Исторический криминальный детектив. Компиляция. Книги 1-58 (СИ) - Шарапов Валерий

— Я, Никол, бензин слил…

— Зачем?!

— Так я ж думал, пусть проедет, поближе к отделению, а там куда он денется, в сапожках по снегу.

— На сколько ж там в баке?

— На километр-полтора…

Яшка хохотнул:

— Не, ну точно павлик! — извлек из рукава какую-то вещь, вгляделся в нее на свету и присвистнул. — Фью, вот урод. Я думал, лопатник.

Ольга без лишних слов треснула ему по шее. Он возмутился:

— Ну что?! Я по привычке. И это не кошель, ключи галимые. Так что не считается! К тому же у такого упыря — сам бог велел. Ах, да, — спохватился он, — Колька, ты давеча спрашивал, смогу ли я того признать, упыря у железки, что тетку загрыз…

— Ну, ну?!

— Вот и ну. Этот — вылитый он. Даже очки такие же.

— Что болтает этот ворюга? — переполошилась Оля.

Колька не ответил, судорожно соображал: «Точно. Почему чекист без машины и один? А если Яшка не ошибся, глаз-то у него цепкий, воровской? А если они вообще… заодно?!»

Все, некогда думать.

— Ольга, живо домой, звони в ментуру, пусть чешут на переезд. Мужики, вы как, со мной?

Пельмень сообразил тотчас:

— Айда напрямки.

Яшка если и не понял, смело кивнул.

Они помчались к железнодорожному переезду, через который шоссе шло в сторону области, насквозь по кварталу, прямо через кусты, между дровяных сараев, мимо расселенных брошенных бараков.

«Только бы успеть! Успеть бы…»

Глава 22

Потеплело, и мокрый снег сменил сперва легкий, потом плотный молочный туман, и наконец так затянуло, что и мощные фары разгоняли его лишь на пару метров вперед. Яковлев вел машину умело, бережно, неторопливо, как по учебнику, хотя было очевидно, что следует он по знакомому, изученному маршруту.

Лишь однажды отвлекся от дороги, когда, отъехав на некоторое расстояние, вынул наручники и пристегнул руку Кузнецова к своей. И лишь после поприветствовал:

— Здравствуй, Максим.

— Здравствуйте, товарищ Яковлев. Вы по мою душу?

Яковлев хохотнул, как простой смертный:

— Что ты! Твою душонку-то и в ад не примут. Но вообще ты прав, покончить с тобой я намерен твердо.

— И каким же образом?

— Да просто все, — охотно пояснил тот, — тут озеро, поставлю по-над берегом и пристрелю.

Кузнецов усмехнулся:

— А работать с кем будете?

И снова хохотнул Яковлев:

— Ты свое отработал. Тебя, уголовника, из тюряги, из петли в тридцать девятом вынули под условием, что будешь попкой-дураком работать, на начальство стучать, а не зарабатывать. А ты развернул тут корпорацию. Деловой стал больно.

— Ну и вы с меня немало поимели.

— А ты? Жену-то я тебе не обещал.

Кузнецов спросил прямо:

— Убил ее?

— Это тебя не касается, но да. И ее, и твоего выродка. Нагнал ее на полпути к тебе, повел в сторонку, объясниться. — Яковлев замолчал, объезжая выбоину.

— И что?

— И все. Чмокнул в родинку на шейке… помнишь ведь? Ну и две пули в живот.

— Как же с телом? — глухо спросил Кузнецов, помолчав.

— На железку, под горку.

— На железку, под горку… — повторил эхом тот. — Ловко, хотя и грубо.

Помолчали. Кузнецов задумчиво начал снова, как будто самому себе:

— Жаль, жаль… могли бы еще поработать.

— Не могли бы, — оборвал Яковлев, — болтать она начала, и на военных, на седьмой увээр, на Константинера, на Павленко пошли жалобы. Распустились сами и подчиненных распустили.

— А вы-то без греха? — прищурился Кузнецов.

— Согласен, и сам запаниковал, — признал Яковлев, — начал сбережения из дома по кассам распихивать. Обождать бы, но они-то мне не задаром достались. Ну, ничего, — он, не поворачиваясь, похлопал ладонью по папкам на заднем сиденье, — что, поди, все архивы-то твои тут? Как раз пригодятся, за них мне скидка немалая выйдет…

Кузнецов прервал доброжелательным советом:

— Простите, Владимир Викторович. Тут на газ поднадавите, горочка поднимается к переезду. Только не переборщите.

Яковлев переборщил, слишком сильно «наступил» на педаль. «Победа», взревев, взлетела на подъем, лихо вкатилась на рельсы.

И заглохла, брюхом на путях.

Яковлев повернул ключ один раз, второй. Машина не заводилась.

— Пошли, умник, ручку крутанешь, — решил он, шаря по карманам. — Не вздумай бежать, голову отстрелю. Куда ж ключ запропал, мать его?

Сперва он ощупывал карманы, потом подобрал полы, проверяя подкладку, осознав, что повсюду одинаково пусто, выдал длинную матерную тираду.

— Вылазь через мою дверь, ключи найти не могу.

Кузнецов, который сидел, откинув голову, вальяжно надвинул фуражку на нос:

— Голова раненая, кружится.

— Сам вылезай, через свою.

Тот отозвался, издевательски-благодушно:

— Ох. Не могу, товарищ Яковлев. У меня головокружения и девочки кровавые в глазах.

Рельсы вибрировали все сильнее, прогудел в молоке тумана паровоз.

— Лезь за мной, — приказал Яковлев все еще спокойно, но губы у него уже заметно подрагивали.

Кузнецов, поглаживая свободной рукой полированную хромированную ручку, заметил:

— А вы трус, Владимир Викторович.

— Максим, брось ломаться. В свою дверь лезь.

— Зачем? Если поезд с вашей стороны, то вас всмятку сомнет, а я еще и уцелею, если по касательной.

Яковлев, матерясь, выхватил наган, прицелился ему голову:

— Лезь, говорю, падла, тыкву разнесу!

— Нравится мне это, — признался тот, — как будто выстрел все решит. Да во мне восемьдесят с копейками, мертвого ты с места меня не сдвинешь.

Яковлев, не слушая, исступленно барабанил по клаксону, откликаясь, все ближе ревел паровоз.

— Зря стараешься, — хладнокровно произнес Кузнецов, — нет тут дежурного. Пустая сторожка.

Машинист не мог их видеть, но на всякий случай подавал сигнал убираться с дороги. Дрожь рельсов передавалась на корпус машины, она вибрировала все сильнее.

Яковлев, выругавшись, выстрелил.

Глава 23

На часах было уже далеко за полночь, но в окне начальника отделения до сих пор горел свет. Наплевав на предписания врачей, Сорокин с волнением сердечным который час читал и перечитывал документы из серой папки с литерой «К.», в особенности один, полученный с нарочным уже ближе к прошлому вечеру.

Эта бумага поразила, оглушила, сбила с толку окончательно, но содержание ее было невероятным и невозможным.

От тщетных попыток понять, что происходит и что все это значит, Николай Николаевич вдруг осознал: мозги пухнут, и это не фигура речи. Несчастное серое вещество, перенасыщенное разнообразной информацией, уже осязаемо давило изнутри, между тем как он, опытный сыщик, пребывал во вполне осознанном тупике. Он уже на полном серьезе размышлял о том, как бы поизящнее уйти на пенсию, но тут в кабинет поскреблись — именно поскреблись, не постучали.

Какого дьявола кому-то приспичило среди ночи? Сорокин встал и распахнул дверь.

На пороге переминался с ноги на ногу Акимов — просветленный, полупрозрачный, под мышкой какая-то папка, к груди прижат планшет отличной толстой кожи, солидно потертый, тот самый, который Сорокин самолично не раз видел у Кузнецова. Лицо у лейтенанта имело до того дикое выражение, что капитан привычным жестом схватился за сердце:

— Что опять?

Сергей начал:

— Николай Николаевич, вы только не беспокойтесь…

…Выслушав сбивчивый, конфузливый доклад, скорее, рассказ, а то и блеянье, бегло просмотрев папку, подписанную «Гладкова», капитан Сорокин спросил в лоб:

— А нельзя было менее залихватски? Чего ж не сразу к стенке?

Боевой летчик, лейтенант и следователь, потея, мямлил:

— Я ж как лучше хотел! Иуда, он же на Верку целое дело состряпал, а ведь сам втянул… ну вот и решил: потихоньку рукояткой по затылку, у него жбан-то — во! — крепкий, и изыму, а оно вот что оказалось.

— Тебя никто не видел?

— Н-нет… я вверх взбежал, потом выбрался с другой стороны, по пожарной лестнице…