Сью Графтон - Улика
В половине пятого я стояла у двери Коулеров, слушая, как эхо от моего звонка разносится по всему дому. Похоже было, что никого нет дома. В почтовом ящике была втиснута почта, на коврике лежала газета и пакет, обернутый в коричневую бумагу. Я посмотрела в одну из стеклянных полос, украшавших парадную дверь с обеих сторон. В холле было темно и в глубине дома никаких огней не было видно. Видимо, Олив еще не вернулась из супермаркета. Из-за угла дома появилась кошка в своем длинном белом меховом пальто и со скучающим лицом. Почему-то она казалась мне девочкой, но впрочем, откуда мне знать? Я произнесла какие-то кошачьи фразы. На кошку они не произвели никакого впечатления.
Я услышала автомобильный сигнал. Электронные ворота откатились в сторону, и во двор въехал белый «Мерседес 380». Олив помахала мне, и я направилась к парковочной площадке. Она вылезла из машины и обошла ее, направляясь к багажнику. Она выглядела классно в своей белой шубе.
— Прошу прощения, что опоздала. Ты давно ждешь?
— Минут пять.
Она открыла багажник и извлекла оттуда сумку с зеленью и пыталась вынуть вторую.
— Давай-ка я помогу
— Ох, спасибо. Терри должен быть с минуты на минуту со спиртным.
Я взяла сумку и заодно подцепила другую. В багажнике было еще две, и еще две виднелись на переднем сиденье.
— Господи, сколько народу ты пригласила?
— Человек сорок. Будет весело. Давай эти отнесем, а Терри справится с остальным. Нам еще столько всего предстоит сделать!
Она подошла к входной двери, я следовала за ней. Раздался шорох шин по гравию, и во двор въехал Терри в серебристом «Мерседесе Седане». «Хорошая, должно быть, машина»,— подумала я. Ворота закрылись. Я подождала, пока Олив достанет почту и засунет пачку писем в сумку с зеленью. Она подняла газету, сунула ее туда же и взяла пакет.
— Тебе помочь? Я могу взять что-нибудь еще.
— Все в порядке.— Она положила пакет сверху сумки, придерживая его подбородком, пока искала ключи от входной двери.
Кошка пробиралась к подъездной дорожке, подняв распушенный хвост вертикально вверх. Я услышала, как звякнули бутылки, когда Терри поставил свои сумки на камень. Он взялся за садовый шланг, оставленный садовником, намереваясь его убрать.
— Когда-нибудь шею себе сломаем,— сказал он.
Олив отперла дверь и толкнула ее. Зазвонил телефон. Я посмотрела, как она бросила пакет на столик в холле.
То, что произошло потом, произошло слишком быстро, чтобы это можно было понять. Была вспышка света, вспышка, наполнившая мое поле зрения, словно солнце, за которой появилось огромное облако белого дыма. Откуда-то посыпалась шрапнель, распространяясь со страшной скоростью. Огненный шар, казалось, перекатился через порог подобно стене воды, наступающей при прорыве плотины, языки пламени лизали траву. Все, что попадалось на его пути, из зеленого делалось черным. В то же самое время меня подняло на воздух каким-то непонятным гулом очень низкой частоты и играючи перебросило через двор. Я обнаружила, что сижу, опираясь спиной о ствол дерева, будто тряпичная кукла, босая, и пальцы ног у меня торчат вверх. Я видела, как мимо меня пролетела Олив, будто ее кто-то подбросил, описывая в воздухе забавную дугу, которая опустилась у забора, где она и упала на землю грузной кучей. У меня перед глазами все поплыло и затем прояснилось, сердце захлебываясь билось в груди. Мой мозг, онемевший от изумления, отказывался воспринимать что-либо, кроме запаха пороха, едкого и острого.
Взрыв оглушил меня, но я не чувствовала ни страху, ни удивления. Эмоции слишком сильно зависят от понимания происходящего. А пока я регистрировала факты в сознании, в них не было никакого смысла. Умри я в этот момент, я не почувствовала бы ни капли сожаления, и теперь я понимаю, каким облегчением является неожиданная смерть. Это было голое ощущение, без каких бы то ни было суждений, оценок и выводов.
Передней стены дома не было, а там, где раньше стоял в холле столик, зиял кратер. Холл был открыт свежему воздуху, окружен обломками обожженного дерева и пластика и весело полыхал. Большие хлопья бледно-голубого и бледно-коричневого цвета спускались с неба, трепеща, как падающий снег. По всему двору была разбросана разнообразная съедобная зелень, пахло солеными огурчиками, мариновынным луком и скотчем. Ко мне вернулись зрение и слух, но оценочный механизм не хотел работать. Я не могла понять, что произошло. Я не могла вспомнить, что было минуту назад и как это было связано с предыдущими событиями. Вот передо мной изменившаяся картина мира, но почему так?
Из перемены в освещении и в том, как оно поступало к моим органам зрения, я догадалось, что моих ресниц и бровей больше нет, еще я поняла, что у меня местами опалены волосы и много небольших ожогов. У меня из носа текла кровь, кровь текла и из ушей, где боль была нестерпимой. Слева от меня был Терри, рот которого совершал какие-то движения, но слов не было слышно. Его что-то, видимо, ударило по голове, и кровь текла по его лицу. Похоже было, что ему больно, но кино было немым, звук заело. Я повернулась посмотреть, где Олив.
Охваченная минутным замешательством, я подумала было, что вижу кучу разорванных на куски лисиц и что их окровавленные тельца лишь подтверждают то, что она говорила мне вчера. И ведь верно, думала я, на воле этих зверюшек разрывают на куски каждый божий день, яркие красные пятна, беспорядочно разбросанные по белому меху, казались оскорбительными и совершенно не к месту. Затем я, естественно, поняла, на что я смотрю. Взрывом распотрошило ее тело, открыв моему взгляду куски окровавленной плоти, желтоватый жир и вывернутые кости вдоль позвоночника. Я закрыла глаза. К этому времени запах пороха был перекрыт запахом горелой древесины и паленого мяса. Я осторожно попыталась осознать, что, собственно, случилось.
Олив, должно быть, мертва, но с Терри все в порядке, и в какой-то момент я даже подумала, что он сейчас подойдет и поможет мне встать. Никакой спешки, подумала я. Мне пока что неудобно. На дерево можно опереться, и это хорошо, потому что я устала. Я небрежно поинтересовалась, где могут быть мои туфли. Я почувствовала какое-то движение, и, когда я снова открыла глаза, я увидела испуганные лица склонившихся надо мной людей. Я не знала, что им сказать. Я уже забыла, что происходит, кроме того, что я замерзла.
Наверное, еще прошло какое-то время. Люди в желтых комбинезонах направляли наконечники шлангов на дом, водяные сабельки прорубались сквозь огонь. Вокруг меня собрались люди с обеспокоенными лицами, и губы их двигались. Это было смешно. Казалось, они не понимают, что не произносят ничего. Такие серьезные, такие суетящиеся и такие настойчивые. Их губы и зубы двигались безо всякого видимого результата. Затем я лежала на спине, глядя на ветви деревьев, проносящиеся через мое поле зрения, по мере того как меня уносили прочь. Я снова закрыла глаза, надеясь, что мир перестанет лететь с такой скоростью, прежде чем меня стошнит. Несмотря на огонь, меня знобило.
ГЛАВА 15
Постепенно ко мне вернулся слух. Слабые голоса, звучавшие в отдалении, приближались ко мне, и наконец я поняла, что надо мной кто-то наклонился. Дэниел, излучающий свет, словно архангел, возник над моей головой. Его контур был расплывчатым, и я почувствовала невероятной силы побуждение коснуться рукой собственного лба, словно героиня какого-нибудь фильма, очнувшаяся после глубокого обморока, бормочущая: «Где я?» Наверное, я умерла. Ну конечно, в аду тебе придется воссоединиться с твоим бывшим супругом, флиртующим с сиделкой. А, вот он ключ к разгадке. Я была в больничной кровати. Она стояла справа от него, в белом синтетическом халате, святая девственница с судном, не отводящая взгляда от его великолепного профиля. Я совсем забыла, как хитер он может быть в таких ситуациях. Выражая крайнюю озабоченность моим состоянием, он забрасывал у себя за спиной сеть своего сексуального обаяния. Я пошевелила губами, и он наклонился еще ниже. Он сказал:
— Мне кажется, она пришла в себя.
— Я позову врача,— сказала сиделка и исчезла.
Дэниел погладил меня по волосам.
— Что такое, малыш? Тебе больно?
Я облизала губы.
— Чертова задница,— сказала я, но вышло как-то невнятно, и боюсь, он не понял, к чему я клоню. В этот момент мне больше всего хотелось быть в состоянии вышвырнуть его вон. Я закрыла глаза.
Я вспомнила вспышку, оглушающий грохот, Олив, пролетающую мимо меня, как манекен. У нее был неестественный вид, вывернутые руки, ноги раскинуты странно вкривь и вкось, словно мешок с песком пролетел по воздуху и плюхнулся на землю с глухим звуком.
Олив, должно быть, умерла. Невозможно было бы починить части ее тела, вывернутые наизнанку взрывом.
Я вспомнила Терри с окровавленным лицом, умер ли и он также? Я взглянула на Дэниела, силясь спросить обо всем этом.
