Маурицио Джованни - Боль
Привела наверх. В других домах, в других квартирах мне бы не позволили это сделать. Но в этом городе — не обижайтесь на мои слова, комиссар, — бандиты часто бывают лучше полицейских. Те, кто живет бедно, спасается от опасностей и голодает, помогают друг другу. Мы выживаем за счет того, что крепко держимся все вместе. Потому что знаем, комиссар, если не будем помогать друг другу, никто нам не поможет. Поэтому Микеле живет ради меня и ради соседей по дому и переулку. Для людей нашего квартала. И он это знает, знает хорошо. Вот что вы увидели в его глазах.
Ричарди хорошо знал, как город поддерживает свое равновесие. И ему было больно осознавать, что эта женщина права, а он бессилен изменить существующее положение.
— Все произошло естественно. Микеле красивый, ласковый и добрый. Он тоже много страдал и страдает теперь. Он выздоровел и остался жить со мной. Я его люблю, он любит меня, и для нас обоих это было первый раз. Я поговорила с синьорой Лиллой, та поговорила с Лазио, директором сцены, а Лазио — с маэстро Пелози, дирижером оркестра. Никто не знал про меня и Микеле, я сказала, что моя подруга слышала, как он поет в каком-то маленьком ресторане. Его взяли сразу, как только услышали, у него ангельский голос.
В голосе Маддалены звучала гордость. Ричарди попытался понять, что она чувствует к Несполи. Привязанность, да, но не страсть.
— Его не взяли бы, если бы знали, что он живет с женщиной, на которой не женат. В этой среде такие порядки, комиссар. Поэтому он нашел себе другую квартиру и стал жить отдельно.
— Кстати, он переехал в другую квартиру имен но тогда, когда вы впервые встретили Вецци.
Удар подействовал, Маддалена на мгновение опустила глаза, потом снова подняла их, вызывающе взглянула на комиссара и сказала:
— Да, когда я встретила Арнальдо Вецци. Отца моего ребенка.32
По Галерее пронесся порыв ветра, и от него задрожали стекла в кафе, словно природа хотела подчеркнуть слова молодой женщины театральным эффектом.
— Вы уверены, что отец он?
Маддалена грустно улыбнулась.
— Такую, как я, обязательно надо спросить об этом, да? Такая, как я, может иметь ребенка от кого угодно — от первого встречного. А ваша невеста не такая, верно? Своей невесте вы бы не задали такой вопрос.
Теперь уже Ричарди печально улыбнулся.
— Нет, не задал бы. Ни этот вопрос, ни другие. Простите меня и рассказывайте дальше.
— В тот день у синьоры Лиллы болела спина. На самом деле она просто не хотела работать с Вецци. С ним никто не хотел иметь дело. Когда он приезжал в Неаполь в предыдущий раз, кажется, два года назад, из-за него уволили двух человек, он сказал, что они ничего не умеют. Для него существовал только он сам. Мы сняли с него мерки для костюмов к «Паяцам», которые должны были сшить к нынешним спектаклям. Мы всегда так делаем, начинаем работать за два или три месяца до спектакля. Вецци приезжал на Рождество, а в январе приехала остальная труппа. Он был достаточно придирчивым, хотел видеть все: оборудование, мебель, все без исключения. И в первую очередь свои костюмы.
Когда он приехал, я разговаривала с Микеле перед входом в театр. Я все помню так, словно это было вчера. Его я до этого дня никогда не видела. Он вышел из машины вместе с еще двумя людьми, высокий, большой, в шляпе и шарфе. Он не был красивым, но был богатым. Было видно, комиссар, что он богат, не деньгами, то есть не только деньгами, но и властью. Это был человек, который может сделать все, что захочет, и в любой момент. Когда он входил, взглянул на нас с Микеле. Увидел меня и улыбнулся, как хищный зверь. Мне знакома эта улыбка, комиссар. Перед тем как схватить меня, мужчины так улыбаются, когда понимают, что женщина уже не вырвется, не сможет от них ускользнуть.
— А Несполи не смотрел на вас так?
— Нет. Микеле — никогда. Микеле обращается со мной как с принцессой. Для него я принцесса, так было всегда. Как раз Микеле и сказал мне, что приехал Вецци. И когда говорил, у него голос дрожал от волнения. Он сказал мне: «Ты хоть знаешь, кто это? Это Вецци, бог среди теноров». Именно так, «бог среди теноров». Именно как бог Вецци себя и вел. Если он хотел что-то, хватал и брал себе. А когда переставал хотеть, бросал. И если вещь не нужно было отнимать у кого-то другого, она его не интересовала.
— А вас он видел с Несполи.
— Да, он видел меня с Микеле. И он сказал мне это позже, что видел, как мы смотрели друг на друга. Точнее, как Микеле смотрел на меня. «У этого парня взгляд жгучий, как огонь. Кажется, он хочет тебя съесть». Вецци, бог, не мог допустить, чтобы в его присутствии мужчина так смотрел на женщину. Он считал, что не должен иметь себе равных. Так ведут себя бродячие псы, с которыми я боролась за еду на улицах. Он хуже пса, собаки хоть не смеются.
— А что было потом?
— Случилось так, что синьора Лилла послала меня в гримерную к Вецци, снять с него мерку. Она сказала: «Сходи туда ты, Маддалена. Я сегодня в таком настроении, что меня выгонят из театра, если я буду работать с этим сумасшедшим невежей». Но со мной он был нежнее нежного. Не позволил себе ничего лишнего, даже руки ко мне не протягивал. Только говорил, и говорил много. Он мне сказал, что он одинок, много лет даже не разговаривает со своей женой, а она с ним. Он держит вокруг себя столько людей, но никто из них его по-настоящему не любит. И если бы ему посчастливилось и рядом с ним появилась бы настоящая женщина, он бы никогда ее не покинул. Он хочет иметь сына.
На этом месте Маддалена неожиданно засмеялась. Это был короткий невеселый смешок с примесью плача. Ричарди отвернулся и стал смотреть наружу через стекла двери.
— Он хотел сына. Потерял своего сына, поскольку жена не заботилась о нем и не заметила вовремя, что у мальчика поднялась температура. Он был прекрасным артистом, комиссар. Так чудесно играл на сцене! Может быть, оттого, что он пел в театре, он думал, что вся жизнь — спектакль, что-то вроде игры. И я, хитрая Маддалена, которая выдержала голод, жажду и болезни и осталась жива, боролась с собаками, мышами и людьми, попалась в его сеть. Через день я послала кого-то сказать, что больна, сказала Микеле, что иду к старой монахине, которая заболела, а на самом деле провела день в Вомеро с Вецци. И не только этот день, но и следующий. В той комнате мы забыли обо всем мире.
— В пансионе «Бельведер».
Маддалена устало улыбнулась:
— Вы даже это знаете. Вы входили в эту комнату, видели ее? Если да, вы видели место, где я была счастлива. Единственное место в мире, где я была по-настоящему счастлива. Он называл меня своей белокурой феей, ласкал мои глаза и волосы. Говорил мне, что перестал страдать, мог бы покинуть жену и весь мир, чтобы остаться со мной. Что подарит мне весь мир.
— И вы в это поверили.
— И я в это поверила, потому что хотела поверить. Потому что такое случается и в жизни. Одна моя подруга вышла замуж за торговца скобяным товаром. Она жила над публичным домом в квартале Санита, а теперь строит из себя благородную даму и, если встречает на улице, притворяется, что не знает нас. Разве мне не могло повезти так же?
— А о Несполи вы не думали?
Лицо Маддалены сморщилось от боли, словно ее что-то кольнуло.
— Микеле… мы с ним двое бедняков. Какое у нас могло быть будущее? Даже если бы он до бился успеха, куда он мог бы пойти с такой, как я? Разве у нас было будущее?
И в любом случае я уже не принадлежала ему. Я стала принадлежать Арнальдо с той самой секунды, как он взглянул на меня. Уезжая, он сказал мне, что приведет в порядок свои дела, вернется и заберет с собой. И чтобы я пока ничего никому не говорила, иначе жена, у которой очень влиятельные знакомые, помешает нам быть вместе. Велел быть осторожной и набраться терпения. И я терпела. Верила ему. Думала, что он раньше был суровым от одиночества, а со мной станет самым добрым человеком в мире. Я видела, как он уезжал, потом снова стала жить как всегда. Но теперь эта жизнь стала для меня мала.
— И Несполи в том числе.
— Да, в том числе и Микеле. Все казалось мне… ничтожным. Даже то, что раньше виделось раем. Я думала о драгоценностях, мехах. Но больше всего об Арнальдо, принце, с которым я чувствовала себя королевой. А Микеле… Микеле захотел жениться на мне. Я не решилась сказать ему, что это невозможно, потому что боялась его… Микеле опасный человек, у него сложный характер, иногда он приходит в бешенство и тогда становится жестоким. Я ему сказала, что лучше подождать, пока он добьется успеха.
— А потом вы обнаружили, что…
— Да, через месяц. Я была счастлива, комиссар! Думала, я верну Арнальдо сына, которого он потерял, подарю ему семью и счастье. Я не искала его и не писала. Знала, что он должен приехать сюда, представление назначено на эти дни, и я ждала. Ждала, чтобы самой сказать о ребенке. Я хотела увидеть выражение его лица в тот момент и ни за что в мире не отказалась бы от этого.
— Когда он приехал, вы сразу же разыскали его?
— Конечно сразу. Я подошла к нему, как только он пришел в театр готовить генеральную репетицию на второй день после приезда. Он сказал мне, что нам надо быть осторожными, что его секретарь следит за ним и доносит жене обо всем. Дескать, мы увидимся завтра в пансионе «Бельведер». Я сказала ему, на какой трамвай надо сесть, поскольку, если бы он приехал в экипаже или в такси, все бы это заметили. И мы встретились там.
