Жан-Люк Банналек - Курортное убийство
– Он считал начало хорошим?
– Отец был уверен, что сезон будет удачным. Правда, в связи с кризисом нам, конечно, придется смириться и с некоторыми убытками.
– Убытки при кризисах касаются обычно дешевых отелей, а не дорогих, господин комиссар, – поспешила добавить мадам Пеннек.
– Вы участвовали в благотворительной деятельности вашего отца?
– Думаю, что… Видите ли, насколько я понимаю, он никого не посвящал в эти дела. Он считал благотворительность, меценатство своим личным долгом. Кроме того, покровительство искусству доставляло ему истинное удовольствие.
– Вам известно, что в данном случае речь шла о довольно крупной сумме, которую он завещал на деятельность Общества любителей живописи и на реконструкцию музея?
– Пьер-Луи Пеннек был великим меценатом.
Мадам Пеннек произнесла эту фразу с невероятной патетикой в голосе.
– О какой сумме идет речь? – осторожно поинтересовался Луак Пеннек.
– Конкретный размер ее мне неизвестен, но пожертвование довольно значительное.
– И вы не имеете представления даже о размере суммы?
Задавая этот вопрос, мадам Пеннек непроизвольно подалась вперед.
– Этого я вам сказать не могу. – Дюпен был уверен, что они уже задали себе вопрос: не придется ли вычесть сумму пожертвований из наследства?
– О чем вы еще беседовали с отцом во время вашей последней встречи, господин Пеннек?
– О всяких мелочах, касающихся отеля.
– Что вы имеете в виду под мелочами? – спросил Дюпен.
– Отец постоянно рассказывал мне о делах отеля. Говорил, что собирается делать. Например, на этот раз речь шла о замене телевизоров в номерах. Телевизоры, которые стоят там сейчас, уже давно устарели. Отец хотел закупить новые телевизоры с плоским экраном. Телевидение он ненавидел всеми фибрами души и считал, что новые аппараты по крайней мере будут занимать меньше места. Если учесть, что менять телевизоры он предполагал во всех номерах, то, значит, речь шла о больших вложениях.
– Вы говорили об этом во время последней встречи?
– Да, и об этом тоже.
– Что значит: вы говорили об этом?
– Мне непонятен ваш вопрос.
– Я хочу спросить: он просто рассказывал вам об этом или вы совместно обсуждали этот вопрос?
– Сначала он мне рассказал о своих планах, а потом мы вместе их обсудили.
Он вопросительно посмотрел на Дюпена, словно спрашивая комиссара, верный ли был дан ответ.
– А было ли что-то очень важное, очень значительное, что не давало покоя вашему отцу?
Теперь отреагировала мадам Пеннек, причем довольно резко.
– Вы уже спрашивали об этом. Нет, мы ничего такого не замечали.
– Но это же вполне естественно – снова и снова обдумывать какую-то важную вещь. Когда человек сильно взволнован или переживает, он может многое забыть и не сразу вспомнить.
Дюпен порадовался за Пеннека, который, казалось, наконец обрел собственный голос.
– Нет, я не знаю ни о каких делах, которые бы целиком владели помыслами отца. Конечно, теперь я понимаю, что его сильно тревожило здоровье, и, видимо, не только в последние дни, но и в последние недели и месяцы. Во всяком случае, с тех пор, как ему поставили диагноз. Можно себе представить, как сильно все это его расстроило.
Слушая Пеннека, Дюпен вдруг ощутил сильное беспокойство. Он снова почувствовал нечто темное, невыразимое, что уже поднялось в его душе, когда он разговаривал с Бовуа.
– Думаю, наша беседа была очень полезной и плодотворной. Вы очень мне помогли. Господин Пеннек, мадам Пеннек.
Дюпену захотелось уйти. Он решил обдумать все улики, проанализировать все данные, прощупать все следы. Пеннеки, кажется, тоже были рады такому неожиданному окончанию беседы.
– Само собой разумеется, господин комиссар. Мы хотим вам помочь, насколько это в наших силах. Если мы вам понадобимся, то не медлите и приходите, мы всегда будем рады вам помочь.
Мадам Пеннек согласно кивала. По ее лицу было видно, что она испытывает огромное облегчение. Все трое, как по команде, одновременно встали.
Луак Пеннек счел нужным добавить:
– Мы хотели бы от всего сердца поблагодарить вас за самоотверженную работу! Прошу вас, простите нас за нашу временами слишком бурную эмоциональную реакцию. Мы…
– О чем вы говорите, господин Пеннек, это понятно и объяснимо. Напротив, это я испытываю угрызения совести. Мне приходится донимать вас в часы траура по близкому человеку. С моей стороны, как я уже сказал вам вчера, это чрезмерные требования.
– Нет, нет, господин комиссар, вы все делаете правильно.
Мадам Пеннек тем временем уже открыла входную дверь.
– До свидания, мадам, до свидания, месье.
– До свидания, господин комиссар. Нисколько не сомневаюсь, что скоро мы увидимся снова.
Дюпен вдруг остановился на пороге.
– Да, вот еще что, господин Пеннек…
Супруги Пеннек вопросительно посмотрели на комиссара.
– Сущий пустяк. Мы не могли бы встретиться завтра, в первой половине дня, в отеле? Было бы неплохо, если бы вы мне кое-что показали.
– В отеле? Да, конечно, но что… Я хочу сказать, что вы хотите там увидеть?
– Пока не могу сказать ничего определенного. Я бы хотел вместе с вами просто пройти по отелю и спокойно его осмотреть.
Было заметно, что это предложение не вызвало восторга у Луака Пеннека.
– Конечно, конечно, господин комиссар. В одиннадцать часов нам надо быть в похоронном бюро, а потом я полностью в вашем распоряжении. Мне и без того надо кое-что сделать в отеле.
– Очень хорошо, благодарю вас. Итак, до завтра.
– До завтра.
Когда Дюпен пришел в отель, там его уже ждали Кадег и Риваль. Риваль стоял на улице и курил. Делал он это весьма редко. За последние несколько лет Дюпен видел Риваля курящим три или четыре раза. Кадег, небрежно опираясь на косяк, стоял в дверях. Вид у него был довольно угрюмый. Увидев подходившего комиссара, Кадег сразу заговорил:
– Господин комиссар, я должен…
– Я хочу побыть в ресторане. Один.
– Нам надо обсудить пару неотложных вещей. Должен обратить ваше внимание на то, что…
– Мы все обсудим, Кадег, но позже.
– Мы…
– Не сейчас.
– Но, господин комиссар…
Дюпен не стал тратить время на разговоры и просто прошел в отель мимо Кадега. Риваль, глубоко затянувшись, повернул голову ему вслед, но не сдвинулся с места. Дюпен прошел в вестибюль, достал из кармана ключ и открыл дверь ресторана. Но Кадег решил не отступать. Он последовал за Дюпеном.
– Мы…
– Не сейчас, Кадег!
В голосе Дюпена послышалось раздражение. Он вошел в ресторан, закрыл дверь, дважды повернул ключ в замочной скважине и тотчас забыл о Кадеге.
В ресторане было очень тихо. Звукоизоляция действительно была превосходной. Было слышно лишь тихое, монотонное жужжание кондиционера. Надо было прислушаться, чтобы уловить этот звук. Дюпен осмотрелся. Пройдя несколько шагов, он остановился и медленно, очень внимательно осмотрел стены и потолок. Самого кондиционера видно не было, должно быть, агрегат находился в соседнем помещении – возможно, на кухне. В потолке, на расстоянии приблизительно двух метров друг от друга, находились вентиляционные щели, прикрытые алюминиевыми полосками. Должно быть, кондиционирующая установка и в самом деле была очень мощной, да и строительные работы при переоборудовании помещения обошлись, судя по всему, очень недешево.
Дюпен прошел в середину помещения и принялся внимательно рассматривать висевшие на стенах картины. Приблизительно их было двадцать пять, может быть, тридцать картин таких известных художников местной колонии, как Поль Серюзье, Лаваль, Эмиль Бернар, Арман Сеген, Якоб Меир де Хаан и, естественно, Гоген. Были здесь и картины неизвестных Дюпену мастеров. Когда-то, довольно давно, Дюпен слышал одну потрясающую историю – ее рассказала ему Жюльетта. Она тогда была студенткой «Школы изящных искусств», и изучали они там историю искусств. Когда они отдыхали в Коллиуре и Кадакесе, Жюльетта рассказала ему одну невероятную, но правдивую историю. Дюпен не спешил и внимательно разглядывал картину за картиной.
Дюпен пробыл в ресторане и баре три четверти часа. Пару раз в дверь стучались, но Дюпен не отзывался, да, собственно, он и не слышал стука. Около 18 часов он сам открыл дверь и вышел из ресторана. Оба инспектора ждали его у стойки регистрации. На этот раз к нему обратился Риваль:
– Господин комиссар, что случилось?
Риваль не мог скрыть волнение. Кадег остался стоять на месте. Вид у него по-прежнему был недовольный.
– Кто знает человека, который бы хорошо разбирался в живописи? Нужен специалист, знающий творчество живших здесь известных художников.
Риваль удивленно воззрился на комиссара.
– Кто хорошо разбирается в искусстве? Думаю, что господин Бовуа или кто-нибудь из галеристов. Кстати, в местной школе появился новый учитель рисования. Надо спросить у кого-нибудь.
