Филлис ДЖЕЙМС - Неестественные причины
В спальне смотреть было почти не на что. Сквозь тонкие териленовые занавески пробивался тусклый свет октябрьского дня. Гардероб и комод были пусты. На стоявшем у окна небольшом письменном столе светлого дерева лежали только чистый блокнот и стопка писчей бумаги с эмблемой клуба. Узкая свежезастеленная кровать дожидалась нового жильца. Плант сказал:.
– Офицеры из суффолкского уголовного розыска забрали его пишущую машинку и одежду, сэр. Они искали бумаги, но не нашли ничего стоящего. Только пачку коричневых конвертов, листов пятьдесят чистой бумаги и пару листочков копирки – вот и все. Он ведь был аккуратист, сэр.
– Это правда, что он из года в год жил здесь в октябре?
– Вторую половину месяца, сэр. Каждый год. И всегда в этой комнате. На этом этаже у нас только одна спальня, а высоко подниматься по лестнице он не мог из-за сердца. Здесь, конечно, есть лифт, но он говорил, что не доверяет лифтам. Так что эта комната была за ним.
– Он здесь работал?
– Да, сэр. Почти каждое утро с десяти до половины первого. Потом обедал. И снова работал с половины третьего до половины пятого. Это если ему надо было печатать. Читать и делать выписки он ходил в библиотеку. Но печатать в нашей библиотеке не разрешается, чтобы не беспокоить других читателей.
– Во вторник вы слышали стук машинки?
– Мы с женой слышали, что кто-то печатает, и, естественно, полагали, что это мистер Сетон. На двери была табличка «Не беспокоить», но мы и так бы не вошли. Когда член клуба работает, это исключено. Инспектор, кажется, допускает, что тут мог быть кто-то другой.
– Вот как? А что вы об этом думаете?
– Пожалуй, это возможно. Жена слышала машинку в одиннадцать утра, я – часа в четыре. Но мы не можем поручиться, что это был мистер Сетон. Стук был быстрый и уверенный, но мало ли что? Инспектор все выспрашивал, мог ли кто сюда пробраться. Мы никого чужих не видели, но в обеденное время и почти всю вторую половину дня мы были очень заняты и сюда не поднимались. Вы знаете, сэр, что люди тут ходят взад-вперед совершенно свободно. Конечно, женщину заметили бы. Если бы в клубе оказалась женщина, кто-нибудь из членов это бы запомнил. А так – я не мог лгать инспектору и доказывать, что это место хорошо охраняется. Он полагает, что мы мало заботимся о безопасности. Но я сказал ему, сэр, что клуб – не полицейский участок.
– Но вы заявили об его исчезновении только на третий день?
– Увы, сэр. Да и тогда я позвонил не в полицию. Я позвонил ему домой и переговорил с его секретаршей мисс Кедж. Она попросила меня ничего не предпринимать и сказала, что постарается найти брата мистера Сетона. Сам я никогда его не видел, но мистер Морис Сетон как-то мне о нем упомянул. Насколько я помню, в клубе он ни разу не был. Инспектор особо меня об этом спрашивал.
– Наверно, он спрашивал и про мистера Оливера Лэтема и мистера Джастина Брайса?
– Да, сэр. Они оба – члены клуба, и я ему об этом сказал. Но я давно не видел ни того ни другого, и я не думаю, что они могли прийти и уйти, не сказав ни слова ни мне, ни жене. Хотите взглянуть на ванную и туалет? Пожалуйста. Мистер Сетон пользовался вот этими. Инспектор даже заглядывал в бачок.
– Правда? Надеюсь, он нашел там то, что искал.
– Он нашел поплавок, сэр; молю Бога, чтобы теперь ничего там не испортилось – этот бачок, знаете, с норовом. Думаю, вы захотите пройти в библиотеку. Там мистер Сетон работал, когда не печатал. Вы, наверно, помните – она выше этажом.
От посещения библиотеки, конечно, нельзя было отказаться. Инспектор Реклесс работал основательно, а Плант – не тот человек, который позволит своему подопечному удовольствоваться меньшим. Когда они втиснулись в давяще тесный лифт, Далглиш задал последние несколько вопросов. Плант сказал, что ни он, ни прочие служащие не отправляли почту для мистера Сетона. Никто не убирал его комнаты и не выкидывал бумаг. И, насколько Планту известно, там нечего было выкидывать. Если не считать пишущей машинки и одежды Сетона, комната в таком же состоянии, в каком была в вечер его исчезновения.
Библиотека, расположенная с южной стороны и выходившая окнами на площадь, была едва ли не самой приятной комнатой дома. Первоначально она служила гостиной и, если не считать книжных полок, занимавших всю западную стену, почти не изменилась с тех пор, как здание передали клубу. Занавески были копиями прежних, стены покрывали выцветшие обои с прерафаэлитским орнаментом, письменные столы, поставленные в простенках между четырьмя высокими окнами, были настоящие викторианские. Книги на полках составляли небольшую, но достаточно представительную «библиотеку преступлений». Среди них были известные серии «Британские судебные процессы» и «Знаменитые судебные процессы», учебники судебной медицины, токсикологии и судебной патологии, воспоминания судей, адвокатов, патологоанатомов и офицеров полиции, ряд книг криминалистов-любителей о самых знаменитых или загадочных убийствах, руководства по уголовному праву и процедуре полицейского расследования и даже несколько трактатов о социологических и психологических аспектах убийства и насилия, которые, по всей видимости, почти никто не открывал. На полках, отданных художественной литература стояло несколько первых изданий По, Ле Фаню и Конан Дойла; было представлено большинство английских и американских детективных авторов, причем те писатели, что состояли в клубе, явно сами дарили ему свои книги. Далглиш с интересом обнаружил, что книги Мориса Сетона были в особых переплетах с монограммами золотого тиснения. Он также заметил, что, хотя клуб не допускал женщин в число своих членов, запрет не распространялся на их книги, так что библиотека давала неплохое представление о детективной литературе последних ста пятидесяти лет.
У противоположной стены стояли два выставочных стеллажа, которые образовали настоящий маленький музей убийств. Так как все экспонаты были подарены или завещаны членами клуба в течение многих лет и приняты с неизменной и некритической благодарностью, они сильно различались по значимости и, как заподозрил Далглиш, по подлинности. Никто и не пытался разместить их в хронологическом порядке, подписи были составлены небрежно, и расположение предметов на стеллажах было подчинено не логике, а эстетике. Там находился кремневый дуэльный пистолет с серебряной инкрустацией и позолоченными полками, который, как гласила подпись, использовал преподобный Джеймс Хэкман, казненный в Тайберне в 1779 году, для убийства Маргарет Рей, любовницы графа Сандвичского. Далглиш подумал, что это маловероятно. Он заключил, что пистолет был сделан лет на пятнадцать позже. Но он вполне допускал, что эта красивая блестящая вещица имеет зловещую историю. А вот следующий экспонат не оставлял никаких сомнений в своей подлинности – это было потемневшее и истончившееся от времени письмо Мэри Блэнди своему возлюбленному с благодарностью за «порошок для полировки шотландских самоцветов», а на деле – мышьяк, убивший ее отца и приведший ее на эшафот. На том же стеллаже были выставлены Библия с подписью «Констанс Кент» на форзаце, измочаленная пижамная куртка, в которую якобы заворачивали тело миссис Криппен, маленькая хлопчатобумажная перчатка, принадлежавшая, как гласила подпись, Маделайн Смит, и склянка с белым порошком – «мышьяком, обнаруженным у майора Герберта Армстронга». Окажись это зелье подлинным, его бы хватило, чтобы превратить всю клубную столовую в мертвецкую, а стеллажи стояли незапертые. Но в ответ на замечание Далглиша Плант улыбнулся:
– Это не мышьяк, сэр. То же самое, что и вы, сказал девять месяцев назад сэр Чарлз Уинкворт. «Плант, – сказал он, – если это действительно мышьяк, надо его либо убрать, либо запереть». И мы взяли немного порошка и без лишнего шума послали на анализ. Это питьевая сода; сэр, ничего больше. Я не хочу сказать, что она не имеет отношения к майору Армстронгу, и я понимаю, что не сода убила его жену. Но, как бы то ни было, это штука безвредная. Мы ее тут оставили и ничего никому не сказали. В конце концов, тридцать лет она сходила за мышьяк, сойдет и дальше. Как сказал сэр Чарлз, только начните рассматривать экспонаты слишком пристально, и от музея ничего не останется. А теперь, сэр, прошу меня извинить, но мне пора быть в столовой. Если, конечно, вы не хотите посмотреть что-нибудь еще.
Далглиш с благодарностью отпустил его. Но сам еще на несколько минут задержался в библиотеке. Им овладело смутное и томительное чувство, что где-то, и совсем недавно, он видел разгадку смерти Сетона – подсознание ухватило этот беглый намек, но он упрямо отказывался пробиться наружу и быть распознанным» Ощущение не было новым. С ним знаком всякий настоящий сыщик. Изредка оно приводило Далглиша к одному из тех, казалось бы, необъяснимых успехов, на которых во многом основывалась его репутация. Гораздо чаще это мимолетное впечатление, когда он его припоминал и анализировал, оказывалось не идущим к делу. Но подсознание своевольно. Разгадка, если это была она, пока от него ускользала. Каминные часы ударили один раз. Его ждали к обеду.
