Фридрих Незнанский - Заложники дьявола
— Знаешь, — Яковлев смущенно посмотрел на Турецкого, — я в этом, если честно, ничего не понимаю…
Александр Борисович спохватился и тоже почувствовал себя неловко:
— Извини, я в последнее время слишком много об этом думаю… Еще немного — и можно наниматься в их больницу медбратом — на случай, если из Генпрокуратуры вылечу!
Они рассмеялись оба одновременно, и возникшее напряжение тут же спало.
— Ладно, уважаемый опер, — доброжелательно поглядел на Володю Турецкий. — Ты так и не ответил, сможешь заняться Глуховым? Учти, формально дело не возобновляя… пока. Так что имеешь право отказаться.
— Когда это я тебе отказывал? — удивился тот. — Буду, конечно! Все равно до отъезда делать нечего!
В дверь кабинета постучали, и в приоткрывшуюся щель просунулось миловидное личико Наташи.
— Александр Борисович, пришел факс из Коксанска, от Поремского! — Давай неси, — кивнул тот. А Володя Яковлев тут же поднялся со своего места:
— Ну все, не буду вам мешать! — и шутливо вскинул руку к виску. — Разрешите приступать к выполнению задания, господин госсоветник?
— Иди уж, иди, — ворчливо буркнул Турецкий, — докладываться можешь по телефону, обещаю мобильный свой больше не отключать… Спасибо тебе!
И, оценив длину факса, который Наташа в этот момент внесла в кабинет, кисло улыбнулся:
— Ну вот… Так бы и сказала, что целый половик прислал, а то — факс… В ближайшие полтора часа меня нет ни для кого!
2
Александр Борисович едва успел прочесть факс, полученный от Поремского, до половины, сделав несколько пометок в своем блокноте, когда его внутренний телефон ожил.
— Нет, ну что это такое?! — Турецкий сердито сорвал трубку с аппарата. — Наташа, я же просил!..
— Извините, Александр Борисович, но это Константин Дмитриевич: просит вас к себе — срочно…
Турецкий вздохнул и, пробормотав: «Против лома нет приема», начал выбираться из-за стола. Конечно, к тому, что всевозможные срочные и сверхсрочные дела возникают у них на каждом шагу, он давно привык. Однако сейчас, когда параллельно с работой в голове его все время крутились мысли о жене, то, что раньше воспринималось как должное, начало «важняка» раздражать. К тому же были причины, точнее, одна-единственная причина, по которой Костины неожиданные просьбы-вызовы уже много лет подряд всякий раз заставляли сердце Турецкого нехорошо сжиматься. Вопреки тому, что та давняя история действительно была давней и даже очень давней, в памяти она торчала наподобие даже не занозы, а навсегда застрявшего в плоти острого осколка…
О том, что случилось с ними обоими, можно сказать, в последние годы существования Советов, друзья не говорили никогда. Это был момент, когда Меркулов, старательно обучавший и натаскивавший своего младшего, удивительно талантливого следака Сашу Турецкого, сам делал едва ли не первые серьезные шаги по служебной лестнице. А в советские времена это было, как известно, чревато не только положительными эмоциями… Все началось с того, что Константина Дмитриевича вызвал к себе Генеральный, после чего он уже сам пригласил к себе Александра Борисовича.
Едва войдя к Косте в его только что обретенный отдельный кабинет, Турецкий сразу понял: произошло нечто экстраординарное. Меркулов был хмур и как-то неестественно бледен.
— Садись, буркнул он. — И Александр Борисович невольно начал лихорадочно перебирать в памяти все последние дела, пытаясь вычислить, где мог проколоться настолько, что вывел из себя даже Костю. Но, как выяснилось спустя минуту, прокололся вовсе не он… И чем дольше слушал Турецкий своего старшего товарища, тем тяжелее становилось у него на душе…История в пересказе Меркулова выглядела просто жуткой, убийственной во всех смыслах этого слова. Прошедшей ночью, по словам Константина Дмитриевича, в семье не просто крупного партийного деятеля, но еще и кандидата в члены ЦК КПСС (а в те годы это было то же самое, что в нынешние возглавить, допустим, администрацию Президента), словом, без пяти минут члена правительства, поскольку реально страной управляла партия коммунистов, произошло убийство… Да не кого-нибудь, а ребенка, что самое ужасное — приемного…
На этом месте Меркулов закашлялся, замолчал и потянулся к графину с водой.
— Погоди, Костя… — Турецкий и сам никак не мог сглотнуть ком, застрявший в горле. — Если я угадаю, можешь не продолжать… Тебе приказано счесть и оформить случившееся как несчастный случай… Верно?..
Его друг молча кивнул и в три глотка осушил стакан с водой.
В маленьком кабинете повисло молчание. Оба они прекрасно понимали друг друга — так хорошо, словно думали в этот момент вслух. На кону с одной стороны репутация обоих, их совесть и честь — все то, чем оба дорожили, из чего исходили в своей работе. С другой — сама эта работа, которой в случае неисполнения недвусмысленного приказа Генерального прокурора СССР лишится прежде всего Меркулов. Скорее всего — оба, поскольку соответственно тогдашней должности Константин Дмитриевич имел уже право отправить на этот выезд любого из своих коллег… Например, некоего Кирсанова Витю, который все это оформил бы, не моргнув глазом, поскольку личных принципов у Витька было максимум полтора, да и те не считались обязательными к исполнению… Однако вызвал к себе Меркулов именно его, Сашу, — не просто коллегу — друга, пусть и младшего.
И в этом была особая, возможно, только им двоим и понятная честность: Константин Дмитриевич не мог позволить себе скрыть от Турецкого этой ситуации, характеризующей темную сторону их общей работы — ту самую вторую сторону «медали»… Даже в случае, если рискнет карьерой, вообще любимым делом и откажется выполнять приказ… Нет, он не собирался делить ответственность на двоих, дабы в случае выполнения приказа облегчить груз. Он именно что хотел остаться для молодого «важняка», которого любил, опекал, вообще натаскивал, открытым во всех отношениях… И это Саша понимал тоже. А Меркулов понимал, что он понимал, ну, и так далее…
А еще это был первый случай, когда очень важное решение принял на себя сам Александр Борисович.
— Вот что, Костя, — произнес он, закончив обдумывать ситуацию. — К этому перцу поеду я сам… Кто от МВД?..
— С МВД у них все в порядке, — буркнул Меркулов. — И с чего ты взял, что я тебе это позволю?
— С того, что я сам так решил! — отрезал Саша. — Даже если отправишься сам, не сомневайся — поеду с тобой… Так я не понял: опера уже там или…
— Там, — вздохнул Константин Дмитриевич. — Ладно, едем вместе, там видно будет…Ехать им предстояло не слишком долго: дом, в котором проживал упомянутый «перец», располагался на улице Алексея Толстого. Замечательное место было это в те времена! Рядом с Кольцом — неожиданно тихий, весной и летом зеленый райончик с престижными и сверхпрестижными домами. Из простых граждан никто и понятия не имел о таких квартирах, какие скрывались за их относительно скромными фасадами.
Турецкий тогда так и не понял, сколько комнат имелось в распоряжении хозяев: в любом случае на лестничную площадку выходила одна-единственная дверь, за которой оказался настоящий холл: от нынешних «новорусских» его отличало разве что отсутствие камина, данная деталь тогда еще не успела войти в моду…
Встретил их сам глава семьи, как сразу же с некоторым любопытством отметил Александр Борисович, с красными, явно заплаканными глазами… Что это — «камуфляж» или действительно переживает до такой степени?.. А если переживает, то за кого — за погибшего всего-то четырехлетнего мальчонку или за убийцу-супругу?..
Пробормотав что-то в качестве приветствия, затем чуть более отчетливо назвав свое имя-отчество — «Николай Борисович», мужчина провел следователей к себе в кабинет. Как ни странно, никакой особой роскошью кабинет не поражал: вполне традиционный по тем временам, большой и увесистый, словно пьедестал памятника, письменный стол со старомодной лампой с неизбежным зеленым абажуром. Столь же неизбежный портрет Ленина на стене, пара стульев, книжный шкаф, забитый под завязку классиками марксизма-ленинизма… Единственной поистине эксклюзивной вещью Турецкому показалось обтянутое чехлом из суровой ткани огромное кресло: со школьных времен он помнил в точности такое же, запечатленное на снимке в «Родной речи» — с сидящим в нем Владимиром Ильичем… «Ленинский» раритет достался Меркулову, Саша скромно опустился на стул и приготовился слушать хозяина. Надо признать: каждое слово тому явно давалось с трудом…
— Я все расскажу, как есть, — тихо начал тот. И повторил: — Все, как есть… Я… Я виноват в том, что случилось, я и только я… Ведь это у меня не может быть детей, а не у Лизы, хотя она так… так молода… Первая жена, когда это выяснилось, ушла от меня. Лизочку же я предупредил с самого начала, и она… Она согласилась сразу же на все… На все, включая усыновление… Я был полным дураком, когда выставил еще одно условие…
