Вильям Каунитц - Подозреваемые
— Я вас понимаю.
Но между ними уже возникла стена недоверия.
Скэнлон следил глазами за Циммерманом, который нервно комкал свой платок.
— Скажите, вы знали, что ваша мать работала на мафию?
Глаза доктора гневно сверкнули.
— Вы сумасшедший.
— Она принимала ставки для местного букмекера. Его зовут Уолтер Тикорнелли. Вы когда-нибудь слышали от матери это имя?
— Нет, не слышал. И не верю ни одному вашему слову. Подумать только, мама работала на букмекера. Это просто смешно!
— Это не смешно, доктор. Народ валом валил в ее лавку не только для того, чтобы что-то купить или прицениться. Они приходили, чтобы поставить свои десять центов или четвертак на бегах. Ваша мать участвовала в этом, принимая ставки и передавая деньги букмекеру. Может быть, она случайно узнала что-то о других делишках букмекера. Наркотики? Какое-то заказное убийство? Что-нибудь в этом роде могло навлечь на вашу мать беду.
Атмосфера накалялась.
— Пожалуй, вам лучше покинуть мой дом, лейтенант.
— Наше расследование пока что наводит на мысль об ограблении, но, как я уже говорил, мы должны отработать все версии. Если вы не хотите мне помочь, я не могу вас заставить. Она ведь была вашей матерью, а не моей.
Он приподнялся, чтобы встать со стула.
— Разумеется, я хочу вам помочь.
Скэнлон снова сел. Разговор шел тяжело. По мнению большинства полицейских, такие беседы приносят скорее вред, чем пользу.
— Вы живете здесь один, доктор?
— С женой и дочерью.
— Они дома?
— Нет. Моя жена и сестра ушли за покупками. Я подумал, что так будет лучше.
Скэнлон видел, как взгляд врача делается все более растерянным, и ему стало жаль Циммермана.
Изучая свои руки, Циммерман сказал:
— Моей дочери, ее зовут Андреа, вчера исполнилось девять лет. Мама купила торт. Мы собирались устроить праздничный вечер, но вместо этого отправляли траурный обряд.
Его глаза снова наполнились слезами. Скэнлон вспомнил место преступления. Куски торта, взбитые сливки и повидло, перемешанные с запекшейся кровью. Уолтер Тикорнелли рассказал, что видел, как Галлахер вносил в магазин коробку с тортом.
— Расскажите мне о своей матери, Стэнли.
Циммерман разволновался, но мало-помалу его лицо сделалось задумчивым, он погрузился в воспоминания.
— Мама родилась в Варшаве, в довольно состоятельной семье. Когда началась война, у нее был муж и трое маленьких детей, девочка и мальчики. Нацисты отправили их в Аушвиц, где всех сожгли в крематории. — Слезы текли по его лицу. — Мать пощадили, потому что этим зверям нужен был переводчик, а мама свободно владела польским, немецким, русским и венгерским. В Аушвице она познакомилась с отцом. Он тоже потерял всю семью. Он был хорошим бухгалтером, поэтому выжил. Ведь нацистам надо было подсчитывать награбленное у живых и мертвых. Мои родители работали в одном бараке. Это были два живых скелета, трудившиеся бок о бок день за днем. Они кое-как поддерживали друг друга, а потом полюбили. Они поженились вскоре после освобождения и переезда в Америку. Тут они имели статус перемещенных лиц. У них родилось двое детей. Моя сестра Линда на три года старше меня.
Тяжелые воспоминания заставили его отвернуться.
— Папу сбил пьяный водитель, когда он переходил Бенсон-херст-стрит. Водителя осудили условно. Мама открыла кондитерскую лавку, чтобы хоть как-то прокормить нас. Она работала по семь дней в неделю, с утра и до позднего вечера. Линда после школы сразу шла домой убираться, стирать, готовить ужин. По выходным мы с сестрой помогали маме в лавке, чтобы она могла вздремнуть в подсобке.
Он перевел дыхание и посмотрел прямо в глаза Скэнлону.
— Моя мать работала на организованную преступность! Какое безумие! Я расскажу вам, какой женщиной была моя мать. Взгляните на меня, лейтенант. Меня можно назвать красавцем? Я мал ростом, плешив, как монах, и физиономия у меня совиная, но благодаря матери я чувствовал себя выше, статнее и красивее Кларка Гейбла или Грегори Пека. Она постоянно твердила, что я вырасту и стану великим врачом, и это будет ей наградой за все страдания. — Он показал Скэнлону ладони. — Вы видите эти руки? «Твоя сила — в твоих руках!» — говорила мне мать. Мои руки сделали меня красивым в глазах других людей. Моя специальность — пластическая хирургия, лейтенант. И мать часто приводила ко мне детей, чьи родители никогда не смогли бы заплатить за операцию. Недавно я сделал краниофасциолярную реконструкцию больной от рождения девочке. Это мама привела ее ко мне. «Ты должен делать это бесплатно, потому что мы обязаны помогать несчастным. Мы должны отблагодарить эту страну за все хорошее, что она сделала для нас», — сказала моя мать. А вы говорите мне, что она — преступница. Разве преступники так рассуждают?
Скэнлон решил, что спорить глупо. Поэтому он вежливо спросил:
— В каких вы отношениях с сестрой?
— Мы очень дружны. Мы с детства научились помогать друг другу.
— А какие отношения были у вашей сестры с матерью?
— Линда боготворила мать. Они были очень близки…
Послышались женские голоса, хлопнула дверь. Скэнлон повернул голову и увидел входящих в комнату женщин и маленькую девочку. Воцарилась напряженная тишина. Циммерман поднялся навстречу женщинам.
— Позвольте представить, это моя сестра Линда.
Она вежливо улыбнулась, подошла к стулу и села.
Циммерман представил свою жену. Рэчел Циммерман была привлекательной женщиной с черной челкой до бровей. Лет тридцати с небольшим. Простое льняное платье, римские сандалии на босу ногу. В руках у нее были две обувные коробки.
Стоявшая рядом девочка с каштановыми волосами робко пряталась за мать и поглядывала на Скэнлона любопытными карими глазками. На ней были джинсы и мешковатая майка с изображением красноносого Снули на груди, а на ногах — белые кроссовки с большими синими помпонами.
Рэчел подошла и пожала руку Скэнлону.
— Спасибо, что пришли.
Андреа подбежала к отцу и бросилась к нему на шею с криком:
— Папа, папа, посмотри, какие мне купили босоножки! А тетя подарила мне новые кроссовки!
— Ну и везет же тебе, — с нежной улыбкой сказал отец.
Девочка обернулась и посмотрела на Скэнлона.
— А вы настоящий полицейский?
— Конечно.
— Вы такой же крутой, как Грязный Гарри в фильме?
— Еще круче. — Скэнлон улыбнулся.
— Давайте, юная леди, пойдем наверх и не будем мешать папе беседовать с дядей полицейским, — сказала Рэчел.
Андреа внимательно посмотрела на отца.
— Папа, я очень скучаю по бабуле.
— Я тоже, дочка, — произнес Циммерман и заплакал.
В комнате вновь стало тихо.
Молчание нарушила Линда Циммерман, сказав:
— Может, ты тоже поднимешься наверх, Стэнли? А я поговорю с лейтенантом.
Циммерман взял дочь за руку.
— Если я вам понадоблюсь, я буду наверху, — обратился он к Скэнлону.
Проходя мимо Линды, он остановился и что-то шепнул ей на ухо. Скэнлон не мог слышать, что именно, но по выражению лица Линды понял, что Циммерман сообщил ей нечто не очень приятное.
Когда все ушли, Линда Циммерман сняла черную шляпу с огромными полями и положила ее на столик рядом с собой. Она осторожно стащила с руки черную кружевную перчатку и небрежно бросила ее на шляпу. Свободной рукой она пригладила иссиня-черные волосы, рассыпавшиеся по плечам, и принялась неторопливо стаскивать вторую перчатку.
— Стэнли сказал мне, что, по вашей версии, моя мать стала жертвой преднамеренного убийства, я правильно его поняла?
Скэнлон развел руками.
— Это только одна из версий.
Он обратил внимание, что на пальцах у нее не было колец. «Интересно, она замужем?» — гадал Скэнлон, подробно рассказывая о расследовании. Наконец он сказал:
— Все факты, которыми мы сейчас располагаем, указывают на ограбление.
— Понятно. — Она сцепила руки на коленях. — Расскажите мне, пожалуйста, все, ничего не скрывайте.
Скэнлон изложил официальную версию, стараясь не упоминать о притоне Джо Галлахера в Джексон-Хайтс и его двойной жизни.
— Вот звери, — с яростью проговорила Линда. — Взять и оборвать две человеческие жизни. Такой мрази не место на этом свете.
— Такое происходит каждый день, и вечерние газеты редко посвящают этим событиям больше одной строчки.
— Не поймите меня превратно, лейтенант. Мой брат и я действительно хотим, чтобы преступников поймали, но мы вовсе не желаем лишнего шума.
— Я понимаю это, мисс Циммерман.
— Не думаю, лейтенант, — она немного передвинулась на стуле и поправила платье. — Мне тридцать девять лет, и я вице-президент кредитного отдела банка Моргана. Я отвечаю за частные капиталовложения самых богатых людей Америки.
— Но я не вижу здесь связи со смертью вашей матери.
