Жан-Люк Банналек - Курортное убийство
– Вы упомянули о каких-то обязательствах, связанных с передачей в наследство отеля.
– Да, но этих обязательств было немного. Мадам Лажу должна оставаться на своей должности до конца жизни и при этом условии сохраняет жалованье. Мадам Мендю назначается ее преемницей на должности управляющей отелем. Главное условие: отель не может быть продан и должен сохранить свой нынешний облик. В этих формулировках, естественно, заложена известная неопределенность. При этом Луак Пеннек должен согласиться на эти условия, чтобы вступить в права наследования.
Дюпен задумался.
– У меня еще тогда появилось ощущение, что Пьер-Луи Пеннек с удовольствием дополнил бы этот список еще парой пунктов. Несколько раз он прямо на это намекал.
– Могло ли это стать основанием для изменения или дополнения завещания?
– Этого я сказать не могу.
– Сам Пьер-Луи Пеннек говорил об изменениях или дополнениях?
– Он говорил об изменениях.
Дюпен записал в блокнот это слово и дважды его подчеркнул.
– Что могло содержать завещание, чтобы стать мотивом убийства? В принципе в нем нет ничего экзотического, хотя некоторые пункты удивляют.
Это был риторический вопрос. Мадам де Дени отвернулась и принялась смотреть в окно. Дюпен проследил за ее взглядом.
– Какая невероятная синева.
В кабинете снова наступило долгое молчание. Наконец мадам де Дени неопределенно повела плечами.
– Не хочу спекулировать на эту тему. Моя профессиональная обязанность – оперировать фактами и доказательствами фактов. Я работаю с документами.
Дюпен не вполне понял, что она имела в виду. Он и сам блуждал в это время в своих мыслях. На душе было неспокойно. Собственно, терпение было на пределе.
– Знаете, вы мне очень помогли. Это были очень важные сведения. Хочу выразить вам мою сердечную благодарность, мадам мэтр. Вы были очень любезны.
– Не стоит благодарности, господин комиссар. Я сделала все, что могла. Надеюсь, я смогла хоть немного прояснить ситуацию. Это ужасное преступление. Кто бы мог подумать, что в преклонном возрасте господину Пеннеку придется умереть насильственной смертью.
– Да, вы правы.
– Я провожу вас.
– Нет, нет, мадам. Не хочу вас затруднять, я прекрасно помню дорогу.
Дюпен пожал протянутую ему руку.
– Всего хорошего, господин комиссар.
– Да, и вам всего доброго. Надеюсь, что когда-нибудь мы с вами увидимся по более приятному поводу.
Мадам де Дени улыбнулась:
– Я тоже на это надеюсь.
Комиссар Дюпен понимал, что его прощание с мадам де Дени было, пожалуй, слишком поспешным. Ему надо было немного пройтись и привести в порядок мысли. Дело становилось все более запутанным. На такой стадии расследования это всегда было хорошим знаком, но в данном случае у Дюпена не было такого чувства.
Дюпен направился к отелю, свернул направо на узкую улочку и решил по ней пройти к отелю через холм. Так как эта улица не вела к реке, то туристов здесь было мало, и Дюпен мог сосредоточиться.
В завещании не было ничего сенсационного, хотя некоторые пункты вызывали удивление. Но здесь так же, как и с болезнью Пеннека, было невозможно сказать, знал ли кто-нибудь о его распоряжениях. Говорил ли он что-нибудь своим наследникам? Сын Пеннека и его жена отрицали, что им известно содержание завещания, хотя чувствовалось, что оба считают его чистой формальностью. Они знали, что свое наследство получат. Правда, это ни о чем не говорило. Фраган Делон и Франсина Лажу тоже ни о чем не догадывались. Решающим, однако, являлось не само по себе завещание: Пеннек, узнав, что скоро умрет, вознамерился изменить завещание. В каком пункте? В одном или в нескольких? Или он хотел добавить к завещанию что-то новое? Такие сведения стали бы ключом к разгадке. Но и здесь таился вопрос: не знал ли кто-нибудь о намерении Пеннека? Речь действительно может идти только о возможных изменениях, так как в распоряжениях действующего завещания нет никакого мотива для убийства. Оно должно быть несколько драматичнее. Или завещание – даже в его нынешнем виде – содержит нечто такое, что заставило кого-то убить старого Пеннека, просто Дюпен не смог этого разглядеть.
Дюпен поднялся на вершину холма. Вид отсюда открывался действительно умопомрачительный. Именно так выглядел Понт-Авен на картинах многих художников. Отсюда было видно, какая холмистая здесь местность, как извилиста долина реки, резко переходящая в ущелье фьорда. Внезапно Дюпена озарило. Он вытащил из кармана телефон и набрал номер мадам де Дени.
– Вас беспокоит Жорж Дюпен. Прошу прощения, мадам мэтр, но у меня возник еще один вопрос.
– Вы нисколько мне не помешали, господин комиссар.
– Когда господин Пеннек во вторник просил назначить встречу для того, чтобы изменить завещание, он говорил, что это очень спешно, но тем не менее назначил ее на четверг, так?
– Да, это он предложил четверг.
– То есть он говорил, что это очень спешно, но не стал назначать встречу на тот же день или по крайней мере на среду?
– Гм, нет. Как я уже сказала, он сам предложил четверг.
Мадам де Дени, задумавшись, помолчала.
– Я поняла вас. Да, вы правы, он оттянул встречу на целых три дня. На три дня отложил решение дела, которое представлялось ему неотложным – и при этом зная, что может умереть в любой момент. – Мадам де Дени помедлила, а затем продолжила: – Перед встречей со мной ему надо было уладить какое-то дело.
Дюпен уже был наслышан об уме и проницательности мадам де Дени.
– Вы наверняка очень скоро распутаете это дело, господин комиссар.
– Я не очень в этом уверен, но спасибо и до свидания, мадам мэтр.
– До свидания.
Дюпен начал спускаться с холма по узкой крутой дороге. В конце она переходила в каменную старинную лестницу, которая, петляя между богатыми виллами и живописными участками, вела к Авену. Спустившись вниз, Дюпен обнаружил едва заметную тропинку, которая, ответвляясь от улочки, шла вдоль реки и вела к ярко-красной скамейке, почти скрытой за кустарником, росшим в тополиной рощице. С дороги скамейку было практически не видно, хотя она находилась буквально в паре метров от реки, на небольшом возвышении. Дюпен сел на скамейку. Вода Авена здесь текла по камням и, низвергаясь с них, шумела, как горная речка. Шум стоял невообразимый, грохот падающей воды был слышен во всем Понт-Авене и стихал только в гавани. Этот фоновый шум был слышен в городе круглосуточно, особенно по ночам. О море здесь не напоминало ничего, тут был совершенно иной мир, и это больше всего поражало Дюпена в Понт-Авене.
Несколько минут Дюпен сидел неподвижно, потом достал телефон и набрал номер.
– Риваль?
– Господин комиссар?
– Да.
– Я очень плохо вас слышу.
– Где вы?
– Я в комиссариате, только что вернулся из Понт-Авена. Связь не очень хорошая, я все время слышу какой-то шум. Где вы находитесь?
– Сижу на берегу речки.
– На берегу речки?
– Я же сказал. Какие новости о взломе? Есть какие-нибудь следы?
– Пока нет, Реглас обещал позвонить.
– Позвоните ему еще раз сами.
– Но он… – Риваль хотел что-то сказать, но осекся.
– Мне надо поговорить с директором Общества любителей живописи. У вас есть его адрес?
– Он есть у Кадега.
– Значит, я позвоню Кадегу.
– Минутку, господин комиссар. Час назад звонил доктор Лафон. Он хотел поговорить с вами, но вы были у нотариуса, и Нольвенн соединила Лафона со мной.
Риваль знал, что комиссар всегда предпочитал сам говорить с Лафоном.
– И что?
– Четыре раны, как уже было сказано. Раны глубокие, на всю длину лезвия. Локализация: верхний отдел живота, легкое и два ранения в области сердца. Доктор Лафон говорит, что Пеннек умер практически мгновенно. Удары наносились перпендикулярно поверхности тела. Лезвие острое, ровное, длиной около восьми сантиметров.
– И что все это значит?
Дюпен никогда не был специалистом по холодному оружию.
– Это обычная длина ножевого лезвия. Возможно, это был большой карманный складной нож. В раневых каналах нет никаких следов ржавчины или грязи. Нож был чистый.
– Мы знаем, в котором часу умер Пеннек?
– Около полуночи, не позже. Но вы же понимаете, что Лафон не мог определить время наступления смерти с точностью до минуты…
– Конечно, я вовсе не настаиваю, чтобы Лафон занимался сочинительством, рискуя своей репутацией серьезного специалиста.
– Приблизительно так он мне и сказал.
– Хорошо, я все принял к сведению. Позвоните мне, если будут какие-то новости.
День снова, как и вчера, выдался на славу – настоящий летний день. Небо было ясным и безбрежным, хотя вечером на горизонте маячили темные тучи. Дюпен был уверен, что по всем признакам такая погода удержится еще пару дней.
Кадег без промедления дал ему адрес господина Бовуа. Он жил в центре городка, немного вверх по течению Авена, на одной из узких улочек, где всегда было сыро, – на Рю-Жоб-Филипп. Это был – как и почти все дома этого живописного места – красивый каменный особнячок, словно сошедший со страниц путеводителя. В узком переднем дворике росли пышные гортензии – розовые, фиолетовые, голубые, синие, красные.
