Александра Маринина - Убийца поневоле
3
Все они жили рядом, в десяти минутах ходьбы друг от друга. Пройдя мимо дома, где жил Юра Орешкин, Игорь свернул за угол, пересек сквер и через несколько минут уже поднимался в квартиру Закушняка. Дверь открыла древняя старуха, Колькина бабка. Ерохин удивился, что она еще жи-ва. Когда они были пацанами, бабка была ужасно старая, сухонькая, морщинистая, подслеповатая. Странно, но и сейчас она была в точности такая же.
– Здравствуйте, бабуля, – бодро крикнул Игорь. – Вы меня не помните?
– Не кричи, сынок, – неожиданно спокойным и совсем не старым голосом ответила старуха, – я слепая, но слышу хорошо. Тебе чего?
– Я Игорь Ерохин, помните меня? Мы с Николаем в одном классе учились.
– Помню я тебя, Игорь Ерохин, помню. Так чего ты хочешь-то?
– Мне бы Николая, – попросил он, почему-то вмиг оробев. Он никак не ожидал, что бабка хорошо слышит, да вдобавок еще помнит его.
Бабка помолчала, потом сказала тихую непонятную фразу:
– Мне бы тоже.
– А что, он не живет здесь? Переехал?
– Переехал, – вздохнула старуха. – Далеко переехал.
– Адрес не дадите?
Она повернулась и молча ушла в глубь квартиры. Ерохин остался стоять на пороге, не решаясь ни окликнуть ее, ни пройти за ней. Через минуту бабка вернулась, Игорю показалось, что она отирает глаза платочком.
– Зачем тебе Николай? – спросила она требовательно.
– Повидаться хотел. А что, нельзя? Друзьями были все-таки.
– Успеешь еще повидаться-то, туда спешить не надо. Придет время – повидаешься, – грустно сказала старуха.
– Он что, в тюрьме?
– Хорошо бы, коли так. Только нету его там. На том свете Николай, – тихо ответила бабка и заплакала. – Убили его в прошлом году.
– Кто? – спросил он, судорожно сглотнув. В горле стало сухо, и снова начали неметь ноги.
– Кто ж знает, – она горько вздохнула. – Шпаной был, шпаной и остался. Следователь говорил, он деньги у кого-то вымогал, их много было, группа целая. Чего-то все делили, делили, не то рынок какой-то, не то магазин, я не поняла. Да какая разница, кто его убил? Нету его больше, вот что главное. А почему да отчего – на то воля божья. Ты ступай, сынок, не трави мне душу.
Пройдя еще квартал и подходя к дому, где когда-то жил с родителями Равиль Габдрахманов, Игорь понял, что боится. Юрка Орешкин – алкаш, с ним все понятно. Колька Закушняк – рэкетир, его смерть неумолимо вытекала из его образа жизни, помноженного на глупую безалаберную голову. Если сейчас окажется, что Равиль жив-здоров, значит, ничего страшного. Все еще, может быть, обойдется. Все может оказаться случайностью, диким совпадением. Господи, сделай так, чтобы Равиль был жив!
На звонок в квартиру никто Игорю не открыл. Он постоял еще немного, потом позвонил к соседям. В одной из квартир ему открыла девочка в школьной форме. Одна нога ее была в сапожке, другая – в домашней тапочке, видно, она только-только пришла из школы.
– Здравствуй, сестренка, – приветливо улыбнулся Игорь. – Ты не знаешь, Габдрахмановы в сорок второй квартире живут?
– Нет, – покачала головой девочка, пыхтя над сапожком, у которого заело «молнию». – В сорок второй живут Петриченко, у них сын на два класса старше меня, он меня по утрам в школу водит. А вы дяди Равиля друг, да?
– Точно, сестренка, ну и умница же ты, – отчего-то обрадовался Ерохин. – А где он?
– Они переехали. Дядя Равиль женился на Розе, и тогда они разменялись.
– Чего они сделали? – не понял Игорь.
– Разменяли квартиру, чтобы молодые жили отдельно.
Девочка с деловым видом повторяла слова и фразы, услышанные от взрослых, но делала это так естественно, словно сама была обладателем всей информации о жильцах дома и всего квартала.
– Погоди, ты так застежку сломаешь, – рассмеялся Игорь, глядя на девочку. – Давай я тебе помогу.
Он присел на корточки и ловко расстегнул «молнию».
– А кто такая Роза? – спросил он.
– Роза – дочка тети Нурии и дяди Шуры-татарина. Вы что, Розу не знаете? Ее весь дом знает. Она бездомных собак прикармливала. Такая добрая, прямо золотое сердце.
Игорь прыснул. В устах девчушки это звучало ужасно смешно. Конечно же, он прекрасно помнил и дядю Шуру-татарина, и его дочку. На самом деле его звали Шарафетдином, но соседи быстро сократили неудобное для произношения имя до привычного русского Шуры. Он был мастером на все руки и человеком безотказным, помогал соседям всегда и с удовольствием, поэтому во всем огромном многоквартирном доме не нашлось бы ни одного человека, не знающего, кто такой Шура-татарин. У него была тихая вечно беременная жена Нурия и куча детей, самой младшей из которых и была Роза, обожавшая животных, выхаживавшая больных птиц и прикармливавшая бездомных собак и кошек. Роза была на два года младше Равиля, и сколько Игорь его знал, столько слышал о том, что дети из двух татарских семей «жених и невеста». На самом же деле Равиль обратил на девочку внимание только после специнтерната, когда ему было семнадцать, а ей – пятнадцать.
– А ты случайно не знаешь адрес Равиля? – спросил Игорь словоохотливую малышку.
– Нет. Папа знает, но он вечером придет. Вы приходите вечером, папа вам скажет.
– Приду, – кивнул Игорь. – Спасибо тебе, сестренка.
– Пожалуйста, – важно и с достоинством ответила девочка.
4
И снова Игорю Ерохину пришлось провести бессонную ночь. Вчера вечером он вернулся в дом, где жила забавная словоохотливая девчушка, и узнал у ее родителей новый адрес, правда, не Равиля, а родителей Розы. Оказалось, в многоступенчатом обмене с целью отделить молодых участвовали обе семьи, получив в результате из двух трехкомнатных квартир три двухкомнатные. Но Шура-татарин, много лет проживший бок о бок со своими соседями, на прощание всем оставил свой новый адрес и наказал в случае каких-либо поломок или неисправностей обращаться только к нему.
Ехать к родителям Розы было поздновато, и Игорь отложил визит на следующий день, проведя ночь без сна и перебирая в уме возможные объяснения тому странному факту, что двое из четверых погибли, а отец мальчика несколько раз попался Игорю на глаза. Иногда ему удавалось придумать очень правдоподобную версию, и он на несколько минут успокаивался и с облегчением вздыхал. Но мысли по-прежнему лезли в голову, и вот уже только что придуманное объяснение казалось притянутым за уши, искусственным и глупым, а ТО, другое объяснение, лежащее на поверхности, – единственно правильным. Но верить в это не хотелось, и Игорь вновь и вновь представлял себе, как завтра найдет Равиля, как расскажет ему обо всем, как они вместе посмеются над его страхами.
Равиль в их подростковой компании был белой вороной. Отличник, зубрилка, всегда первым успевающий сделать упражнения по немецкому, хорошо знавший историю, худенький субтильный очкарик, он тянулся к плечистым накачанным двоечникам, курившим в туалете, смачно матерившимся и длинно сплевывающим. Пацаны списывали у него домашние задания по всем письменным предметам, он помогал им на контрольных по физике и математике, а они за это разрешали ему быть с ними в одной компании. Учили его пить вино, играть в карты и рассказывать сальные анекдоты. Приобщали к «взрослой» жизни, хотя были ровесниками. Милостиво позволяли восхищенно наблюдать из уголка, как они «кидают железки» под руководством спившегося дисквалифицированного спортсмена-тяжелоатлета. Равиль их обожал. Он им поклонялся. Он готов был на все, чтобы заслужить их одобрение.
Теперь, спустя много лет, Игорь Ерохин вдруг понял, что маленький Равиль не был дурачком, каким они его тогда считали. Он был слабым и несчастным. Но он был умнее их. И сейчас вся надежда была только на него. Равиль во всем сможет разобраться, он все объяснит, он успокоит Игоря. Не может быть, чтобы все было так плохо, этого не должно быть!
На другой день Игорь помчался к дяде Шуре-татарину. Выйдя от него через полчаса, он понял, что надежды не осталось. Равиль тоже погиб, а его жена Роза, оставшаяся с крошечным малышом на руках, каждый месяц получает от кого-то деньги. Деньги хорошие, говорил дядя Шура, Розе они очень помогают. Видно, нашелся добрый человек, наверное, кто-нибудь из банка, где работал Равиль, там все сотрудники – люди состоятельные, не грех и помочь бедной девочке, когда такое горе свалилось.
Но Игорь твердо знал, что благотворительностью здесь и не пахнет. У наивного дяди Шуры слово «банк» было накрепко связано со словом «достаток», а достаток – с благородством. Ерохин не обольщался, он слишком хорошо понимал, что банк – это деньги, а деньги – это злоба, жадность и жестокость. Да и откуда в сбербанке состоятельные люди? Обычная государственная структура, там работают такие же нищие, как и всюду. Но разве понимает это старый татарин с пятью классами образования?
