Лучший исторический детектив – 2 - Балашов Александр

Однако упрёк жены был явно не по адресу. Игорь Ильич ни о чём таком утопическом никогда не грезил. Он — «просто работал». Сначала в Судже, маленьком райцентре под Курском, потом за усердие в «деле поимки хулиганов и бандитов» пошёл на повышение — перевели в Курск. Женился он сразу же после армии, когда поступил на службу в суджанскую милицию. Ему шла к лицу милицейская форма. «Нашему молодцу — всё к лицу!» — всплеснула руками мать, когда Игорь в парадном кителе и новеньких хромовых сапогах приехал домой, в деревню Гуево. Сын тогда поправил: «В милиции, мама, говорят — нашему подлецу — всё к лицу».

В Судже, в Гончарной слободе (так этот район назывался спокон века), он встретил девушку Галю Деревянко. Красивая, фигуристая Гала, как её называли в районе, работала официанткой в единственном суджанском ресторане. Не прошло и трёх месяцев после их «торжественной росписи» в ЗАГСе, как Гала, забыв про свой новый статус жены и верной спутницы жизни, вернулась к привычной жизни, не отличавшейся целомудрием. Вдино, права была мать Лаврищева, не раз говорившей, что запретный плод всегда сладок. О той, прежней жизни Галы, сержант милиции Лаврищев ничегошеньки не знал: у молодого милиционера, впервые ощутившего сладостную близость с женщиной, просто не хватило времени, чтобы узнать будущую жену получше. А, быть может, он просто не хотел знать то, что знали многие «на районе». Узнал, когда в той же Гончарной слободе, где он и встретил Галу, Игорь, участвуя в своей первой серьёзной операции, вытащил в одних трусишках свою благоверную из воровской блат-хаты. Там она ублажала сразу трёх изголодавшихся по бабам зеков, сбежавших с зоны. Тогда он первый (и, как надеялся, последний) раз ударил женщину. Ударил, когда выводил уже одетую Галу из хаты на улицу…

На улице было холодной, шёл снег, а Гала, накинув на комбинацию шубку, вдруг обернулась и «со значением» подмигнула Игорю, как это делают неразборчивые в клиентах вокзальные проститутки. И тогда он ударил её. Ударил и испугался, увидев, как из носа близкой и, как ему ещё вчера казалось, любимой женщины закапала на белый снег алая кровь. С того момента он не переносил женских слёз и кровавые следы, где бы их ни встречал следователь Лаврищев за свою долгую профессиональную жизнь.

С Галей он развёлся только через три месяца. Да и то по требованию своего милицейского начальства. И если бы не начальство, которое не терпело пятен на мундирах сотрудников, Лаврищев вряд ли бы вообще разошёлся с первой в его половой жизни женщиной. Других партнёрш он пока просто не знал и, скорее всего, со временем простил бы «моральное падение» своего «Галчонка». Но, как известно, история (даже, если это и аморальная история) не имеет сослагательного наклонения.

Заместитель начальника ГОВД по политической части майор Бурцев, считавшийся в суджанском ОВД умным человеком, так как имел незаконченное высшее образование, прочёл молодому сержанту Лаврищеву нудную нотацию. Он с час бубнил ему о том, что жена советского милиционера, как и жена цезаря, должна быть вне подозрений. И что сегодня «эта наводчица» изменила ему, а завтра родину продаст. За сущие гроши продаст, не поперхнётся. С этой мыслью Лаврищев в общем-то был согласен, хотя, странное дело, коварную изменщицу Галю, которой хотели припаять срок как воровской наводчице, ему было жалко. Ненависти не было, а вот жалость была. Благодаря Игорю, который не стал мстить, подтасовывать и передёргивать факты, Галю не посадили. А вот у Лаврищева неприятности по работе возникли.

— Если хочешь чего-то добиться в нашем деле, — сказал ему после «разбора полётов» майор Бурцев, — то ты должен всячески изживать в себе свой главный недостаток.

— Какой? — виновато спросил Лаврищев.

— Жалостливый ты больно, парень. А это нехорошо. Богиня правосудия, она с мечом и завязанными глазами. С мечом возмездия, понял?

— А глаза кто ей завязал?

Заместитель начальника по политической части с прищуром посмотрел на Игоря.

— Скульптор, вот кто!

— А если бы повязка была прозрачной, — сказал Игорь, — то многие из осуждённых сейчас бы на свободе были…

Майор испытующим взглядом прожёг наивного сержанта.

— Ты или дурак на самом деле или прикидываешься, что ещё хуже… Короче, я тебя предупредил. Жалко должно быть где?

— Где? — эхом отозвался Лаврищев.

— У пчёлки в жопке, а не у мента в заднице! Понял, сержант?

— Так точно! — как бравый солдат Швейк, ответил Лаврищев, пытаясь спрятать свою обаятельную улыбку. Не всем, правда, она казалась обаятельной. Вышестоящее начальство (практически везде, где бы ни работал Игорь Ильич) почему-то воспринимало её, как издевательскую. Серьёзные люди — особенно во внутренних органах — шуток и улыбок не переносили. Милицейские начальники во все времена считали, что у человека за юмор отвечают зубы.

— Чего ты козыряешь, салага? — оскалился майор. — К пустой голове руку не прикладывают. И ты не лыбся, не лыбся, а лучше подумай, подумай над моими словами. Хорошо смеётся — кто?

— Кто смеётся последним, товарищ майор! — отчеканил Игорь.

— Ответ неверный! — буркнул Бурцев. — Хорошо смеётся тот, кто смеётся без последствий. Заруби это у себя на носу, сынок!

Советы бравого майора Лаврищев тут же предал забвению: Игорь тогда и не думал ничего «изживать», а тем более ничего «зарубать». День прожил — и слава Богу. На хлеб, колбасу хватает — и ладненько… Но время само его подгоняло то окриками, то пинками «непосредственного начальства». А может быть, умнел с годами, стараясь не отстать от времени. Помнил армейскую заповедь: не успел в столовую — голодным останешься. Служил он военным водителем в группе советских войск в Германии, видел, с каким уважением немцы относятся к своим инженерам, учителям, врачам. Быть образованным, значит, быть успешным. Значит, зарабатывать гораздо больше, чем дворник или сторож без образования. Больше зарабатывать — лучше жить.

Такой «прагматизм», который личный шофёр командира части Стоноги пусть из окна своего «козлика», но всё-таки наблюдал безусый русский солдатик из-под Курска, был ему вполне понятен и близок. Увы, у себя на родине Игорь частенько наблюдал обратное: врач, проучившийся семь лет в мединституте, или толковый инженер-изобретатель зарабатывали не больше слесаря-выпивохи, гордо называвшим себя «рабочим классом». «А чего ты хотел? — просвещал его майор Бурцев. — Мы живём при диктатуре пролетариата. Вождь этого пролетариата ничего не говорил про зарплату интеллигенции, за то, я сам это неоднократно читал, призывал учиться, учиться и ещё раз учиться. Всю жизнь учись, Лаврищев! А дураком всё одно помрёшь, если начальство уважать не будешь».

Но случайное семечко, посеянное в его голову в маленьком немецком городке Стендаль, через несколько лет всё-таки проросло, обещая в будущем дать неплохие плоды. Через шесть лет сволочной милицейской жизни, он успел заочно закончить Всесоюзный юридический институт, получить офицерские погоны, а вместе с ними и место следователя. Наверное, следователем он был неплохим. Потому что уже через два года Лаврищева из зачуханной Суджи перевели в областной, Курск. С повышением перевели — к слову «следователь» на двери малюсенького кабинета прибавилось две буковки — «ст», что означало «старший». На зарплате это тоже отразилось. Но не так заметно, как на табличке.

На южный курорт через два года отправило руководство Курского ОВД — наградило путёвкой в санаторий МВД за участие в ликвидации банды белгородских гастролёров, грабивших квартиры курян. Игорь Ильич через своего осведомителя узнал место встречи налётчиков на Мурыновке. Туда и направил опергруппу наудачу. Милиционеры задержали всех посетителей рыночной пивнушки, среди которых были и трое из банды домушников.

К Чёрному морю следователь Лаврищев ехал с надеждами и дурными предчувствиями одновременно. К тому времени Игорь был уже давно в разводе с Галой. Знал, что его первая жена уехала из Суджи. И — пропала. Сгинула, как где-то на северах, как говорили её родственники. Начальник отдела кадров, капитан милиции со смешной фамилией Хмыря, из-под палки начальника ОВД исполнявший ещё и профсоюзные обязанности, вручая санаторную путёвку, сказал Лаврищеву: