Деон Мейер - Семь дней
Бенни понял, что страшно устал – две ночи подряд он почти не спал. Он был взбудоражен, волновался за Алексу, то и дело просыпался в чужой постели. Судя по всему, и сегодня день будет трудным. Он заговорил:
– Двести семьдесят дней назад мой тогдашний начальник, Матт Яуберт, выволок меня из-за стола, потому что я явился на работу пьяный. – Говорил он жестко, без всякого сочувствия: если он и испытывал какое-то сочувствие к пьяной Алексе, оно испарилось за ночь. – Он повез меня в Бельвиль, где познакомил со Старым Ханжой. Когда-то Старый Ханжа служил санитарным инспектором в Милнертоне. У него было все – жена, дети, дом. Но он все пропил, стал бездомным бродягой и поселился в парке. Из имущества у него была только старая магазинная тележка. В тот день я злился на Матта. Как он мог сравнивать меня со Старым Ханжой? А потом я понял, что иду той же дорожкой.
– Не хочу, чтобы ты видел меня такой, – повторила Алекса.
– А я не хочу, чтобы ты выбросила свою жизнь на помойку… Особенно сейчас.
Она сидела, по-прежнему закрыв лицо руками, и молчала.
– Где другая бутылка?
Она не ответила.
– Алекса!
Она согнула ноги в коленях, обняла их руками и прижалась к коленям лбом.
– Куда ты ее спрятала?
Она с трудом показала пальцем на туалетный стол.
– В каком ящике?
– В третьем.
Гриссел встал, выдвинул ящик. Порылся в стопке нижнего белья, нащупал бутылку. Снова джин.
– Больше нет?
Алекса покачала головой, по-прежнему не глядя на него.
Он снова подсел к ней с бутылкой в руках.
– Ты купила ее в отеле, – уверенно заявил он, увидев, что бутылка откупорена.
Алекса кивнула.
– «Маунт-Нельсон»?
Алекса снова кивнула.
Раньше она отправлялась пить именно туда. Сама ему рассказывала.
– Сейчас я заеду к себе домой. Приму душ, позавтракаю. Потом, в семь часов, вернусь за тобой.
– Куда ты меня повезешь? – со страхом спросила Алекса.
– Мне надо работать. Тебе придется побыть со мной, пока я чего-нибудь не придумаю.
– Нет, Бенни…
Понимая, что спорить с ней сейчас бессмысленно, он встал:
– Прошу тебя, Алекса, будь готова к семи часам.
Он вышел.
В три минуты восьмого он позвонил в дверь ее дома. Алекса открыла почти сразу. Бенни увидел, что она неплохо поработала над собой. Следов вчерашнего загула почти не было заметно. Она надела серую юбку и жакет с белой блузкой, подкрасилась, вымыла голову, причесалась. Выдавали ее только глаза.
– Пошли, нам пора.
Она не двинулась с места.
– Ты сердишься на меня.
– Я последний, кто будет сердиться на тебя. Пожалуйста, пойдем.
– Бенни, ты не можешь постоянно за мной присматривать. Обещаю, пить я не буду – тем более сегодня. После обеда у меня репетиция.
– Я опаздываю. Поехали, пожалуйста!
– Ты все-таки сердишься. – Алекса нехотя вышла на крыльцо, заперла дверь на ключ и следом за ним зашагала к машине.
Когда они уже выехали на дорогу, она повторила:
– Ты не можешь постоянно за мной присматривать.
– Алекса, твое лицо на рекламной афише.
Она опустила голову:
– Да. Мое лицо на рекламной афише.
Гриссел перегнулся к заднему сиденью, взял белый конверт и протянул ей:
– Вот, взгляни, пожалуйста.
Она откинула клапан, достала фотографии.
– Ее зовут Ханнеке Слут. Ее убили в собственной квартире 18 января. Вон там, совсем недалеко. – Он ткнул пальцем в сторону центра города.
– Она была красивая.
Гриссел считал покойную Ханнеке Слут не столько красивой, сколько сексуально привлекательной, но вслух он ничего не сказал. Мужчины и женщины по-разному понимают красоту.
– Она была юристом, специалистом по корпоративному праву, и у нее больше года не было постоянного мужчины… В апреле прошлого года она сделала пластическую операцию по увеличению груди, тогда и сфотографировалась. Как по-твоему, зачем?
– Зачем она сфотографировалась?
– Да.
Алекса внимательно разглядывала все снимки, пока он лавировал в потоке машин на Бёйтенграхт. Наконец она сказала:
– Хотела запечатлеть свою красоту. Свое новое при обретение. Свою сексуальную привлекательность.
– Почему ей так хотелось все это запечатлеть?
Алекса вопросительно посмотрела на него.
Бенни попробовал объяснить:
– Вот ты когда-нибудь стремилась так… запечатлеть свою красоту? Я не говорю о снимках, которые ты делала по работе…
– Нас с ней нельзя сравнивать.
– Почему? Ты красивая… – не в силах удержаться, Гриссел покосился на ее грудь, – и все такое…
– Мне уже сорок шесть. Я пьяница. – И все же Алекса отрывисто усмехнулась, и он понял, что его слова ей понравились.
– Ей было тридцать четыре, – сказал он. – Почему ты не делала так, когда была в ее возрасте?
– Уверенности в себе не хватало.
– Только поэтому?
– Наверное, нет… Для такого поступка требуются определенные черты характера.
– Какие?
Наконец до нее дошло.
– Ага! Ты со мной консультируешься!
Бенни кивнул.
– Мне надо подумать, – сказала она, радостно улыбаясь.
Алекса осталась ждать его в кофейне на углу Лонг и Рибек-стрит, а он вошел в приемную «Силберстейн Ламарк» и сказал, что договорился о встрече с Ханнесом Прёйсом.
Его попросили подняться на двенадцатый этаж. Кабинет директора оказался просторным, обставленным неброско, но роскошно.
Прёйс, невысокий, но крепкий брюнет, встал ему навстречу, дружелюбно улыбаясь, и протянул руку. На вид ему можно было дать лет пятьдесят с небольшим. Гриссел сразу заметил и модную стрижку, и крошечные бриллиантики на запонках. Виски уже начали седеть; Прёйс носил очки в маленькой прямоугольной оправе того же оттенка, что и седина на висках.
Директор «Силберстейн Ламарк» оказался разговорчивым.
– Садитесь, капитан! – пригласил он певучим, звонким голосом, который, наверное, прекрасно звучал в зале суда. – Кофе? С сахаром и молоком?
– Да, пожалуйста, – ответил Гриссел, и Прёйс отдал соответствующий приказ, нажав кнопку внутренней связи. Потом продолжал: – Вижу, вы опять угодили под огонь прессы. Судя по всему, незаслуженно. Должен сказать, с самого начала ваша работа произвела на меня сильное впечатление. Следователь… не помню его фамилии… да-да, Нкхеси, спасибо… так вот, он дотошный малый, очень педантичный. Насколько я понимаю, вы прочли мои показания? Мы все испытали страшное потрясение, страшное! Ханнеке… была замечательным человеком! Ее смерть стала ужасной, огромной потерей. И все так… бессмысленно! И необъяснимо… И вот теперь объявился человек, который из-за нее ранит ваших сотрудников. У вас есть хотя бы…
Открылась дверь, и в кабинет вошла высокая черноволосая красавица с подносом в руках. Поднос она поставила на стол.
– Угощайтесь, пожалуйста, – предложил Прёйс. – Спасибо, Натали!
Красавица кивнула, улыбнулась и вышла. Прёйс так и остался стоять, положив одну руку на столешницу.
– У вас есть хотя бы предположения относительно того, кто стреляет в полицейских?
– Я надеялся, что вы сможете нам помочь, – ответил Бенни, доставая блокнот.
– Что вы, капитан, боже упаси! Понятия не имею. То есть… Все дело казалось необъяснимым с самого начала. Никто не желал Ханнеке зла.
Гриссел кивнул.
– Мистер Прёйс, кто-то ведь причинил ей зло. А судя по обстоятельствам ее гибели, все указывает на то, что зло ей причинил человек, которого она так или иначе знала. У нас два варианта. Работа и личная жизнь. Или сочетание первого и второго. Ходят слухи, что в 2002 году у мисс Слут был роман с женатым коллегой…
– Вы должны проявлять крайнюю осторожность! – Прёйс предостерегающе поднял палец.
У Гриссела не было ни сил, ни желания спорить с Прёйсом.
– Мистер Прёйс, – сказал он, – я должен только одно – выполнять свой долг. Если свидетель утверждает нечто, мой долг – проверить его показания.
– Подобные утверждения совершенно голословны!
– По словам свидетеля, у Ханнеке Слут был роман с Вернером Гелдерблумом. Вам о нем известно?
Прёйс ответил не сразу. Он сел в большое кожаное кресло и скрестил руки на груди.
– Да, известно, – сухо ответил он, – но, уверяю вас, все давно закончилось. Это было очень давно – девять-десять лет назад.
– Вы уверены?
Вся жизнерадостность Прёйса куда-то испарилась. Он наклонился вперед и ткнул в Гриссела пальцем:
– Вы роетесь в чужом грязном белье, потому что больше вам не за что зацепиться, в том-то и беда! Так вот, позвольте вам сказать, что вся история давно закончилась… да и продолжалась всего месяц-другой. Такое бывает. Не сомневаюсь, и у вас случались интрижки.
– Вы уверены в том, что их роман был недолгим и давно закончился?
Прёйс откинулся на спинку кресла.
– Да, уверен! – Он вздохнул, видимо стараясь взять себя в руки. – Наверное, я принимаю происходящее слишком близко к сердцу, но Вернер Гелдерблум… через два года ему выходить на пенсию… То есть… Понимаете, капитан, Ханнеке была очаровательной женщиной. В определенном возрасте… мужчина сознает, что стареет. Рядом жена, с которой прожил тридцать лет… Кажется, это называется кризисом среднего возраста. И вот приходит молодая красавица, которая вами восхищается… Кто бы устоял перед такой? Десять лет назад Гелдерблум поддался искушению. Он сразу осознал свою ошибку и положил всему конец. Ханнеке перевели из отдела корпоративных отношений в отдел коммерческого права, и роман заглох сам по себе. Если бы я подозревал, что это имеет какое-то отношение к ее убийству…
