Луиз Пенни - Хороните своих мертвецов
– Нашли что-нибудь? – Ланглуа провел усталой рукой по лицу и поднял голову.
– Копии дневника Шамплейна, но ничего интересного.
– Как вы думаете, Рено сам не вел дневник?
Гамаш оглядел комнату, заглянул в другую – сплошные стопки бумаг. Книжные шкафы, забитые под завязку, кладовые, заполненные журналами.
– Может, и удастся что-то найти. Какие-нибудь личные бумаги вам попадались? – Гамаш снял очки и посмотрел на Ланглуа через стол.
– Несколько писем от людей, отвечавших Рено. Я сложил их в одну папку, но в большинстве с разной степенью вежливости говорится, что он ошибается.
– В чем?
– В разных теориях, которые у него были относительно Шамплейна. Что он был шпионом, сыном короля, а то даже и протестантом. В одном письме говорилось, что если он был гугенотом, то почему завещал бóльшую часть своих денег католической церкви? Эта теория похожа на все остальные теории Рено. Не без правдоподобности, но слегка эксцентричные.
Гамаш подумал, что Ланглуа щадит Рено, говоря о «легкой эксцентричности». Он взглянул на часы. Без десяти восемь.
– Вы все еще хотите есть?
– Умираю с голоду.
– Отлично, позвольте я угощу вас обедом. Тут на улице есть одно заведение – давно хочу там побывать.
По пути они зашли в магазин, где Ланглуа купил бутылку хорошего вина, после чего они осторожно прошли несколько шагов по обледеневшему тротуару на рю Сент-Урсюль до ресторанчика, разместившегося в подвале.
Они вошли – и их встретил густой, теплый запах марокканских специй и хозяин, который представился, взял их куртки и вино и отвел в тихий уголок у стены из голого камня.
Минуту спустя хозяин вернулся с откупоренной бутылкой, двумя бокалами и меню. Сделав заказ, они принялись делиться новостями. Гамаш рассказал инспектору о том, как провел день, о своих беседах с членами Общества Шамплейна и отцом Себастьяном.
– Что ж, это согласуется и с моим днем. Я, помимо прочего, бóльшую его часть провел в подвале Литературно-исторического общества с одним очень рассерженным археологом.
– Обри Шевре?
– В точку. Он не очень любит, когда его вызывают по воскресеньям, хотя и признает, что это случается довольно часто. Я полагаю, он что-то вроде врача. Все время в ожидании: вдруг кто-то выкопает кости, или старую стену, или клочок бумаги со стихами. В Квебеке, судя по всему, это случается довольно часто.
Принесли обед – испускающие пар ароматные тарелки с тушеной ягнятиной, кускусом и тушеными овощами.
– Шевре привел двух сотрудников и доставил металлодетектор. Причем гораздо совершеннее, чем я когда-либо видел.
Гамаш отломил кусочек батона и обмакнул его в соус.
– А он не думал, что Рено, возможно, прав? Что Шамплейн и в самом деле там?
– Ни на одну минуту, но они чувствовали, что, по крайней мере, проверить стоит. Хотя бы ради того, чтобы сообщить репортерам, что Рено ошибался. В очередной раз.
– И что больше ошибаться ему уже не суждено.
– Гм.
Ланглуа и Гамаш с удовольствием начали поглощать пищу.
– Насколько я понимаю, вы ничего не нашли?
– Картошку и немного репы.
– Прежде там был овощной погреб, так что ничего удивительного.
И все же, хотя Гамаш и был рад за англичан, он чувствовал некоторое разочарование. Какая-то часть его надеялась, что Рено наконец-то роковым для себя образом докопался до истины.
Так почему же его убили? И зачем он приходил в Лит-Ист?
О чем он хотел поговорить с советом?
Но вообще-то, подумал Гамаш, не имеет никакого значения, был там захоронен Шамплейн или нет. Имело значение лишь то, во что верил Рено. И то, в чем он мог убедить других, а способность убеждать у него была огромная.
После обеда Ланглуа и Гамаш отправились в разные стороны: инспектор – домой, к жене и семье, а старший инспектор – в дом Рено, чтобы просмотреть еще кое-какие бумаги.
Час спустя он нашел их, спрятанные за двумя рядами книг в шкафу. Дневники Огюстена Рено.
Глава двенадцатая
После посещения Оливье в тюрьме и антикварного магазина в Монреале Жан Ги Бовуар в середине дня вернулся в Три Сосны. Он остановился в ресторане быстрого питания «Тим Хортонс» на выезде с 55-го шоссе, купил сэндвич, пышку, облитую шоколадом, и четверной кофе.
Он чувствовал себя усталым.
После несчастья он еще не работал так много и знал, что теперь ему нужно отдохнуть. В гостинице он принял долгую роскошную ванну, размышляя над тем, что делать дальше.
Оливье ошеломил его. Теперь он утверждал, что Отшельника вовсе не звали Якобом и он не был чехом. И что он, Оливье, сказал так, только чтобы замести следы, навести подозрение на Парра и других чехов в округе.
Это было не только не по-соседски, но и не дало желаемых результатов. Следователи все равно признали Оливье убийцей, и суд с ними согласился.
Хорошо. С этим все. Бовуар соскользнул поглубже в ванну. Намыливаясь, он почти не замечал рваного шрама у себя на животе. Заметил только, что мышцы потеряли тонус. Он не то чтобы растолстел, но от бездеятельности мускулы стали дряблыми. Но все же он чувствовал, как силы медленно возвращаются к нему, правда медленнее, чем ему хотелось.
Он прогнал эти мысли и сосредоточился на том, о чем просил его шеф. Потихоньку заново открыть дело Оливье.
Ну и о чем говорят сегодняшние находки?
Но в голову ему ничего не приходило, кроме большой, зовущей кровати, которую он видел через открытую дверь ванной, кровати с хрустящими простынями, пуховым одеялом, мягкими подушками.
Через десять минут он спустил воду из ванны, повесил снаружи на ручку двери табличку «НЕ БЕСПОКОИТЬ» и погрузился в сон в тепле и безопасности.
Проснулся в темноте, удовлетворенно повернулся, посмотрел на часы у кровати. 5.30. Он сел. 5.30 утра или вечера?
Сколько он проспал – два часа или четырнадцать? Он чувствовал себя отдохнувшим, но это не помогало ему определить время.
Бовуар включил свет, оделся и вышел на площадку перед дверью. В гостинице стояла тишина. Горели две лампы, но они часто горели. Он был сбит с толку, дезориентирован. Бовуар спустился по лестнице и, выглянув из эркерного окна, получил ответ.
В домах вокруг деревенского луга горел свет, ярким светом сияло бистро. Радуясь тому, что он идет на ужин, а не на завтрак, Жан Ги накинул куртку, натянул ботинки и поспешил через луг в бистро, где его встретил Габри, на котором неожиданно оказалась домашняя пижама.
И Гамаш вернулся к своему прежнему вопросу: вечер сейчас или утро? Но черт его побери, если он спросит.
– С возвращением. Я слышал, вы провели прошлую ночь в лесу со святым. И что, все так забавно, как об этом рассказывают? По вашему виду не скажешь, что вы перешли в новую веру.
Бовуар посмотрел на крупного Габри в пижаме и тапочках и решил не говорить ему, как тот выглядит.
– Что для вас? – спросил Габри, когда Бовуар не ответил на его первый вопрос.
А чего он хочет – яичницу или пива?
– Пиво – то, что надо, merci.
Бовуар взял эль из маленькой пивоварни и уселся в удобное кресло у окна. На столе лежала газета, и из нее он узнал об убийстве Огюстена Рено, этого сумасшедшего археолога, в Квебек-Сити.
– Можно к вам присоединиться?
Рядом с ним стояла Клара Морроу. На ней тоже была пижама и халат, а опустив взгляд, Бовуар увидел тапочки. Это что, какая-то новая сумасшедшая мода? Сколько он проспал? Он знал, что для англоязычных канадцев фланелевая одежда является афродизиаком, но для Бовуара эта материя ничего не значила. Он ее никогда не носил и носить не собирался.
Оглянувшись, он увидел, что каждый третий или четвертый человек здесь в халате. Бовуар всегда втайне подозревал, что это не деревня, а амбулаторное отделение сумасшедшего дома. Теперь он получил доказательство этого.
– Пришли принимать лекарства? – спросил он, когда она села.
Клара рассмеялась и подняла свой стакан с пивом:
– Как всегда. – Она кивнула на его пиво. – И вы тоже?
Бовуар наклонился к ней и прошептал:
– Который теперь час?
– Шесть. – Поскольку он продолжал смотреть с недоумением, она добавила: – Вечера.
– Тогда почему… – Он показал на ее одежду.
– Когда арестовали Оливье, Габри понадобилось какое-то время, чтобы наладить работу в бистро, и некоторые из нас ему помогали. Он не хотел открываться по воскресеньям, но мы с Мирной убедили его, и он согласился, но при одном условии.
– Носить пижамы?
– Вы очень умны. – Она улыбнулась. – Ему не хотелось одеваться. И по прошествии какого-то времени кое-кто из нас стал делать то же самое – приходить сюда в пижамах. Это очень удобно. Я весь день хожу в пижаме.
Бовуар попытался принять неодобрительный вид, но должен был признать, что она действительно чувствует себя удобно. Он задержал взгляд на ее голове-клумбе: на сей раз там ничего не нашлось, ничего нового. Обычно ее волосы торчали во все стороны, возможно из-за того, что она часто проводила по ним пятерней. И это же, вероятно, объясняло присутствие там крошек и капелек краски.
