Джозеф Уэмбо - Синий рыцарь
– Кстати, после какого сигнала вы начнете ломиться в квартиру? – спросил я.
– Мы всегда подаем такой, – ответил Чарли, поднимая и опуская согнутую в локте руку со сжатым кулаком.
– А, «исполняй бегом», – улыбнулся я. – Можно подумать, будто я снова на армейской службе. – Мне стало приятно, потому что предстояло заняться чем-то, хоть немного отличающимся от привычной рутины. Может быть, стоило бы попробовать и мне поработать в штатском, подумал я. Впрочем, нет, на своем участке у меня и больше действий, и больше разнообразия. Там мое место. Мое настоящее место.
– А Реба, должно быть, ничего себе, – сказал Лохматый, попыхивая тонкой сигарой и поглядывая на Чарли, склонив набок голову. По запаху сигары я определил, что такие стоят центов десять или пятнадцать за штуку. Лучше я брошу курить, чем перейду на такие, подумал я.
– Она путается с Редом уже несколько лет, – сказал Ник Лохматому. – Подожди немного, увидишь ее сам. По фотографиям из полицейского архива нельзя оценить ее по достоинству. Смазливая змея.
– А вам, холоднокровным детективам, вообще должно быть начхать, как баба выглядит, – сказал я, подкалывая Чарли. – Для вас любая баба – лишь очередной номер из картотеки. Готов поспорить, что когда какая-нибудь симпатичная шлюха по ошибке укладывается и раздвигает перед вами ноги, вы роняете на нее свой значок детектива.
– Точно да ее голый пупок, – сказал Ник. – Но и я готов поспорить, что Реба не просто смазливая бабенка. У таких, как Скалотта, может быть хоть миллион баб. Или она хорошо работает головой, или в ней есть какая-нибудь другая изюминка.
– Как раз то, чего мне всегда не хватало – маленькой черепушки, – сказал Лохматый, откидываясь на спинку вращающегося стула и укладывая на крышку стола ноги в кроссовках. Лицо выше бороды у него было розовое, и я прикинул, что парню никак не больше двадцати четырех лет.
– Маленькаячерепушка у тебя будет в первый раз, Лохматый, – сказал Ник.
– Ха! – воскликнул Лохматый, зажав в зубах сигару. – Вот была у меня однажды подружка-китаянка, танцовщица «го-го»...
– Да будет тебе, Лохматый, – сказал Чарли, – лучше не начинай свою брехню насчет того, какие у тебя были подружки, когда ты работал в Голливуде. Его послушать, так Лохматый по три раза переспал с каждой красоткой с бульвара Сансет.
– Зато могу сказать, что желтые – самые сладкие, – с вожделением произнес Лохматый. – Этой цыпочке кроме меня никто не был нужен. У нее становились мокрые трусики, едва она начинала перебирать волосы у меня на груди. – Тут Лохматый встал и напряг бицепс.
Ник, человек немногословный, сказал:
– Сядь, наживка для педиков!
– Во всяком случае не такая уж эта Реба умная, – сказал Чарли. – Скалотта не ради этого ее держит. Он любит меха и любит мучить своих баб. Одевает их в натуральные меха, а потом вышибает из них дерьмо.
– Никогда не верил по-настоящему в эту брехню, – сказал Ник.
– Насчет дерьма? – весьма заинтересованно спросил Лохматый.
– Как-то один стукач рассказал нам обо всем этом, – сказал Чарли. – Говорит, что Скалотта дерет только лесбиянок, а Реба у него ходит в фаворитках. По его словам, у Реда только после такого зрелища стоит.
– А он действительно пожилой, – серьезно произнес Лохматый. – По-моему, лет пятьдесят, не меньше.
– А я вам скажу, что Реба – законченная психопатка, – произнес Чарли. – Помнишь, Ник, когда мы ее арестовали в последний раз, как она всю дорогу до кутузки болтала о лесбиянках и как они за ней гонялись по всей камере, пока ей не удалось выйти под залог?
– Эта баба в игре сдает главную карту – свою задницу, – сказал Ник.
– Но у нее еще не набралась полная колода, – согласился Чарли.
– Что-то я не пойму, то она до смерти пугается бешеных коровок, то устраивает шоу перед Скалоттой, – сказал Лохматый. Он представил себе эту картину, и на лице бородатого младенца расплылась улыбка.
– Ладно, давайте сначала покончим с этим делом, – предложил Чарли. – А потом сможем провести остаток дня, поигрывая в пул в какой-нибудь прохладной пивной и послушивая, как Лохматый будет трепаться о своих голливудских красотках.
Ник с Лохматым сели в одну служебную машину, а мы с Чарли поехали в другой. Всегда есть вероятность, что задержанный будет в квартире не один, и поэтому им хотелось иметь в машинах свободное место.
– Четкая тачка, Чарли, – сказал я, разглядывая его новую машину с кондиционером. На заднем сиденье валялись иллюстрированные журналы. Полицейская рация была упрятана в бардачок.
– Да, неплохая, – согласился Чарли, – особенно из-за кондиционера. Видел когда-нибудь кондиционер в полицейской машине, Бампер?
– В тех, на которых я ездил, – нет, Чарли, – сказал я, раскуривая сигару.
– Вообще-то нам, детективам, скучать некогда, но знаешь, Бампер, самое веселое времечко у меня было тогда, когда я ходил с тобой на пару по твоему участку.
– Сколько ты работал со мной, Чарли? Пару месяцев?
– Около того. Помнишь, как мы однажды вечером взяли взломщика? Того самого, что читал некрологи?
– Еще бы, – ответил я, но вовсе не помнил, что со мной тогда был именно Чарли. Когда приходится натаскивать новобранцев, все они сливаются в памяти, и каждого в отдельности припомнить очень трудно.
– Вспомнил? Мы пасли его как раз возле индейского пивбара возле Третьей, и ты заметил, что у него из кармана рубашки торчит газета, сложенная на колонке с некрологами. Ты мне уже потом сказал, что некоторые взломщики просматривают некрологи и потом грабят квартиры покойников после похорон, когда велика вероятность, что в них какое-то время никто не живет.
– Помню, – отозвался я, выпуская облачко дыма в ветровое стекло. Верно, подумал я, вдова или вдовец обычно некоторое время после похорон живут у родственников. Паршивый обычай, не выношу ограбления могил. У жертвы всегда должен быть хоть какой-то шанс.
– За этот арест мы потом получили благодарность в приказе, Бампер.
– Точно? Я уже не помню.
– Конечно же, я его получил лишь потому, что оказался с тобой. А тот вор обобрал подобным образом то ли десять, то ли пятнадцать квартир. Вспомнил? Я тогда был еще зеленый: не понимал, зачем он носит в заднем кармане пару носков и спросил тебя, многие ли из таких гастролеров носят с собой смену носков, А ты потом показал мне, в каких местах эти носки растянулись от его пальцев, и объяснил, что воры надевают носки на руки вместо перчаток, чтобы не оставлять отпечатков пальцев. И не стал меня высмеивать даже за такой дурацкий вопрос.
– Мне всегда нравятся парни, задающие вопросы, – сказал я, начиная про себя желать, чтобы Чарли заткнулся.
– Кстати, Чарли, – добавил я, чтобы сменить тему, – если мы накроем сегодня телефонную точку, какие у нас шансы, что мы через нее выйдем на что-нибудь покрупнее?
– Имеешь в виду главную контору?
– Да.
– Практически никаких. А почему тебе так не терпится взять главную контору?
– Сам не знаю. Я скоро ухожу с работы, а мне так и не довелось взять крупного жулика вроде Реда Скалотты. Но хочется, и все тут.
– Господи, да мне самому не приходилось брать крупняк вроде Скалотты. А что значит «ухожу с работы»? В отставку?
– На днях.
– Не могу представить тебя в отставке.
– Но ты же и сам уйдешь через двадцать лет, так?
– Да, но не ты.
– Давай не будем об этом, – сказал я. Чарли посмотрел на меня долгим взглядом, потом открыл бардачок и настроился на шестую частоту для связи с остальными.
– Один-Виктор-один для один-Виктор-два, – произнес он.
– Один-Виктор-два, прием, – отозвался Ник.
– Один-Виктор-два, по-моему, лучше всего будет остановиться сзади на соседней улице с восточной стороны, то есть на Гарвард-стрит, – сказал Чарли. – Если кто-нибудь будет случайно смотреть в окно, то не увидит, как вы идете сбоку через стоянку.
– Хорошо, Чарли, – ответил Ник.
Через пару минут мы прибыли. Восьмая улица вся застроена коммерческими зданиями, и на ней лишь несколько баров и ресторанов. Прилегающие к ней улицы, вытянутые с юга на север, застроены жилыми домами. Мы дали парням время пройти по дорожке и подняться на второй этаж жилого дома, потом Чарли проехал две-три сотни футов на юг от Восьмой и свернул на Гарвард-стрит. Затем мы прошли квартал до телефонной будки на юго-западном углу Хобарт-стрит. Через несколько минут Лохматый перегнулся через железные перильца на втором этаже и помахал нам рукой.
– Давай начинать, Бампер, – сказал Чарли, бросая в щель десятицентовик. Через несколько секунд он повесил трубку. – Занято.
– Зут сообщил тебе код и все остальное?
– Код – «двадцать восемь для Одуванчика», – кивнул Чарли. – Это релейная телефонная точка. Будь это релейный ответчик, у нас могло бы возникнуть куда больше проблем.
– А какая между ними разница? – спросил я, становясь за будкой, чтобы никто, выглянув из квартиры, не увидел мой мундир.
