Вильям Каунитц - Подозреваемые
— Банковское дело, лейтенант, это жестокий мир, в котором правят мужчины, поглядывающие на женщин свысока. Скандал, даже если он не коснется меня лично, может повредить, и повредит, моей карьере.
— Да, но смерть вашей матери трудно назвать скандалом.
— В нашем деле стараются избегать даже упоминаний в газетах, это считается неприличным. Одно дело, если ваш ближайший родственник погибает случайно, и совсем другое — если он становится жертвой предумышленного убийства, да еще потому, что сам занимался незаконной деятельностью.
— Мисс Циммерман…
— Позвольте мне высказаться до конца. Моя семья не хотела бы увидеть ваши вздорные домыслы в газетах. Эти измышления весьма повредят и моей карьере, и карьере моего брата. И если вы действительно хотите установить мотивы убийства, то покопайтесь в жизни вашего покойного лейтенанта. Надеюсь, вы меня поняли.
Слушая, Скэнлон поймал себя на том, что смотрит на нее с интересом, какой обычно проявляют к женщинам, а не просто родственникам жертв преступлений. Он подался вперед и заглянул ей в глаза.
— Послушайте, моя работа — ловить преступников. Речь идет не о неосторожном убийстве или убийстве третьей степени, а о преднамеренном уничтожении двух человек, один из которых — полицейский. И мы, несмотря ни на что, раскроем это преступление. Вы же и ваша семья можете быть уверены, что ни один журналист не услышит от меня и моих людей ничего лишнего. Знаете, мисс Циммерман, в мире легавых и воров газетчиков уважают еще меньше, чем проституток и сутенеров. Я понятно выражаюсь, мисс Циммерман?
Она чуть заметно улыбнулась.
— В высшей степени. Кстати, меня зовут Линда, лейтенант.
— А меня Тони.
Она оглянулась и приложила палец к губам.
— Я рада, что мы поняли друг друга, Тони.
Аромат ее духов напоминал благоухание апельсинов и зелени. Она была еще красивее, чем ему показалось вначале.
— Вы часто общались с матерью?
— По телефону не меньше двух раз в день.
— Она говорила, где собирается покупать торт для вашей племянницы?
— Она сказала, что ей достанет знакомый полицейский по оптовой цене.
— Но ведь ваша мать была состоятельной женщиной?
Ей стало немного неловко, она помолчала.
— Да, и, прежде чем вы сами спросите, знайте, что все будет поровну разделено между братом и мной.
— Тогда почему ваша мать работала в таком возрасте?
— Ей это было необходимо. Мой брат и я несколько раз просили ее бросить работу, но она не соглашалась, говорила, что никогда не будет обузой для детей. Понимаете, лейте… Тони, моя мать пережила ужасный геноцид. Ее рассудок так и не пришел в норму после войны. Мама прятала деньги, каждый цент, откладывая на случай, если ей вновь придется бежать от преследования, спасать детей, внуков. Только несколько лет назад нам наконец удалось уговорить ее положить деньги в банк.
— А вы знали, что она принимала ставки?
— Она делала это, оказывая услуги соседям. Я не думаю, что она зарабатывала на этом больше полусотни в неделю.
— Почему же ваш брат не знал об этом?
— Потому, что дочь всегда ближе матери, чем сын.
— Ваша мать когда-нибудь упоминала о Джо Галлахере?
— Один или два раза.
— А об Уолтере Тикорнелли?
— Никогда.
— Гретти Полчински?
Ледяная улыбка.
— Вы имеете в виду хозяйку публичного дома? Да, мы часто смеялись над ней и ее заведением. Женщины, приходившие в мамину лавку по утрам, говорили, как они рады, что в выходные мужья оставляют их в покое, убегая к девушкам Гретты.
— У вашей матери были какие-нибудь дела с Греттой?
— Никаких. Гретта не та женщина, с которой мама могла бы иметь дело. В Польше такие женщины работали горничными в доме моей матери.
Он встал и подошел к африканским копьям и щитам, украшавшим стену. Дотронулся до наконечника, оглядел разукрашенные щиты.
Линда подошла к нему, объясняя:
— Это Стэнли собирал. Он долго работал в Африке по линии ООН.
Ему очень нравился аромат ее духов. Вдруг захотелось заключить Линду в объятия, целовать ее, шептать ласковые слова. Ему стало не по себе.
— Линда, а вы кого-нибудь подозреваете?
Она посмотрела на него своими проницательными глазами.
— Нет.
— Ну что ж, я думаю, это все. Благодарю вас за помощь. Еще раз примите мои соболезнования.
Она подошла к столику, взяла сумку и достала свою визитную карточку.
— Меня можно найти по этому телефону на работе.
— А если мне надо будет связаться с вами после работы?
Она чуть улыбнулась.
— Вечером я бываю по этому номеру, — она дописала телефон на карточке. — Но только если это действительно необходимо.
Вечерело, когда Скэнлон вошел в 93-й участок. Одинокий полицейский сидел на коммутаторе и коротал время, листая старые номера «Траха» и «Живчика». В дежурке было пусто. Столы завалены оберточной бумагой и бумажными стаканчиками. За конторкой — никого. Сержант отправился скрашивать жизнь машинистке с призывной улыбкой.
Скэнлона удивила тишина, царившая в здании. Были выходные, а «дворцовая стража» по выходным не вкалывает. Начальник дорожного патруля, разносчики повесток, офицер детской комнаты, отдел по связи с общественностью, архивариус, его помощники — все сотрудники канцелярии, за исключением нескольких человек, работающих по скользящему графику, сидели по домам подобно обычным служащим, занятым с девяти до пяти. По выходным в полицейских участках до странного тихо.
Покинув дом Циммерманов, Скэнлон решил забежать в участок, посмотреть, нет ли каких-нибудь новостей. Вообще приходы на работу в неурочное время считались проверками, но Скэнлон имел свое мнение на этот счет.
В дежурке сидел полицейский и печатал на машинке рапорт.
— Что нового?
Седой детектив Стайгмэн, живот которого был так огромен, что нависал над широким ремнем брюк, прервал работу и сообщил:
— Они нашли тот фургон. Он уже догорал.
— Где?
— Лаурел-Хилл-бульвар, недалеко от кладбища Кэлвери.
Скэнлон хорошо знал этот район. Это был огромный пустырь рядом с Лонг-Айлендской автострадой. Очень удобное место, чтобы бросить машину и поджечь.
— Судебные эксперты на месте?
— Да, они были там. Фургон сгорел дотла. Не за что зацепиться. Правда, эксперт сказал, что машину подожгли изнутри. Рапорт у тебя на столе.
— А где все остальные?
— Крошка Биафра и Колон опрашивают свидетелей на месте обнаружения фургона. Там неподалеку какие-то фабрики, может, кто и видел что-нибудь. А Флорио «доступен», — сказал детектив, хитро поглядывая на Скэнлона.
«Доступен» на жаргоне нью-йоркской полиции означало, что детективам было известно, где находится Анджело Флорио. И если он понадобится, то его можно быстро найти, заглянув в формуляр номер 28 — «Заявление на отгул».
Скэнлон подошел к шкафу с каталогами и, водя пальцем по ящикам, принялся отыскивать нужный.
Картотека известных преступников, игроков, распределение полиции по отделам и участкам, картотека условно осужденных и освобожденных преступников, картотека с личными номерами телефонов детективов участка.
Скэнлон вытащил последний ящик и посмотрел телефон девушки Флорио, по которому его можно срочно найти.
Скэнлон переписал номер телефона и пошел к себе в кабинет.
Закрыв за собой дверь, он позвонил к себе домой. Первый голос на автоответчике принадлежал его матери. Она приглашала его на воскресный ужин. «Я пригласила кое-каких подруг», — сказала она. Скэнлон улыбнулся. Он уже давно знал, какой смысл имеет эта фраза, невинным голосом произнесенная матерью. Он был уверен, что среди ее подруг обязательно будет молоденькая незамужняя женщина, которая, как решила его мать и ее подруги, станет ему прекрасной парой. Последняя, с кем знакомила его мать, играла на фортепьяно и говорила по-французски, о чем шепотом на кухне сообщила ему мама. Она мечтала поскорее женить его.
Следующий звонок был от Салли де Несто. Она соглашалась на свидание ночью. Просила приехать к десяти часам.
Он снова прочитал рапорт о смерти Галлахера и Циммерман. Сделал для себя пометки, чтобы не забыть возникшие по ходу чтения вопросы.
Скэнлон подумал о том, что ему предстоит сделать в ближайшее время. Мэгги Хиггинс обнаружила пропавшую свидетельницу, Валери Кларксон, одну из подруг Галлахера, так что предстоит беседа с этой дамочкой. Обязательно надо позвонить Торссен и удостовериться, что она согласна на гипноз. Затем — беседа с женой Галлахера. Ему вдруг стало интересно, как чувствует себя жена живой легенды. Придется ждать окончания похорон, чтобы узнать это. Он снова стал делать пометки на бумаге, когда внезапно ощутил аромат духов Линды Циммерман.
Ему захотелось ощутить ее в своих объятиях. Раньше, когда он думал о женщинах, Скэнлон испытывал какие-то необъяснимые чувства. Теперь… Теперь его член был бесполезным придатком к остальному телу. Он сломал пополам карандаш и бросил его на стол. Встал и быстро вышел из комнаты.
