Исторический криминальный детектив. Компиляция. Книги 1-58 (СИ) - Шарапов Валерий

– Катковой?

– Ну да, где каток. Раньше пощипывали, потом пару раз заловили, разъяснили – с тех пор тихо. Да в целом не мое дело. Ордер есть у тебя или как?

Акимов мысленно шлепнул себя по лбу, но быстро нашел самооправдание:

– Так я только на пристрелку – глянуть, что и как. А то вдруг и не тот вовсе.

– И то верно, – одобрил участковый, надел фуражку, поднялся. – Пойдем, прогуляемся.

Прошли вдоль по парковой аллее, подошли к площадке, на которой уже собирались школьники с коньками на какие-то старты. Подходя к помещению тира, участковый глянул зачем-то вверх, хмыкнул, промычал: «Ну и ну». Поприветствовав паренька за стойкой с ружьями, участковый поинтересовался:

– Барин-то где? На водах?

– С утра не было, Аким Степаныч, – сообщил тот, – я сам открывал.

– А печати что?

– Он как вчера ушел, сказал, замени, мол, я сам все закрывал, опечатывал.

– А наверху?

– Откуда вы…

– Что, прямо вот так и ушел, не сказавши адреса?

– Прямо так и ушел.

– Ага, – кивнул участковый, – ушел он, как же. Пошли, Серега, за угол.

Паренек дернулся было, но участковый строго сказал: «Не твое дело. Работай давай».

Они вышли на улицу, обогнули здание тира, зайдя за угол, с торца, выходящего на парк, – тут имелся второй вход, ведущий на мансарду.

– Вишь, занавески не опущены? – спросил участковый, указывая пальцем. – Не то тут что-то. Барин всегда на ночь опускал, там у него контора. И, к слову, еще один ружейный шкаф.

– Почему Барин-то?

– Да так уж прозвали. Важный такой, осанистый, борода на пробор, – пояснил Аким Степаныч. – Так, знаешь ли, и тянет взять за эту растительность да попытать, чем занимался до семнадцатого года… Полезли, что ли?

Аким Степаныч больше отдувался и пожилого из себя корчил, на самом же деле вверх по лестнице взобрался, как серна, Акимов едва поспевал следом.

– Заперто, что ли? – спросил он, наблюдая, как старший товарищ смотрит на дверь, глубоко задумавшись.

– Да нет, Серега. В том-то и дело, что не заперто. Достань пистолетик, только осторожно, публику не напугай.

На полу «конторы» лежал завтира Баев, он же, как без особого труда установил Акимов, Владимир Алексеевич Черепанов – Череп. Сапог снят, большой палец в курке, дуло мелкашки – глубоко во рту. Под затылком запеклась, почернела уже лужа крови.

– Ничего себе новость, – пробормотал участковый, пряча оружие. – Я же говорю – тут что-то не так… Серега, будь другом, внизу телефон.

Акимов спустился с лестницы и только в зале тира запоздало дежурно пообижался на то, что его, дипломированного следователя, послали звонить в милицию. Завершив звонок, помчался наверх.

Аким Степаныч уже курил на верхней площадке.

– Ну что, как?

– Да так. Если бы не Баев это был, я бы так и решил: замучила человека совесть. Но это Баев.

– И чего?

– Да не было у него этого добра, – с уверенностью ответил старый участковый. – Так в целом вроде бы похоже, но как-то многовато кровушки для мелкашки-то… пойдем потихоньку посмотрим.

– А наследим?

– Сейчас прибежит толпа, еще больше наследят. Не майся дурью.

…– Ну что. Следов взлома нет, следов чужого присутствия не наблюдается, ружейный шкаф, он же сейф… он вот тут у него, – участковый отодвинул занавеску, показав встроенный в стену шкаф, – как сам видишь, не тронут. На столе записка карандашом… ну не хапай, не хапай.

– Да я ничего, – смутился Акимов, который в самом деле чуть не цапнул листок бумаги со стола.

– Бумажка тутошняя, из ящика. Ну вот и записочка с того света: «идите на х…». Невежливый тип.

– Да, весьма. По нему и не скажешь.

– Да, не замечал за ним, – согласился Аким Степаныч. – А что еще интересного, кроме слов нехороших и, как это… нетипичных для субъекта?

Акимов понял, к чему участковый клонит. В ящике стола была стопка бумаги, надпись карандашом сделана без спешки, разборчиво и четко… но вот сама записка.

– Зачем надо было писать на половине листа?

– Да еще с маленькой буквы. Я при нем однажды «шинэль» сказал, так его потом битый час гнуло и корчило, грамотея… смотри, бережливая какая сволочь, хотя и пишбум не его. Странновато получается – стреляться собрался, а бумагу экономит. Вообще аккуратист такой был, причесывался по часу, и листы разрезал на две части, ножиком вот этим, газетным, – участковый указал на красивый настольный прибор.

Записка была не отрезана, а оборвана сверху, причем даже не по линейке – просто по сгибу прошлись ногтем.

– Пойдем на воздухе покурим.

…Вопреки ожиданиям, рассказ о прошлой жизни Черепа не произвел на участкового особого впечатления:

– Ну да, похож на недобитка. Да много их тут, бывших. И жук, это ясно было, и всех под себя норовил подмять – сразу видно, не хватало лакеев‐подчиненных, чтобы в рот глядели да хвостами постукивали. Как-то попытался и мне на лапу сунуть – подкормить, так сказать. Пришлось пачек накидать, чтобы неповадно было, не воображал бы о себе. И вот насчет скарба всякого – барахла у него немало. Да вот, если обождешь, отправимся к нему на хату…

– А вы что ж, и там бывали?

– Бывал, и неоднократно, – невозмутимо ответил участковый. – И бывал, и пивал, и разговаривал. Я, мил человек, даром хлеб не ем, всех мазуриков на своем участке знаю и на мушке держу.

– И что, много их?

– Ну а как же. Сокольники, Серега, – бойкое место.

– И что же, все на свободе шастают?

– Не боись, прикажут – возьмем, – усмехнулся участковый, – а так что хватать-то зазря, только баланду народную переводить на дармоедов.

– Ну а простых людей, не жуликов – знаете?

– В какой стороне?

– Ну, на Оленьем Валу, скажем…

– Не темни, – посоветовал Аким Степаныч. – Лизаветой, что ли, интересуешься?

Вот двинь его старый участковый под дых – и то бы не так больно было. С удовольствием полюбовавшись Акимовской отпавшей челюстью, Аким Степаныч уточнил:

– Что квашню мнешь? Рыжая, талия вот такусенькая, глаза вот такие… ну?

– Она.

Участковый вздохнул:

– Эх, молодость… хотя – да, красавица. Моралева Елизавета Ивановна, стерва, правда, скандальная, но это по причине неустроенности. Одинокая, ни в чем не замечена. А по работе и в быту – когда в себе – женщина спокойная, положительная, сберкассой заведует…

На этом месте пришлось прервать повествование, поскольку прибыла бригада. Медичка из ближайшей больницы, осмотрев труп, признала:

– Пулевое в голову, по позиции, если судить, нельзя исключать самоубийство, – и все-таки добавила, что выходное отверстие великовато.

– Могла пулька из тира так череп разворотить? – спросил Акимов.

– Не скажу, молодой человек. Отправляйте на экспертизу. Гадать не люблю, приблизительность считаю недопустимой, иными данными не располагаю.

Место жительства покойного Баева, он же Черепанов, оказалось весьма интересным. Достаточно просторная, но вполне рядовая комната в коридорной коммуналке была прямо-таки напичкана разнообразным добром. В шкафу – сплошные укладки, в обертках из бумаги – золотые украшения, часы, бронза, даже николаевские червонцы, в обшарпанных тубусах – холсты, вырезанные из рам.

И вряд ли бы когда-нибудь кто-нибудь это все увидел, если бы не скончался хозяин. И если бы кто-то уже не побывал тут, перевернув все вверх дном. Вещи огромной ценности валялись на полу нетронутыми, так что версия об ограблении провалилась в какую-то логическую дыру в самом начале.

Опрошенные соседи – бездетная солдатская вдова, семейная пара и старуха с внуком – дружно открестились. Никто ничего не видел, не слышал, ни плохого, ни хорошего о соседе сказать не могут.

Акимов, конечно, следователю отрекомендовался и доложил практически все, что знал, умолчав лишь о том, что слышал от Коли, но особого интереса к своей истории не увидел. Старший группы так и сказал:

– Слушайте, товарищ Акимов, если потерпевший и впрямь тот, о ком вы говорите, так и поделом ему. Если самострел – тем лучше…