Алексей Макеев - Медвежий угол
– Так, понятно, – жестяным голосом сказал Гуров. – И все-таки в какое конкретное место вывозят отходы? Твой Вася тебе этого не поведал?
– Вася этого не знает, – ответил Крячко. – Я же говорю, судьба отходов никого особо не волнует – главное, что не у себя под носом. Но Вася сообщил мне весьма конкретные вещи – второй вторник, часов восемь-девять вечера, десяток тяжелых трейлеров. Машины бывают разные, но, как правило, это платформы, покрываемые сверху брезентом. При каждой машине охранник – думаю, из тех, с деревянной головой… То есть, если пристроиться к их колонне, можно свободно получить по тыкве – да так, что потом, кроме «мама», ничего умного сказать не сможешь…
– А мы не будем пристраиваться ни к чьей колонне, – сказал вдруг повеселевший Гуров. – В конце концов, это не наше с тобой дело. У нас конкретное задание – расследовать причины смерти Подгайского. Все эти отходы и колонны – для нас не более чем сопутствующие обстоятельства. Пусть ими экологическая полиция занимается. Без крайней нужды мы туда соваться не станем. Но ты, Стас, хорошо поработал – свои горячие, но несправедливые слова беру пока обратно. Пожалуй, еще десять тысяч ведер – и золотой ключик будет у нас в кармане! Пока ты ездил, тут такое творилось! Сейчас думаю пойти на почту – свяжусь с генералом. Пусть там наверху нажмут на Светлозорскую прокуратуру. Теперь совершенно ясно, что следствие по делу Подгайского проведено спустя рукава, а сегодня один из местных ментов пристрелил моего главного свидетеля, и я не могу допустить, чтобы это дело тоже спустили на тормозах.
Гуров рассказал другу обо всех перипетиях сегодняшнего дня. С Крячко сразу слетела его напускная веселость – слушая, он то и дело пораженно качал головой, а под конец сказал:
– Это, Лева, просто Сицилия какая-то! И цыгана неспроста убили! Уверен на сто процентов – ему таким образом рот закрыли. С полной гарантией, как говорится… А этот Заварзин, опер бывший – как думаешь, у него тут тоже рыльце в пушку?
– Я не удивлюсь, – хмуро сказал Гуров. – Слишком велеречив и хитер. Но пока у меня нет против него никаких фактов. Одна личная неприязнь. Нет, пожалуй, уже целая война. Но даже этого маловато для серьезного обвинения. Однако вся эта история с убийством Караима наводит на размышления. Пока они тут не успели спрятать концы в воду, надо действовать. Я иду звонить генералу, а ты пока, так и быть, можешь заняться ужином. Слетай в магазин и купи чего-нибудь повкуснее. Я уже не в состоянии пользоваться услугами местного общепита.
– Понял! – с энтузиазмом вскричал Крячко, вскакивая на ноги. – Мы устроим шикарный ужин – с икрой и цыганками!
Гуров досадливо поморщился.
– Ты бы не поминал сейчас про цыганок! – сказал он. – Не к месту это сейчас. И не надо икры. Купи чего-нибудь попроще. И хлеба не забудь…
Гуров ушел, а Крячко, пересчитав наличные деньги и натянув на плечи пиджак, уже собрался бежать в магазин, который находился через дорогу от гостиницы, как вдруг в дверь номера постучали. Крячко, полагая, что это кто-то из обслуживающего персонала, спокойно предложил заходить. Дверь открылась, и в комнату вошла цыганка.
У Крячко глаза полезли на лоб. «Легка на помине, – с иронией подумал он. – Хорошо бы, Лева не вернулся раньше времени. Он сейчас меня просто убил бы. Решил бы, что это я специально подстроил. А мадам-то вполне ничего…»
Цыганка была классическая – в цветастых юбках, с монистами на смуглой шее, с сумасшедшим огоньком в черных глазах. Лицо ее вполне можно было бы назвать красивым, если бы не суровое выражение, которое придавало этой женщине неприступный и даже таинственный вид. Было в ней что-то от прекрасной бронзовой статуи, перед которой бессильно время. Крячко очень ясно все это почувствовал и испытал какое-то странное душевное волнение – почти робость, – которое поспешил тут же скрыть за своим обычным балагурством.
– Мне, голубушка, гадать не требуется! – натянуто улыбаясь, сказал он. – Я сам все наперед знаю. А то, может, ты дверью ошиблась?
Цыганка посмотрела на Крячко, как ему показалось, с полнейшим презрением и сказала глубоким завораживающим голосом:
– Я не гадать пришла. Мне другой мужчина нужен – видный, на артиста похожий…
Крячко слегка растерялся от такого вступления, но тут же с юмором ответил:
– Ушел он. Правда, скоро вернется. Будешь ждать или с невидным пообщаешься? Я, конечно, в артисты не гожусь – рылом не вышел, но какой-нибудь совсем простой номер исполнить могу… А у вас что – своих артистов не хватает?
Губы цыганки сложились в неприязненную гримасу.
– Пустой ты человек! – сурово сказала она. – И говоришь пустое. Для тебя цыгане – артисты да гадалки. Коней воруют да песни поют – вот и все, что ты знаешь… Ничего-то ты не понимаешь, дорогой!
– А ты объясни, – предложил Крячко. – Я вообще-то понятливый, хотя по лицу и не скажешь. Может, ты по поводу сегодняшнего убийства пришла?
– Не твое это дело! – отрезала цыганка.
– А вот тут ты ошибаешься, – хладнокровно заметил Крячко. – Мы с тем красавцем, которого ты ищешь, одним делом занимаемся. Можешь даже документы мои посмотреть, если читать умеешь. Я, между прочим, полковник и старший оперуполномоченный, понятно?
– Так ты из Москвы тоже? – заколебалась цыганка, недоверчиво разглядывая коренастую фигуру Крячко. – И кто же тебя, неказистого, полковником-то назначил?
– Ну это тебя не спросили! – возмущенно фыркнул Крячко. – У нас не за внешность, между прочим, звания дают, а за заслуги!
Цыганка еще несколько секунд рассматривала его, а потом вдруг резко сказала:
– Показывай свой документ!
Крячко осуждающе покачал головой, но удостоверение все-таки достал и подал, грозно предупредив при этом:
– Только без фокусов! Слямзишь книжечку – под суд пойдешь!
Цыганка ожгла его уничтожающим взглядом.
– Дурак ты, хоть и полковник! – сказала она.
Она презрительно отбросила удостоверение, а когда Крячко поспешно схватил его и спрятал в карман, неожиданно проговорила:
– Ладно, скажу тебе! Нельзя мне тут задерживаться. Ты своему товарищу передай обязательно! Мы с Караимом не были мужем и женой, но любовь у нас была безумная. Этот мент его сегодня нарочно убил. Боялся, что Караим вам все расскажет. Пришел к нему, будто поговорить, а сам пистолет достал и в грудь выстрелил. Караим и охнуть не успел. Только этот мент не знал, что я за занавеской у Караима сидела и все видела.
– Постой, – озабоченно перебил ее Крячко. – Какой мент? Ты опознать его сможешь? И как это он тебя не заметил? Если он на убийство решился – обязательно должен был место проверить.
– Да не успел он! – сказал цыганка. – Туда сразу все цыгане сбежались – он едва выскочить успел… Только они никто не видел, а я видела! Он теперь будет говорить, что Караим на него напал, а это неправда!
– Повторяю, ты опознать его сможешь? – спросил Крячко.
– Да чего его опознавать! – презрительно сказала цыганка. – Его все знают – Сережка Савинов. Он сам у цыган кормился, а такой сукой оказался!
– Что значит, кормился? – поинтересовался Крячко.
– А то и значит, – уклончиво сказала цыганка. – Ты уполномоченный – сам и думай! Только если вы Сережку не накажете, большая беда может быть. Наши мужчины барону прямо сказали, что мстить будут…
– Ну, это они зря! – протянул Крячко. – Так и передай своим мужчинам. Это уже большими сроками пахнет. Отправят вас всех куда Макар телят не гонял… Хотя почему тебя это волнует, не совсем понимаю. По идее, ты эту месть приветствовать должна, а ты к нам прибежала. Почему?
– Потому что пусть все по закону будет, – упрямо ответила цыганка. – Заварзин, полковник, своего выгораживать будет, может, даже спрячет его куда-нибудь… А наши все равно мстить станут. Невинные пострадают – зачем? Караима все равно не вернешь уже…
– Ох, темнишь ты что-то! – покачал головой Крячко. – Никогда не поверю, чтобы цыгане закон вдруг уважать стали. Что-то у тебя, голубушка, на уме!
Цыганка несколько секунд молчала, а когда заговорила, голос ее зазвучал совершенно иначе – умоляюще, с затаенной болью.
– Я тебе одному это говорю! Больше нигде не скажу – ни разу, не надейся! Не нравится мне, что мои братья делают, честно тебе скажу. Наркотиками торгуют, с милицией делятся. Плохо это! Вся округа нас ненавидит, а ведь раньше этого не было… И еще одно мне сердце рвет – ведь мой Караим хорошего человека убил! Милиционер его попросил – он и убил. В лесу выследил и по голове ударил. А чтобы не догадались, он его еще живого в другое место отнес и в штольню сбросил. А тот человек ничего плохого ему не сделал, даже и не видел его никогда. Неправильно это. Цыгане никогда так не делали. Наркотики всех до этого довели. Ведь цыгане торгуют, пока милиция им это позволяет, понимаешь? Отсюда и зло все идет.
– Та-а-ак! – произнес Крячко врастяжку. – Если я правильно тебя понял, ты утверждаешь, что ученого Подгайского из Москвы убил твой друг Караим по просьбе некоего милиционера. Это так?
