Максим Есаулов - Старший оборотень по особо важным делам
— Вы уже здесь?
— Спешили, Татьяна Николаевна.
— Санкция на обыск квартиры Соловьева в канцелярии. Если нет ключей, ломайте дверь в присутствии представителей ЖЭКа.
Опер вышел, из коридора донеслись голоса и удаляющиеся шаги.
Болезненно морщась, Стас приложил руку к животу и тяжело, с надрывом прокашлялся.
— Что случилось, Станислав Александрович?
— Тошнит. Наверное, слегка контузило при взрыве. Можно, я выйду?
— Пожалуйста. Может быть, врача?
— Нет, не надо.
Держась за живот и сжав зубы, Скрябин вышел. Его конвоиры, сидевшие на скамье в коридоре, насторожились, но, увидев, что он двинулся не к лестнице, а в тупиковый конец коридора, из которого убежать невозможно, расслабились, и даже сострили что-то по поводу его бледного вида.
Зайдя в туалетную комнату, Стас заперся, встал около раковины и включил воду на полный напор. Пока нажимал кнопки мобильника, смочил лицо.
Потянулись длинные гудки.
Скрябин представил, как в квартире Сереги Шилов смотрит на телефон и не решается ответить. Он думает, что это звонит какая-нибудь девушка Соловьева. Или бывшая жена.
Черт, ну почему они не предусмотрели никакого канала экстренной связи? Профессионалы, блин… Ошибка за ошибкой! И одну ошибку уже пришлось оплатить ценой жизни.
— Ну, отвечай же, пожалуйста!
Гудок, еще гудок. Щелчок, и — тишина.
Шилов снял трубку и, затаив дыхание, слушал.
— Уходи, быстро! Минут через пять у тебя будут убоповцы. Серегу убили. Уходи!
Стас почувствовал, как Шилов вздрогнул, услышав страшную новость.
Вздрогнул, и бескровным голосом ответил:
— Я понял…
Скрябин выключил телефон. Наклонился, подставил лицо под струю воды. Прополоскал рот. Выпрямился, постоял с закрытыми глазами. От напряжения его и вправду стало подташнивать. Медленно закрутил воду, вышел. Его конвоиры сидели на той же скамейке. Под их насмешливыми взглядами Стас прошел к кабинету Кожуриной.
— Полегчало? — Спросили они.
— Да, спасибо.
Когда Стас зашел, Кожурина посмотрела на него с легким сочувствием, пробившимся сквозь маску профессиональной бесстрастности:
— Вам лучше?
— Значительно. — Стас сел к столу. — Какие, вы говорите, факты уже установлены?
Кожурина опустила глаза. Подровняла лежащие перед ней бумаги. На отрывном листочке попробовала, как пишет ручка.
Подумала, что план допроса надо менять. Она собиралась начать с обстоятельств задержания Краснова и Селиванова, потом перейти к взаимоотношениям Шилова с Моцартом-Дробышевым, и лишь в конце коснуться гибели Соловьева. Но теперь решила временно снять большую часть вопросов. Рассчитывать, что, находясь в шоке от смерти товарища, Скрябин скажет что-нибудь лишнее про беглого Шилова, не приходится. Ничего он не скажет, только замкнется, если начать сильно давить. И в любой момент сможет сослаться на ухудшившееся самочувствие, чтобы прервать допрос, не говоря уж о том, что и в дальнейшем свои любые неосторожные слова, он объяснит этими же причинами, после чего грамотный адвокат легко добьется признания результатов допроса ничтожными.
— Где Соловьев взял ключи от машины Шилова?
— У него были. И доверенность была.
— Куда Соловьев собирался поехать?
— Никуда. Просто переставить ее к главку.
— Это Шилов попросил сделать?
— Да.
— Почему он не сделал этого сам?
— Не смог, наверное.
Стас услышал, как кто-то быстро идет по коридору. Шаги были тяжелые, уверенные. Стас, догадался, что это Арнаутов, раньше, чем тот вошел в кабинет. Вошел и остановился, тяжело дыша:
— Я поприсутствую. Ты не против?
— Коля! — Кожурина предостерегающе подняла руку, как будто боялась, что Арнаутов, вместо того, чтобы сесть и слушать, броситься на Скрябина с кулаками.
— Все нормально, Таня. Мне просто нужно понять кое-что, чтобы задачу людям поставить.
Кожурина, помедлив, кивнула, и Арнаутов сел за спиной Скрябина. Стул под ним протестующе скрипнул.
Скрябин мысленно усмехнулся: интересно, так и было задумано, или Кожурина сама не ожидала появления «Железного дровосека»?
— Ты в больнице был? Как там Паша?
— Все нормально, оперируют. Ну, так что тут?
— Машину попросил отогнать Шилов.
— Это понятно. Не зря же он ее минировал!
Скрябин покачал головой и вздохнул:
— Что вы несете?
— А-а-а, ну ты, наверное, не в курсе! Твой дружок Шилов решил подчистить за собой, и тебя с Соловьевым — в первую очередь.
— Сильно головой ударились?
— Не хочешь со мной в морг прокатиться, на моих ребят посмотреть?
Скрябин развернулся к Арнаутову:
— Не понял.
Арнаутов резко поднялся, встал рядом со Стасом:
— Егорова знаешь? Говори, ну!
— Опер из четвертого изолятора? Знаю.
— Какие у них отношения с Шиловым?
— Интимные, блин! Какие у оперов могут быть отношения? Оперские.
— «Наружка» засекла Егорова с бабой Шилова. А когда мои ребята поехали к нему, их положили, в два ствола. Соседка через глазок видела убийц. По описанию — Егоров и Шилов.
— Бред!
— А мой сын с пулевыми — это тоже бред? Если он умрет, я тебя на куски порву. Говори, где Шилов, тварь!
— Слушай, полковник, — Скрябин оперся на локоть, посмотрел на Арнаутова снизу вверх. — У меня сегодня тоже друг погиб. И мать в реанимации. Не бери меня на глотку, ладно? А то ведь опять начнем стволами махать, в прокуратуре некрасиво.
— Его что, не разоружили? — Арнаутов, изумленно посмотрел на Кожурину.
Она нервно ответила:
— На каком основании? И потом, это ваши милицейские дела.
— Выписывай задержание!
— Коля, сядь. Или я тебя выгоню с допроса.
Арнаутов стиснул зубы и сел.
Кожурина посмотрела на Скрябина:
— Станислав Александрович, ситуация сложная, давайте разберемся спокойно. Я понимаю, что вы с Шиловым дружили, но — факты. Шилов, видимо, засек слежку, бросил машину и скрылся. Его машина все время находилась под наблюдением. Потом Шилов попросил забрать машину, Соловьев в нее сел и взорвался. Вопрос: кто и когда подложил взрывное устройство? Сотрудники службы наружного наблюдения утверждают, что машина была все время под их котролем. Значит, бомбу мог оставить только Шилов. Логично?
— Нет. Если «наружка» упустила Шилова, то, значит, она и взрывника могла прошляпить.
— Не могла, — рубанул Арнаутов, заскрипев стулом.
Скрябин на него не обернулся, продолжал говорить:
— Вы так пытаетесь подогнать все факты под одну версию. Вам что, Шилова заказали? Кто?
— Вы меня плохо слушали?
У Скрябина зазвонил телефон.
— Момент, — сказал Стас, доставая его. — Да! Да, Света, записку я нашел. Понимаю… Я тоже устал…
— Положи телефон, — рыкнул Арнаутов, — ты на допросе.
Стас продолжал говорить:
— Свет, я все это слышал. Сейчас ты от меня чего хочешь?
— Станислав Александрович, мы вам не мешаем? — Кожурина постучала ручкой по столу.
— Света, поговорим позже, я сейчас занят.
Не успел Стас убрать «трубку», как раздался новый звонок. Он раздраженно ответил: «Да!», но тут же изменил голос: звонил врач из больницы.
— Да, это я. Без изменений?
Арнаутов вскочил и попробовал отобрать телефон. Одной рукой удерживая Арнаутова на расстоянии, Скрябин продолжал говорить.
— Коля! Коля! — Кожурина растерянно наблюдала за их борьбой. — Коля, перестань!
Арнаутов все никак не мог дотянуться до телефона. Удачно схватив его за рукав куртки, Скрябин блокировал все попытки прорваться к мобильнику.
— Операция — это хорошо. Сколько она будет стоить?
— Да прекратите вы! — закричала Кожурина.
Стас поморщился и переспросил:
— Сколько?
— Что он себе позволяет, щенок?! — Арнаутов вырвал свою куртку из руки Скрябина и отступил, всем своим видом показывая, что если бы они сцепились всерьез, то он бы, конечно, своей цели добился.
Стас, наконец, разобрал, какую цифру называет врач.
Стоимость операции, которая могла не вылечить (об этом давно уже не шло речи), но продлить жизнь матери, была неподъемной.
— Нет, таких денег у меня нет. Спасибо, доктор. Я перезвоню.
Выключив телефон, Скрябин секунду-другую поразмышлял, глядя в пол, и решительно встал:
— Если не будете сейчас задерживать, я пойду. А то голова что-то болит.
Не дожидаясь ответа, он вышел.
— Ты что делаешь? — едва закрылась дверь, спросил у Кожуриной Арнаутов.
— Что ты от меня хочешь?
— Задержи его!
— Шнурки тебе не погладить? У тебя на него ничего нет, кроме эмоций.
— Закрой его хотя б на двое суток.
— Да? А отвечать ты будешь?
Играя желваками, Арнаутов смотрел на Кожурину.
Она, стараясь не встречаться с ним взглядом, убирала со стола непонадобившиеся бумаги.
