Фридрих Незнанский - Заложники дьявола
— Откуда прикатила в столицу?
— Из Рязанской губернии… названия деревни не помню. Но в бумагах оно есть… Потом, значит, вышла замуж и поначалу попыталась вселить соседку в свою восьмиметровку, а сама въехать в ее двадцатиметровку… Сорвалось! Соседка до суда дошла, — видать, после этого Глуховы и сдали назад… — А основания-то какие для такого обмена? — удивился Турецкий.
— Их двое, к тому же Дина Петровна уже беременна была. А соседка одиночка…
— Ладно, поехали дальше.
— А дальше Глухова, как выяснилось, к тому моменту просочилась в члены жилкомиссии: в те времена такая существовала в системе БТИ и занималась распределением ордеров на жилье в числе прочего… Именно там-то она и услышала про свою будущую квартиру — район ее как раз временно снимал с баланса по причине пожара: квартирка принадлежала какому-то алкашу и сгорела. Никаких ордеров выдавать на нее не имели права.
— Алкаш жив?
— Погиб во время пожара, которому сам же и стал причиной.
— Ясненько… Надо полагать, именно эта история и навела самого Глухова на хлебную мысль. Слушай, а что сейчас с этой жилкомиссией, распущена, что ли?
— Там, знаете ли, такая путаница! — покачал головой Володя. — Пока я до конца не разобрался: по факту она существует, но то ли под другим ведомством, то ли разделена на опекунский совет и что-то там еще… Дело не в этом, а в том, что ордер на сгоревшую квартиру, к тому же снятую с баланса вплоть до восстановления, Глуховы вопреки всем имеющимся законам получили! Ремонт, правда, делали на собственные средства.
— Кто выдавал ордер? — Подписи две: один из подписантов давно там не работает, второй, точнее, вторая, как рассказала мне бывшая соседка Глуховых, жива-здорова, трудится в опекунском совете и тесно дружит с Диной Петровной…
— Н-да-а-а… Черт ногу сломит! — вздохнул Александр Борисович. — И что же ты надумал делать с этим фактом?
— Да всего лишь повидался с Диной Петровной и слегка прижал эту козу к стенке, пригрозив расследованием, судом и соответствующей статьей ей лично.
— Итог?
— Думаю, тот самый, на который вы в конце концов и рассчитывали. Показания против бывшего муженька дала как миленькая!
— Уверен, что ее показания чего-нибудь стоят?
— По крайней мере, по одному эпизоду собрать улики все еще возможно. Так я думаю…
— И?..
— За полгода до их развода Анатолия Владимировича внезапно обуяла страсть к благотворительности: нашел некоего старичка, Ивана Георгиевича Сапрыкина, владельца однушки, инвалида второй группы… Болезнь Паркинсона… Не знаю уж, как он влез к нему в душу, но тот, похоже, был рад любому, кто мог ему помочь. Паркинсон, если вы не в курсе, болезнь подлая: от нее не умирают, однако неподвижность в будущем практически гарантирована…
— Почему тогда группа была только вторая?
— Сапрыкин передвигался тогда самостоятельно, более-менее мог себя обслужить, никаких признаков деградации пока что не было. Подводила его, как сказала Дина Петровна, только одна половина тела — ногу подволакивал, рука не действовала… Правая или левая, она не в курсе. Словом, ситуация была очень похожая на историю с сестрицей Глухова: имели место сумки с продуктами, которые он носил раза два в неделю Сапрыкину. Иногда — соседи должны были это видеть — выгуливал старика. А потом тот внезапно умирает, якобы от обширного инфаркта, и выясняется, что квартиру свою он подписал не единственному племяннику из провинции, а Глухову Анатолию Владимировичу!
— Володя, а почему «якобы от инфаркта»?
— Потому что Дина Петровна уверяет, что на самом деле бывший супруг подсыпал старику в кашу какой-то химикат — не просто ядовитый, а чреватый тем, что слабые сосуды под его воздействием лопаются… Готова подтвердить это где угодно, поскольку собственными глазами видела, как муж принес яд с работы и, отправляясь к старику, прихватил одну порцию дряни с собой. А на следующее утро Сапрыкин и был им же найден мертвым…
— Да-а-а, грубая работенка-то… — пробормотал Турецкий.
— Это как сказать, — не согласился Яковлев. — Дина Петровна утверждает, что тогда ребята из отделения милиции пытались вокруг этой истории что-то нарыть, но до уголовного дела не дошло… Ну а дедову квартиру Глухов, понятно, вскоре продал. Племянник, говорят, тоже пытался в суд подать, но все было по закону — завещание есть завещание. Так эта история и канула в Лету…Они немного помолчали, Александр Борисович переваривал полученные сведения, задумчиво перебирая бумаги на своем столе.
— Сколько, говоришь, у тебя еще дней до отпуска? — поинтересовался он наконец, а Яковлев вздохнул:
— Ну дня три еще свободно могу в этом деле покопаться… А дальше можно Галку привлечь. Она должна с завтрашнего утра по одному делу освободиться.
— Знаю, по Мокрушиной…
Прежде чем задать следующий вопрос, Володя немного поколебался и, как всегда, после официальной части своего доклада перешел на «ты»:
— Слушай, Сан Борисыч, а можно узнать, с чего ты вообще это дело из архива вдруг поднял?
— Как тебе сказать… — Турецкий вздохнул. — Я тут оказался невольным свидетелем встречи «афганских» ветеранов… Оба теперь бомжи, по милости таких вот глуховых… В общем, Володька, покопай пока по месту жительства покойного, может, соседи чего вспомнят. В отделение милиции сходи, вдруг тот дознаватель еще работает, который нашего типа прижать пытался? Сам понимаешь, показания бывшей супруги вряд ли аргумент для суда… Словом, не мне тебя учить.
Яковлев продолжал молча разглядывать Александра Борисовича, потом, решившись, все-таки заговорил:
— Слушай, а ты уверен, что вообще успеешь этот клубочек размотать?..
— Что ты имеешь в виду? — Я слышал, тебя ждет перемещение, возможно, и в пространстве тоже…
— Ну надо же! — Турецкий сердито поморщился. — Все про меня что-то такое слышали, все, кроме меня!.. Да какое там перемещение, Володя?! Мне бы второй класс наконец присвоили — и на том спасибо! Ты хоть подсчитывал, сколько лет я уже пребываю в качестве госсоветника юстиции третьего класса?.. То-то и оно!
— А что Константин Дмитриевич? — поинтересовался Володя. — Он ведь считать пока что тоже не разучился? Кроме того, если слухи о твоих новых перспективах верны, то присвоение следующего класса вполне может совпасть как раз с назначением на новую должность.
— Например?
— Например, на должность главы федерального округа — неважно какого…
— Все ясно… — Александр Борисович снял очки, с неожиданной грустью посмотрел в окно, за которым утренние серые тучи успели разойтись, обнажив васильковую синеву.
— Не стану тебе говорить, что на сегодняшний день все места, тобой упомянутые, заняты. Мне сегодня Костя после летучки кое-что шепнул на ушко, только учти, это я тебе не для дальнейшего распространения…
— Мог бы и не предупреждать, — подал слегка обиженно реплику Яковлев.
— Мог бы — не предупреждал бы… Словом, разговор шел о том, что нашему генеральному предложили — понимаешь? — подать прошение об отставке… И похоже, это вопрос нескольких дней… Кого назначат на его место — неясно, но перемещения действительно будут. Дело не в этом, а в том, что лично я никуда перемещаться не намерен. А что касается присвоения второго класса, так Меркулову сейчас, как ты понимаешь, не до того, над ним самим могут тучки сгуститься. Правда, будем надеяться, этого не произойдет. Только дурак не поймет, что такого профи, как Костя, да еще с его опытом, на раз-два не отыщешь.
— Верно… А ты, Борисыч, что, из-за Ирины Генриховны — ну насчет перемещений?
— В том числе и из-за нее. А вообще-то, Володя, если честно, устал я… В последнее время какое-то идиотское равнодушие подступает, наподобие приступов… Вероятно, и правда устал.
— Ну уж ты-то — и равнодушный? — Володя улыбнулся. — Сам себе противоречишь, Сан Борисыч! Равнодушные под впечатлением встречи, про которую ты упомянул, дел из архивов не извлекают, поскольку текущих и без того завались!
Турецкий не выдержал и тоже улыбнулся:
— Я ж говорю — приступами накатывает… Кроме того, насчет Иришки действительно серьезно. Даже доктор руками разводит, откуда у нее столько тревоги за мою персону, занятую все последнее время исключительно бумагомаранием. Врач к тому же утверждает, что на самом деле все должно быть наоборот.
— Что — наоборот? — не понял Володя.
И Турецкий, добравшись до остро волновавшей его в последнее время темы, охотно пояснил — Понимаешь, у беременных, наоборот, инстинкт самосохранения, а значит, и сохранения ребенка, должен быть сильнее, усиливается он, а не ослабляется! И в этой связи они поглощены собой, а к окружающим, напротив, должны относиться спокойнее, равнодушнее, чего-то и вовсе не замечать и не чувствовать… А Ирина моя с каждым днем все больше нервничает — и состояние свое, словно специально, ухудшает! Это ненормально!
