Джозеф Уэмбо - Синий рыцарь
– Наш Бампер один стоит целого отряда, – сказал Сеймур. – Можете мне поверить, он там вел настоящие войны. – Сеймур махнул в сторону улицы, показывая, где находится это «там».
– Да будет тебе, Сеймур, – сказал я, но это было бесполезно. От подобной трепотни у меня мозги сохли, но мне все же было приятно, что даже новичок вроде Паркера обо мне наслышан. Интересно, подумал я, насколько специальной окажется его «специальная скидка»? Мои старые часы уже едва ходили.
– Как давно ты получил свой участок, Бампер? – спросил Сеймур, но не дал мне возможности ответить. – Да, это было почти двадцать лет назад. Я это знаю, потому что когда Бампер был начинающим участковым, я сам был еще совсем парнишкой и работал здесь у своего отца. Паршивые тогда были времена. У нас и шлюхи бывали, и сутенеры, и вообще всякое жулье. И вообще тогда хватало желающих испытать участкового на прочность.
Я посмотрел на Руфи. Она улыбалась.
– Много лет назад, когда Руфи только начала здесь работать, Бампер спас ей жизнь, когда какой-то хмырь напал на нее на автобусной остановке на Второй улице. Он ведь спас тебя, верно, Руфи?
– Конечно. Он мой герой, – ответила она, наливая мне кофе в чашку.
– Бампер всегда здесь работал, – продолжил Сеймур. – Сначала пешим патрульным, потом на машине – с тех пор как не может подолгу ходить. Скоро будет его двадцатилетний юбилей, но мы его не отпустим. Что мы станем делать без нашего защитника?
Когда Сеймур это произнес, Руфи и в самом деле с минуту выглядела напуганной, и это меня поразило.
– Когда заканчивается твой двадцатый год, Бампер? – спросила она.
– В конце месяца.
– Но ты ведь не собираешься вынуть булавку из галстука, так ведь, Бампер? – спросил Сеймур, знавший весь полицейский жаргон благодаря тому, что годами кормил участковых.
– А как тыдумаешь? – спросил я. Сеймур вроде бы удовлетворился таким ответом и начал рассказывать Паркеру новые истории из легенд о Бампере Моргане. Руфи продолжала наблюдать за мной. Женщины похожи на полицейских, они много чувствуют. Когда Сеймур, наконец, умолк, я пообещал зайти в пятницу на Роскошный Бизнесменский Набор, попрощался и оставил шесть монеток для Руфи, которые она не положила на свою тарелочку для чаевых под прилавком, а посмотрела мне в глаза и опустила монетки за бюстгальтер.
Я позабыл о жаре, и когда она на меня обрушилась на улице, решил поехать прямиком в Елисейский парк, сесть на травку и выкурить сигару рядом с машиной с громко включенным радио, чтобы не пропустить вызов. Мне хотелось прочесть, как вчера вечером сыграли «Доджеры», и поэтому прежде чем сесть в машину, я зашел в табачную лавочку. Я выбрал полдюжины пятидесятицентовых сигар, а поскольку лавочка недавно поменяла владельца, а нового я знал не очень хорошо, то вынул из кармана пятерку.
– От вас? К чему эти глупости, офицер Морган? – сказал старик с похожей на карандаш шеей и отказался от денег. Я немного поболтал с ним о покупке лавки, выслушал жалобы на скверный бизнес и ушел, позабыв прихватить газету. Я уже было вернулся за газетой, но вспомнил, что никогда не пользуюсь чем-нибудь бесплатно дважды в день и в одном и том же месте. Я решил раздобыть вечернюю газету на той стороне улицы у карлика Фрэнки. Он стоял, нахлобучив на глаза бейсбольную шапочку с эмблемой «Доджеров», и притворялся, будто не замечает меня, пока я не подошел к нему сзади почти вплотную, потом быстро обернулся и ткнул меня в бедро маленьким уродливым кулачком.
– Получай, большой бурдюк! Ты можешь напугать на улице кого хочешь, но когда-нибудь я до тебя доберусь и разобью тебе коленную чашечку.
– Что это с тобой, Фрэнки? – спросил я, пока он засовывал мне под руку сложенную газету.
– Да ничего, убивец. И как тебе нравится торчать на такой жаре?
– Да вроде нормально. – Я открыл спортивную страницу, а Фрэнки в это время раскуривал сигарету, вставленную в причудливый серебряный мундштук длиной чуть не в полруки. Его крошечное лицо было сморщенным и стариковским на вид, хотя ему было всего тридцать.
Неподалеку от меня на перекрестке дожидались зеленого светофора женщина и маленький мальчик лет четырех.
– Видишь того человека? – сказала она. – Это полицейский. Если будешь плохо себя вести, он придет, заберет тебя и посадит в тюрьму. – Она слащаво и самодовольно улыбнулась мне, решив, что произвела на меня впечатление.
Фрэнки, который был всего на полголовы выше мальчишки, шагнул к ним и сказал:
– Какая умная мысль, леди. Научите его бояться закона. Тогда он вырастет, ненавидя полицейских, потому что именно в ы его до смерти перепугали.
– Успокойся, Фрэнки, – сказал я, немного удивленный.
Женщина взяла ребенка на руки, и едва свет поменялся, заторопилась прочь от сердитого карлика.
– Извини, Бампер, – улыбнулся Фрэнки. – Господу известно, что я не поклонник полицейских.
– Спасибо за газету, старина, – сказал я и пошел, стараясь держаться в тени и кивая на ходу местным знакомым и обитателям и получая от них в ответ «Привет, Бампер».
Я неторопливо зашагал в сторону Бродвея, чтобы посмотреть, какая сегодня обстановка на улицах и заодно вспугнуть карманников, орудующих возле магазинов. Я раскурил одну из пятидесятицентовых сигар. Они кажутся вполне ничего, когда кончаются хорошие – сделанные на заказ сигары ручной крутки. Свернув за угол и выйдя на Бродвей, я увидел шестерых кришнаитов, устроивших представление на своем любимом месте – западном тротуаре. Все они были очень молодые, старшему не больше двадцати пяти, головы бритые, кроме длинной свисающей пряди, босые ноги с колокольчиками на лодыжках, бледно-оранжевые сари, тамбурины, флейты и гитары. Они пели, танцевали, поднимая такой гвалт, что старый Герман-барабанщик-Дьявола никак не мог с ними соперничать. Можно было видеть, как открывается и закрывается его рот, и знать, что он вопит, но после того, как они начали свой спектакль, ни единого его слова разобрать было уже невозможно.
До недавнего времени это был угол Германа. Он появлялся здесь еще до того, как я выходил на работу, десять часов в день раздавая брошюрки и вопя о демонах и проклятиях, и собирая за это время долларов двенадцать пожертвований. Он обычно был довольно веселым парнем, но теперь выглядел старым, обескровленным. Черный костюм казался сильно поношенным и словно пропыленным, протертый белый воротничок был серым и грязным, но его, похоже, это не волновало. Я подумал, может, стоит еще раз попробовать уговорить его переместиться на пару кварталов ниже по Бродвею, где ему не придется тягаться с этими парнишками, с их музыкой и красками. Но я знал, что толку от этого не будет. Герман слишком долго просидел на своем участке. Я пошел к машине, думая о нем, о бедном старом барабанщике-Дьявола.
Усаживаясь на свое сиденье-седло, я вдруг почувствовал жжение в животе – пришлось проглотить пару противокислотников. У меня в карманах полно всяких таблеток. Противокислотники в правом кармане, а противогазники – в левом. Противокислотники – это всего лишь таблетки от повышенной кислотности, а противогазники – от газов в кишках. Меня почти постоянно мучают обе эти проблемы. Я пососал противокислотник, и пламя затухло. Потом я стал думать о Кэсси, потому что иногда от подобных мыслей мой желудок успокаивался. Решение уйти в отставку после двадцати лет службы было принято несколько недель назад, и Кэсси уже понастроила кучу планов, но вот чего она еще н е знала – так это того, что я решил провести свое последнее дежурство в пятницу. Сегодня, завтра, а в пятницу – конец. Можно собрать все заработанные отгулы и растянуть их до конца месяца, когда мое время официально заканчивается.
Пятница должна также стать ее последним днем в лос-анджелесском городском колледже. Она уже подготовилась к последним экзаменам и получила разрешение покинуть школу сейчас, а замещающий инструктор возьмет на себя ее классы. Она получила хорошее предложение, «замечательную возможность», как она ее назвала, преподавать на факультете в дорогой частной школе для девочек в северной Калифорнии, неподалеку от Сан-Франциско. Они хотели, чтобы она приехала прямо сейчас, потому что на лето школа закрывается, и у нее будет время постепенно войти в курс местных дел. Она планировала уехать в понедельник, а в конце месяца, когда я уйду в отставку, вернуться в Лос-Анджелес на нашу свадьбу. Потом мы переедем в нашу квартирку, которую она к тому времени успеет привести в порядок. Но я решил покончить со службой в пятницу и уехать с ней. Какой смысл продолжать тянуть кота за хвост, подумал я. Куда лучше завершить дело сразу, и я знал, что Круц будет очень рад.
Круц Сеговиа – мой сержант, и двадцать лет он был самым близким для меня человеком. Он все опасался, что нам что-нибудь помешает, и вынудил меня пообещать ему, что я не упущу самой большой удачи в своей жизни. А Кэсси – действительно моя величайшая удача. Учительница, разведенная женщина, без детей, к тому же с настоящим образованием, а не просто парой колледжских дипломов. Выглядит она молодо для своих сорока четырех, вообще все при ней.
