Малютка - Мола Кармен
— Подождите. Не знаю, как его зовут, но иногда он приходит, дает сто евро, и я выписываю ему рецепт. Он никогда не разговаривает со мной; то ли немой, то ли слабоумный.
— Номер машины?
— Думаете, я выхожу смотреть номера машин?!
— Что-то ты скрываешь, — неожиданно вступила в разговор Рейес. — И уже бесишь меня.
Достав пистолет, она стала перебрасывать его из одной руки в другую. Эта выходка возмутила Ордуньо, но момент для нотаций был неподходящий.
— Клянусь вам, я не знаю его имени. Он не отсюда. Наверное, у него ферма где-то неподалеку, не в Куэнке.
— Как часто он приезжает?
— Раз в месяц, иногда два. Последний раз был две недели назад.
— За рецептом он приходил на скотобойню?
— Нет, сюда. Ждал меня на парковке напротив клуба. Там нет камер.
— В следующий раз, когда слабоумный придет за рецептом, задержишь его под любым предлогом и сообщишь нам. Если справишься, я сотру видео и мы обо всем забудем. Договорились, Суэкос?
Он протянул ветеринару свою визитку. Тот ее взял.
Уже на парковке Ордуньо спросил Рейес:
— И зачем было вытаскивать пистолет?
— Так хорошо же получилось, он испугался. Видел, как его трясло? А мне нравится иногда прикидываться чокнутой.
— Пойдем перекусим, и ты мне объяснишь, что с тобой творится. Не хочу работать с сумасшедшей, чьей бы племянницей она ни была.
Глава 25
В Испании едва ли найдется человек, который не слышал про квартал Эль-Киньон в Сесенье — монстра, возведенного девелопером Посеро практически в чистом поле и ставшего символом строительной лихорадки начала двухтысячных. Но мало кому из тех, кто не купил там квартиру, приходило в голову прогуляться по его широким безликим улицам или по парку до озера. Много лет говорили, что это город-призрак, что он пустует, но у Элены и Сарате создалось впечатление, что жизнь здесь была, причем она была намного приятнее, чем у обитателей беднейших кварталов Мадрида, куда так часто наведывались полицейские.
— Я думала, будет хуже, — заметила Элена. — А ты?
— А я нет. Один мой приятель из отделения в Карабанчеле переехал сюда и как-то приглашал нас на воскресный обед, так что я здесь уже бывал. Жить тут я бы не стал, потому что вокруг одни поля, но я бывал в местах и похуже.
Дом, где жила Фелиса Альварес, мать Фернандо Гарридо, убитого в Сафре, находился на улице дель Греко, которая ничем не отличалась от других улиц квартала.
— Если бы я тут жил, наверняка бы заблудился и не смог найти свой дом.
— Это ты таунхаусов в Лас-Росасе не видел! Вот где ужастики можно снимать: выходит, допустим, человек погулять с собакой и умирает от истощения, потому что никак не может определить, который из домов — его. И никто ничего не замечает, потому что он один ходит пешком, остальные ездят на машинах.
Если бы не мучительная тревога, Сарате бы улыбнулся.
В гостиной доньи Фелисы стоял полумрак. В углу она устроила нечто вроде алтаря с фотографией сына в окружении икон и потушенных свечей.
— Он был хороший человек, очень набожный, очень надежный…
Фелиса Альварес обрадовалась, узнав, что к ней едет полиция, она решила, что это означало подвижки в деле, что скоро виновного в убийстве ее сына найдут.
— Понимаю, что месть — это не по-христиански, но ничего не могу с собой поделать. Ложась спать, думаю: пусть найдут подонка, который его убил, и пусть его семья страдает так же, как страдаю я. Потом раскаиваюсь, иду в церковь молить о прощении, но ночью эти мысли возвращаются. У меня не только сына отобрали, сострадание тоже отняли.
Хозяйка настаивала, чтобы гости выпили кофе. И Сарате, и Элена чувствовали себя неловко, ведь они вовсе не собирались расследовать убийство ее сына, им нужна была только информация, которая поможет найти Ческу.
— Я овдовела больше двадцати лет назад. С тех пор только Фернандо у меня и остался. Он был чудесным сыном, всегда рядом, всегда следил, чтобы я ни в чем не нуждалась. Как теперь жить, даже не знаю. Это он возил меня к врачам, напоминал принять лекарства. В последнее время еще и кулинарией увлекся, по воскресеньям готовил мне паэлью, и как вкусно у него получалось, вы даже не представляете. Наверное, я больше никогда не смогу притронуться к паэлье.
Донья Фелиса рассказала, что Фернандо всю жизнь занимался сельским хозяйством и, набравшись опыта, создал собственное предприятие. Разводил и продавал свиней. Поэтому и поехал на свиноводческую выставку в Сафру. Конфликтов он всегда старался избегать. Непонятно, что там могло случиться, полиция предположила, что его просто хотели ограбить. Как бы то ни было, домой он больше не вернулся.
— Как представлю его мертвого в гостиничном номере… — Донья Фелиса долго сдерживалась, но теперь разрыдалась.
— Вы не знаете, у вашего сына были враги?
— Враги? Да вы что, Фернандо был замечательный человек.
— Какой-нибудь конкурент, который его недолюбливал?
— Нет. Фернандо не стремился никого обойти, хотел только поддерживать свой бизнес, чтобы нам хватало на жизнь. Он всегда говорил: раз у меня нет детей, зачем нам много денег? Чтобы быть самыми богатыми на кладбище?
— Он никогда не был женат?
— Никогда. Была у него невеста, но больше двадцати лет назад. С тех пор он так никого себе и не нашел.
Элена вынула из сумки фотографию Чески.
— Вам знакома эта женщина?
Взяв снимок, Фелиса внимательно его разглядывала.
— Лицо мне знакомо, только не пойму откуда. А зачем вы мне это фото показываете?
Не желая вдаваться в подробности, они ответили уклончиво.
Когда они уже надевали куртки в прихожей, Элена заметила:
— Тут довольно современные квартиры, выглядят неплохо.
— Знаменитая застройка Посеро. Они хорошо спроектированы, но вначале о них ходила дурная слава, так что квартал заселялся медленно.
— Да, я слышала такое. А где вы с сыном жили раньше, здесь в Сесенье?
— Нет, в Турегано, под Сеговией. Сами-то мы из Мадрида, но мужа перевели туда, когда Фернандо еще был маленьким; там он и умер… — И тут ее осенило: — Конечно, вот откуда я знаю женщину с фотографии. Это же сестра Хуаны! Не помню, как ее зовут.
Факс с жутким скрежетом выплюнул документ, которого ждал Буэндиа. Тот забрал бумагу и подошел к Марьяхо.
— Наконец-то. Судья Орсина разрешает нам войти в дом Иоланды Самбрано.
Марьяхо не отвечала. Она сосредоточенно просматривала видеозапись из Сафры. На экране компьютера сменялись увеличенные кадры.
— Слышишь? Надо сказать Элене.
Марьяхо потерла глаза и посмотрела на Буэндиа с испугом. Он сразу понял, что у хакерши плохие новости.
— Я нашла отражение в стекле картины на стене. С помощью фоторедактора убрала блики. И вот результат.
Буэндиа посмотрел на экран.
— Это рука.
— Приглядись к часам на запястье. — Голос у Марьяхо был сиплый, как будто она несколько дней не разговаривала.
— Обычный «свотч». Таких тысячи.
— Это часы Чески. Мы подарили ей их на последний день рождения. Я сама их покупала.
Буэндиа замер, не в силах отвести взгляд от монитора. Судебный ордер дрожал в его руке.
Глава 26
Ческе снился отец. Сон был странным: они спорили, отец упрекал ее за то, что она не навещала его, когда он был болен, но потом он превращался в мать и твердил, что не надо слушать отца, что родители никогда о ней не говорят и не скучают по ней, что отцу совершенно все равно, навещала она его или нет. Они ехали на машине, отец был за рулем, но, превращаясь в мать, оказывался на заднем сиденье.
Проснувшись на кровати в подвале, в позе, в которой она провела не меньше двух дней, Ческа вспомнила, как мать позвонила ей и сказала, что у отца обнаружили рак с метастазами и что, хотя спасти его нельзя, ему будут делать химио- и радиотерапию. Ческа была на работе, они расследовали какое-то скучное дело о мошенничестве. Когда она нажала отбой, находившийся рядом Ордуньо уточнил, все ли в порядке. Она ответила, что все хорошо, и предложила выпить пива. Позже, вернувшись домой, она поймала себя на том, что не испытывает ни малейшей жалости ни к отцу, ни к матери. Для нее они были мертвы уже давно: они умерли, когда заставили отдать ребенка в приемную семью, хотя тогда она еще этого не осознавала. С той минуты, как мать рассказала ей о болезни отца, и до звонка сестры, сообщившей о его смерти и времени похорон, она ничего о них не слышала и не испытывала желания им позвонить, хотя съездить в Турегано ей хотелось.