэнлона за собой.
Они прошли через две большие двери, обитые по краям толстой резиной, и попали в коридор.
— Девятая палата, за углом направо, — сказал старик, пожимая Скэнлону руку.
— Спасибо, — ответил Скэнлон, глядя вслед уходящему отставнику и думая, что и ему тоже придется жить без Службы.
Линда Циммерман, ссутулившись, подпирала стену возле девятой палаты. Облик ее утратил изысканность, предметы туалета были подобраны как попало, волосы растрепаны. Она казалась глубоко потрясенной.
— Как Андреа? — мягко и заботливо спросил Скэнлон.
— Моя племянница в шоке, — слабым голосом ответила она, глядя на сверкающий пол.
— Жаль, что я не могу найти слов утешения. Я очень, очень сожалею.
Линда покачивалась на каблуках и билась лбом о стену.
— Сначала мама, потом брат и Рэчел. Я потеряла всю семью. Осталась одна с девочкой, которую надо растить. — Она устремила на Скэнлона полный боли взгляд. — Вы обязаны были защитить нас. Почему вы не выполнили свой долг? Почему? — закричала она и принялась биться о стену затылком.
