Малютка - Мола Кармен

— Хочешь пить?

Ческа моргнула и устало улыбнулась, увидев Малютку с кошкой на руках. Девочка держалась в поле ее зрения, чтобы ей не пришлось выворачивать шею.

Малютка поднесла ей воды и стала лить на губы. Потом села рядом. Она как будто испытывала нежность к Ческе, но вдруг укусила ее за руку.

— Ай! Ты чего?

Малютка рассмеялась, словно удачно пошутила. Укус оказался болезненным, но Ческе было приятно, что девочка села к ней на кровать. Она думала о своей дочери Ребеке и о том, как было бы здорово, если бы та бросилась обниматься, услышав, что Ческа ее мать. Впрочем, такие сцены разыгрывались только в дешевых сериалах. А в реальности Ребека спросила, не сошла ли она с ума, и выбежала из номера.

— А кто эти двое, которые сюда спускались?

— Серафин и Касимиро. Они братья Антона. Иногда они нехорошо себя ведут, но я их очень люблю.

— Но они же ненормальные?

— Они очень хорошие. Серафин приносит мне конфеты тайком от Антона.

Ческа удивилась: ей эти двое показались настолько умственно отсталыми, что она не представляла, как они могли общаться с другими людьми, не то что ходить в магазин.

— Значит, они на улицу выходят…

— Редко. Только в аптеку за лекарствами.

— А ты никогда отсюда не выходила?

— Нет.

— Не скучно тебе?

— Немножко скучно.

— Хочешь, поиграем во что-нибудь?

— Да! — Малютка пришла в восторг. — Только как мы будем играть? Ты же привязана.

— Есть много игр. Можем говорить слова, которые начинаются на «а», на «б», на «в»… Ты алфавит знаешь?

— Я умею читать, сказки читала. Мне Хулио книжку приносил.

— Отлично, тогда можно поиграть. Проигравший платит штраф.

— А что это значит?

— Он должен будет сделать то, что скажет победитель. Например, если ты выиграешь, сможешь все время меня кусать.

— Ладно. Я первая. Любое слово можно называть?

— Что-то, что ты видела и что начинается на «а».

— Апельсин, — улыбаясь, сказала Малютка.

— Очень хорошо. Значит, мне на «б». Ботинок.

Она указала подбородком на обувь девочки.

— А мне сейчас на какую букву?

— На «в».

— На «в»… Вода. Я же тебе давала воду.

— Отлично, мне на «г». Голова. Тебе на «д».

— Деревяшка.

Малютка залилась счастливым смехом от того, что так быстро придумала интересное слово.

— Блеск! Слушай, ты здорово играешь. Мне на «е»… Еда. Еда же есть в доме.

— «Дом» — еще одно слово на «д»!

— Да, но тебе сейчас на «ё».

— Ммм, на «ё»…

Девочке ничего не приходило в голову. Она встала и прошлась по подвалу — никаких подсказок.

— Даже не знаю…

— Ой-ой-ой, — запищала Ческа. — Кажется, ты проиграла. Тебе штраф платить.

— А что мне надо сделать?

— Это твой первый проигрыш, так что задание будет нетрудное. Когда Серафин в следующий раз пойдет в аптеку, тебе нужно будет подсунуть ему в карман бумажку.

— Легко!

— Только так, чтобы он не заметил. И это должна быть бумажка с моим рисунком.

— Но здесь нет красок.

— Нет красок? Но где-то же должен быть карандаш, или ручка, или фломастер.

Малютка покачала головой.

— Ну ничего страшного. Ты мне принеси листок бумаги, а я попробую нарисовать картинку. Договорились? А в следующий раз устроим матч-реванш, и тогда уж точно штраф платить придется мне.

— Давай во что-нибудь еще поиграем!

— Потом. Сначала принеси мне листок.

— Ладно.

Малютка радостно поскакала вверх по ступенькам. Но вдруг остановилась, зажав рот ладошкой, и вернулась к Ческе.

— Ёжик же на «ё» начинается?

— Да.

— Вот я дурочка, в книжке же его видела. Проиграла из-за какого-то ёжика!

Она снова стала подниматься по лестнице, ругая себя за забывчивость. Ческе нравилась девочка, но сейчас это было неважно. Главное послать весточку наружу и цепляться за призрачную надежду, что коллеги ее получат. Минутный всплеск энтузиазма сменила тоска: вероятность, что сотрудники ОКА найдут ее послание, почти нулевая. Это все равно, что бросать бутылку в море.

Глава 27

Увидев фото Фернандо Гарридо и узнав, что он мертв, Хуана Ольмо залилась слезами.

— Его убили, выстрелили в голову в Сафре несколько месяцев назад, — беспощадно пояснила Элена.

— Я столько лет ничего не слышала о Фернандо. С тех пор, как они с матерью уехали из Турегано.

Элена с трудом сдерживала раздражение. Ее выводила из себя медлительность собеседницы, хотелось сократить разговор и обойтись без сентиментальных воспоминаний.

— Хуана, это очень важно. Нам нужно знать, какие отношения были у Чески с этим человеком.

— У моей сестры отношений с ним не было. А вот у меня были.

Элена и Сарате переглянулись. Хуана говорила так гладко, словно десятки раз репетировала этот рассказ.

— Фернандо был моим женихом. Если это можно так назвать. Я была набожной католичкой, поэтому мы никогда не оставались наедине — боялись соблазнов. Хотя он ни разу ко мне не прикасался, он остается единственным мужчиной в моей жизни. После него у меня никого не было. А он женился?

— Нет, продолжал жить с матерью, — сказал Сарате.

— Наверное, не мог меня забыть. Как и я его. Такое же бывает?

— Этого мы не знаем, Хуана, но нам нужно услышать от вас то, о чем вы пытаетесь умолчать, — сказала Элена с явным нетерпением.

— Это трудно объяснить… Все случилось двадцать один год назад, когда моей сестре Франсиске было четырнадцать. Хотя в нашем доме никогда не слушали радио, не читали журналов и уж тем более не пользовались интернетом, Ческа как-то умудрялась быть в курсе всех новостей. В том году хитом стала песня Чайяна [6] «Саломе», и ее автора ждали на деревенском празднике. Этого Ческа пропустить не могла и, как обычно, сбежала из дома. Она всегда дожидалась, пока родители пойдут спать (они ложились очень рано), и вылезала в окно своей комнаты, выходившее во внутренний дворик. Я это слышала, но ничего не говорила, только молилась, чтобы сестра когда-нибудь стала покладистой, начала слушаться отца и оправдывать его ожидания. В ту ночь, как вы знаете, и произошло нападение. Мне всегда казалось, что это Бог ее наказал.

— Мы пока не понимаем, при чем тут Фернандо Гарридо, и будем благодарны, Хуана, если вы перейдете к сути.

— Франсиска не хотела называть своих насильников, утверждала, что было темно, что она их не опознала, что плохо помнит случившееся. Но я всегда подозревала, что это сделал Фернандо, мой жених. Я молчала, потому что была эгоисткой, боялась его потерять. Я так мечтала выйти за него замуж и родить ему детей…

— Почему вы его подозревали?

— Сестра начала избегать Фернандо, перестала с ним разговаривать. Говорила мне, что он плохой человек, не любит меня, никогда на мне не женится, а если и женится, то я буду очень несчастна.

— В итоге вы не поженились.

— Нет, он бросил меня и уехал из деревни. А потом Франсиска призналась мне, что это был он.

— Почему вы на него не заявили?

— Я чувствовала себя ужасно виноватой. Наверное, если бы я давала ему то, чего он хотел, он бы не стал брать это силой у моей сестры.

— Кто были другие насильники? — спросила Элена.

— Про других я не знаю. В деревне был праздник, полно приезжих. Может, это были наши, а может, гости из других деревень.

— Вы никогда не спрашивали Фернандо об этом?

— Нет, я не решалась. Хотела, чтобы он оставался со мной. Была готова простить его, дать ему то, в чем до тех пор отказывала. Но он меня бросил. Не желал меня больше видеть. Видимо, хотел дистанцироваться от всего этого.

— И вы вините в этом сестру, — произнес Сарате; он констатировал факт, а не задавал вопрос.

— Но я ведь осталась в деревне, в этом доме, чтобы заботиться о родителях, а сестра уехала в Мадрид и забыла про нас.

В ее голосе слышалась давняя досада. Каких только не бывает отношений между братьями и сестрами — от безоглядной преданности до непреходящей взаимной неприязни. Казалось, что у Хуаны, сидевшей в кресле-качалке, на коленях лежал клубок обиды, размотать который не могли ни милосердие, ни вера.