Татьяна Степанова - Black & Red
– В неадекватные поступки? – воскликнула Оксана. – Вы так это называете? Господи, я-то думала, я-то надеялась, что вы поможете Вовке как психолог, как врач, а вы… Что вы плетете? Что за чушь вы несли сейчас? «Синдром барабанщика», поколение сорокалетних… Да при чем тут какое-то поколение, какой-то чертов барабанщик, когда… Когда он, Вовка, просто патологически, чудовищно ненавидит своего брата?!
– Старшего брата?
– Да, да, да! И я это знала, догадывалась. Я всегда это знала, слышите?! И я думала, вы сразу это поймете и поможете ему какими-нибудь вашими методами, психокоррекцией, пилюлями успокоительными, наконец. А вы… вы сами ни черта, оказывается, в этом не понимаете! Даже разобраться не сумели, что к чему!
– Но, дорогая моя, конфликт между вашим мужем и его братом Алексеем кроется в их детском соперничестве…
– Конфликт? Это ненависть, животная ненависть. Владимир ненавидит брата так, что МОЖЕТ УБИТЬ. Ненавидит за то, что Алексей его брат, что он многого достиг, что занимает такой пост, что он помогает ему, проявляет к нему участие, жалость. Вовка его даже за это ненавидит – за помощь, за то, что он денег нам взаймы давал, за то, что о семье нашей заботится… А вы это называете каким-то «синдромом», а это же… Господи, я думала, вы поможете, – Оксана всхлипнула, – я думала, что найду его здесь сегодня, у вас…
– Оксана, что произошло?
– Вчера мы были у Алексея. Муж вел себя ужасно, оскорбил брата, меня… Уехал, я не знаю, где он, он не ночевал дома, не отвечает на мои звонки, я не знала, как смотреть в глаза Алеше, его гостям, которые вчера все это видели – весь этот наш стыд семейный, позор… Я надеялась на вас, что вы поможете, вылечите его, а вы… вы даже не поняли причины всего, даже не поняли причины!
– Оксана, куда же вы?
Она хлопнула дверью. Деметриос откинулся на спинку кресла. Потом глубоко вздохнул…
В кабинет вошел Ермаков:
– Крикливая особа. Игорь Юрьевич, вы в порядке?
– Я? Да, все нормально. – Деметриос провел рукой по лицу. – Все, все будет хорошо, только… только вот от ненависти пилюль нет, дорогая моя…
– Что?
– Это я так. Странная черта нашего национального характера, Женя, вы не замечали? Вот что такое семья, род, клан – ну, скажем, на Востоке, на Кавказе? Это монолит, броня, и в этом сила кроется, великая сила, фактор выживаемости, инстинкт самосохранения вида. А тут, надо же… Ненавидит брата даже за то, что тот ему помогает! И чем больше помогает, видимо, тем больше его за это ненавидит. За то, что тот имеет возможность помогать… Вот такие братские узы, оказывается, родственные отношения, а я-то дурак… Теорию, дурак, начал выводить, теорию целого поколения. Слушайте, Женя, чем нам с вами время тратить, может, мне стоит и с вашей женой потолковать? Может, что-то сразу прояснится и без этих утомительных сеансов?
– Разговаривайте со мной, – сказал Ермаков.
Деметриос смерил его взглядом.
– С вами так с вами. Садитесь, – сказал он. – Мне тут в голову одна идея пришла. Можем попробовать, если не испугаетесь.
– Что попробовать?
– Гипноз.
– А что это даст?
– В состоянии гипноза то, что скрыто в подсознании, выходит наружу. Даже то, что надежно прячешь от самого себя, боясь вспоминать.
– Я не верю в гипноз.
– А в пришельцев вы верите?
Ермаков усмехнулся.
– Ладно, валяйте, это даже забавно. А как же вы будете меня гипнотизировать?
Деметриос встал. Он не хотел признаться, но обвинения Оксаны Жуковской задели его больнее, чем он мог себе представить. Кажется, с ее мужем, этим психом, он крупно ошибся, не учел чего-то самого главного. Статус-кво должен быть восстановлен – пусть и не в случае с Жуковским, а с Ермаковым. Гипноз мог дать быстрый результат, хотя в собственных способностях гипнотизера Деметриос и не был очень уверен. Но досада, обида, уязвленное самолюбие подстегивали к профессиональному реваншу.
– Сложного ничего нет. – Деметриос достал из ящика небольшой предмет: круглую серебряную пластинку на цепочке. И одновременно включил спрятанный в ящике диктофон. Сеанс должен быть записан на пленку, таково правило. – Сядьте, расслабьтесь. Смотрите вот сюда.
Ермаков с интересом глянул на пластинку. В руках Деметриоса она медленно вращалась, сияя.
Мерцающий диск…
Прошло восемь минут. Взгляд Ермакова по-прежнему был устремлен на то, что вращалось, кружилось, сияло, сияло…
– Женя, вы слышите меня?
– Да, – голос Ермакова был спокоен и тих.
– Где вы сейчас?
– Здесь.
– Вы водите машину?
– Да.
– Вы разбираетесь в палеонтологии?
– Нет.
– Сколько будет семью семь?
– Сорок… сорок девять.
– Как часто вы спите с женой?
– Всегда, когда она меня хочет.
– Есть место, где вам было хорошо, где вы чувствовали себя спокойно и защищенно?
– Есть.
– Опишите его.
Внезапно Деметриос почувствовал легкое сопротивление. Его как будто не хотели пускать туда. Куда – он не знал. Он преодолел сопротивление, приблизился. Сеанс гипноза в его понимании был подобен физическому контакту с пациентом, акту соединения. Деметриос сидел напротив Ермакова, он не касался его и пальцем. В руке его продолжало вращаться маленькое серебряное солнце, но в нем уже не было надобности. Внезапно он ощутил жар, прилив крови – сопротивление нарастало, и он должен был его преодолеть. Профиль Ермакова был виден ему на фоне кресла. Не касаясь физически, Деметриос прикоснулся к нему мысленно: вот так – ладонь на лоб, по щеке, ощущая каждую складку… какая у него кожа… уголки губ, подбородок… висок с бьющейся тонкой жилкой…
– Опишите. Я хочу быть там с вами.
– Я давно там не был. Окна… большие окна на реку… Зал… зеленые стены, мраморный пол, колонны, скамьи черной кожи – можно сидеть, смотреть на реку… ждать…
– Чего ждать?
– Вызова.
Деметриос ощутил какой-то внутренний толчок. И потом все как-то разгладилось, и не было уже той упругой встречной волны. Он преодолел его, сломал, подчинил. И теперь можно было приступать к главному. Он помнил, где и при каких обстоятельствах встретился с Ермаковым. Тот музейный зал, заполненный римскими статуями, голый император в виде бога Марса, бронзовые павлины, мраморный Антиной – любовник, утонувший или утопленный в Ниле… Ермаков упомянул зеленые стены, мраморный пол, колонны – чем не римский дизайн…
– А теперь опишите мне место, которое не хотите, боитесь вспоминать.
– Берег реки, – голос Ермакова звучал глухо.
– Вы были в Египте? Ездили туда? – спросил Деметриос. Ему казалось: он на правильном пути. Странный припадок произошел с Ермаковым тогда, когда там, на выставке, экскурсовод начала повествовать о том, как императорский гей Антиной был утоплен в Ниле.
– Я ездил в Египет.
– Вы тонули?
– Нет.
– Вас пытались утопить?
– Да.
– Вас хотели убить?
– Да.
– В Египте, на Ниле?
– Нет. Маленькая речка, совсем маленькая речка, наш лагерь был на берегу.
– Какой лагерь?
– Детский. Мать меня отправила на лето. У нее появился мужчина, и я мешал им… я мешал… Я был там один, совсем один, и некому было меня защитить.
– Сколько вам было лет тогда? – спросил Деметриос обескураженно: неужели и эта его «теория», как и теория «барабанщика», лопнула как мыльный пузырь?
– Двенадцать. Я был один там. А их было четверо, все старшие. Они всегда ходили вместе, группой. Они встретили меня после отбоя на берегу. Я не знал тогда, ничего еще не знал, я не был слабым, но их было четверо. Если бы они только избили меня…
– Что они сделали?
– Сшибли меня с ног, поставили на колени. Двое держали меня, а один… он расстегнул свой ремень, спустил брюки и… Я не хотел, я бился с ними, дрался. Они схватили меня, потащили в воду и начали топить, вытаскивали из воды за волосы и снова топили, пока я не сдался им. Пока не сдался… Они делали это со мной по очереди… Сопели, ржали, а я давился, не мог даже выплюнуть… А на следующий день они подкараулили меня в душе и опять… Включали горячую воду в кране, кипяток, и держали меня, пока я не… Там, в душевой, они изнасиловали меня, и я… я об этом никому не сказал. Мать приезжала повидаться на выходные, я и ей не сказал… не признался.
– Почему?
Ермаков молчал, взгляд его был пуст.
– Почему?
– Я не знаю… мне это понравилось… не сразу, потом, это же было еще много раз, продолжалось. И я уже не сопротивлялся, и они не грозили, что утопят меня. А затем у меня болела задница и спина болела, а врач лагеря решил, что я застудил почки, перекупался, и меня отправили домой… Потом я часто думал об этом… было стыдно, но я хотел… Было стыдно, страшно, но я хотел…
– Хотите до сих пор?
– Я мужчина.
– Вы красивый мужчина. Вы знаете, что вы очень привлекательны?
– Я лучше умру.
Деметриос встал, подошел к нему. Он мог торжествовать: сеанс гипноза удался. Но вместо торжества были лишь жалость и сострадание. А тот прежний жгучий профессиональный интерес пропал.
