Хокан Нессер - Человек без собаки
Девятнадцатилетний юноша по неизвестной причине встал и ушел из дому среди ночи с двадцатого на двадцать первое декабря. Точное время неизвестно, но не раньше, чем заснул его младший брат Кристофер (около часа ночи), и не позже четверти седьмого: к этому времени Розмари была уже на ногах и незамеченным Хенрик уйти не мог.
Почему он ушел? На этот вопрос ни у Карла-Эрика, ни у Розмари ответа не было. Нет, у нас нет никаких догадок. Лучше спросить родителей и брата. А мы не просто ничего не понимаем, мы в отчаянии.
Инспектор Барбаротти заверил, что понимает их чувства, но надежду на благополучный исход терять не надо. И еще один вопрос: видите ли вы какую-либо связь между этими двумя исчезновениями?
Ровным счетом никакой, единогласно заверили супруги.
— Родители очень переживают. Надеюсь, вы понимаете.
Эбба Германссон Грундт сама предложила поговорить с глазу на глаз. В записке Молльберга было написано, что она заведует хирургическим отделением в больнице, но она еще и сестра одного из пропавших, и мать другого.
— Прекрасно понимаю. Я только что с ними разговаривал.
— Особенно мама, вы, конечно, обратили внимание. Она не спала всю ночь. Я хотела дать ей снотворное, но она воспротивилась… она на грани срыва.
— Более чем нормальная реакция в такой ситуации… а как вы себя чувствуете?
Эбба Германссон Грундт несколько раз вдохнула носом. Он обратил внимание, что у нее совершенно прямая спина. Ноздри ее расширялись, словно она пыталась уловить какой-то запах или намек на запах, который помог бы ей дать правильный ответ.
— Я чувствую себя не лучше… Но будет совсем плохо, если и я потеряю самообладание.
— Это у вас такая привычка — держать себя в руках?
Она посмотрела на него испытующе: что это? Ирония? Прямая насмешка? Но нет, ничего подобного. Озабоченность и сострадание.
— Если вы думаете, что я человек бесчувственный, вы глубоко ошибаетесь. Но ради мамы и папы… и ради Кристофера стараюсь сохранить оптимизм.
— А ваш муж?
— И ради него тоже, — быстро сказала она.
Гуннар Барбаротти кивнул. Собственно, смысл его вопроса был не в этом. Привычка держать себя в руках… Ему было жаль сидящую перед ним собранную, находящуюся в великолепной форме женщину. Ей сорок лет — двое детей, заведует хирургическим отделением, колоссальная ответственность, тяжелая, изматывающая работа, — и все равно, больше тридцати пяти он бы ей не дал.
— К сожалению, в мои обязанности входит задавать вопросы… я думаю, вы отнесетесь к этому с пониманием.
— Конечно, комиссар.
— Инспектор. Всего лишь инспектор.
— Простите.
— Ради бога. Итак, прежде всего я хотел бы спросить: не видите ли вы какой-то связи между двумя исчезновениями? Указывает ли что-нибудь, что такая связь может существовать?
Она покачала головой:
— Я думаю об этом уже целые сутки, но ничего придумать не могу. Если исчезает человек, это всегда трудно объяснить, но двое?.. Отец правильно говорит — совершенно непостижимо. — Она сделала небольшую паузу и добавила: — И я так считаю.
Словно хотела подчеркнуть, что в обычной ситуации что-то непостижимое для отца с матерью может быть вполне постижимым для нее, Эббы Германссон Грундт.
Но в этом-то случае и она пасует. Совершенно непостижимо даже для нее.
— Если вы не видите связи, я бы предложил обсудить каждый случай отдельно, — сказал Гуннар Барбаротти и перевернул лист в блокноте. — Сначала Роберт. Что вы можете о нем сказать?
— Что я могу сказать о Роберте?
— Буду вам очень благодарен.
— Вообще о Роберте или о его исчезновении?
— И то и другое, — осторожно попросил Гуннар. — Может быть, у него была какая-то причина для внезапного отъезда? Мы пока не говорим о вашем сыне.
Эбба некоторое время сидела молча, но, как показалось Гуннару, не столько вспоминала возможные мотивы Роберта, сколько обдумывала, что рассказать, а что утаить.
— Ну хорошо… Буду совершенно откровенной: сначала я решила, что он просто сбежал и где-то спрятался.
— Сбежал и спрятался?
— Называйте это как хотите. Роберт довольно бесхарактерный человек. Он предпочитает уходить от решения неудобных проблем. Вы наверняка знаете, что с ним было осенью.
— Вы имеете в виду эту злополучную телепрограмму?
— Конечно. Это о многом говорит, не так ли? Не удивлюсь, что в последние месяцы ему было очень скверно, а эта семейная встреча переполнила чашу. Оказаться лицом к лицу с ближайшими родственниками и… да, знаете, ему не позавидуешь.
— Вы думаете, он прячется где-то здесь, в Чимлинге?
Она пожала плечами:
— Откуда мне знать? Машина стоит у ворот. Он ведь вырос в этом городе. Наверняка у него есть знакомые, у кого он мог бы скрыться от посторонних глаз.
— Женщины?
— А почему бы и нет? Но это всего лишь предположения… и к тому же очень шаткие. Он же должен понимать, какую боль причиняет матери… нет, это на него не похоже.
— Вы разговаривали с ним в понедельник?
— Пара слов, не больше. Мы собрались довольно поздно, дом был полон, все устали с дороги… мы с мужем особенно — у нас был самый долгий путь, так что мы рано пошли спать.
— Как он вам показался?
— Роберт?
— Роберт.
Она ответила не сразу:
— Примерно так, как можно было ожидать… не уверен в себе и задирист — тоже от неуверенности. Это маска, конечно, но в глубине души… впрочем, папа попросил нас даже не упоминать эту злосчастную программу. И мы не упоминали.
— Вы не говорили с ним с глазу на глаз?
— Нет.
— А кто-нибудь из вас говорил?
— Думаю, Кристина, сестра. Они всегда… — Эбба запнулась.
— Я слушаю.
— Они всегда были очень близки. Она была ближе Роберту, чем, например, я.
Гуннар Барбаротти написал в блокноте «Кристина» и дважды подчеркнул.
— Слишком уж долго… — сказал он.
— Простите?
— Вы допускаете возможность, что Роберт исчез, так сказать, по собственному желанию. Но это было в ночь на вторник, а сегодня четверг. Вам не кажется…
— Конечно кажется. Полностью согласна. Несколько часов, ну день… но не три. Наверняка что-то случилось.
Ее голос дрогнул. Гуннар понял, что она невольно перенесла это умозаключение на собственного сына, и решил перейти к исчезновению номер два. Он перевернул еще один лист.
— Хенрик, — сказал он. — Давайте поговорим о вашем сыне.
— Извините, — плохо владея голосом, сказала Эбба Германссон Грундт. — Дайте мне две минуты.
Она встала и вышла из комнаты. Гуннар Барбаротти откинулся на спинку дивана и посмотрел в окно. Шел редкий снег. Сумерки окончательно сгустились и перешли в ночь. Где-то еле слышно бормотало радио — передавали новости. Двери в гостиную были плотно закрыты. Он понятия не имел, чем занимаются остальные члены несчастной семьи. Представил, как они поминутно смотрят на часы и сетуют, что время идет так медленно. Минута за минутой, час за часом. Бедняги, невольно подумал он. Им не позавидуешь.
Налил себе остывшего кофе и попытался представить, куда клонится дело.
Ничего из этой попытки не вышло.
Глава 18
— Не имею ни малейшего представления, куда мог подеваться Хенрик. Даже догадываться не могу. Это не укладывается в рамки здравого смысла.
Она вновь собрана и подтянута, но видно, что плакала. Прошло не две минуты, а пять.
— Есть ли у Хенрика знакомые в Чимлинге, кроме деда с бабкой?
— Нет. — Она еле заметно, сантиметр в одну сторону, сантиметр в другую, покачала головой. — Никаких знакомых. Хенрик был здесь за всю свою жизнь, самое большее, семь-восемь раз и никогда не задерживался больше чем на три дня. Он здесь никого не знает.
— Вы уверены?
— Насколько можно быть в чем-то уверенным.
— Значит, Хенрику девятнадцать… закончил первый семестр в Упсале. Все правильно?
— Да.
— Не могли бы вы рассказать о нем немного?
— Что бы вам хотелось узнать?
— Пока не знаю… общая картина. Какой он? Собранный? Рассеянный? Интересы? У вас с ним хороший контакт?
Она судорожно сглотнула и еле заметно кивнула. Приложила на секунду мизинец к наружному углу глаза и тут же убрала.
— У нас с Хенриком всегда были замечательные отношения. Он очень собранный и очень способный мальчик. Ему все дается легко — занятия, спорт, музыка…
— Друзья?
— Есть ли у него друзья?
— Да.
— У него много близких друзей, и он всегда был со мной откровенен. Я… я горжусь своим сыном, хочу, чтобы вы это поняли, комиссар.
На этот раз Гуннар Барбаротти не стал ее поправлять — комиссар так комиссар. Закрыл блокнот и положил рядом на диван, а ручку сунул в нагрудный карман. Потом слегка нагнулся вперед и сцепил руки на правом колене — это был давно отработанный жест, призванный стимулировать доверительность беседы. Каждый раз, когда он прибегал к этому приему, ему становилось немного стыдно.
