Елена Топильская - Помни о смерти
— Ну надо же с чего-то начинать, — настаивала я.
— Ну, вы, короче, определитесь, командиры, и мне свистните, — не выдержал Курочкин. — А у меня материалы лежат. Меня шефы в прокуратуру
Продали с условием, что в свободное время я свои бумажки отпишу. Я уж буду сюда народ вызывать, ладно? Я смотрю, не шибко тут буду загружен? А то у меня матерьяльчик горит — девочка по имени Мальвина Вальчук угнала коньки роликовые, попросила у какой-то лоховицы покататься, и только ее и видели. А Мальвине-то пятнадцать лет, то есть сесть реально может. Родители в отъезде, она говорит, из всей родни только дядя Игорь имеется, вот этого дядю мне нужно срочно выцепить. Я тогда его сюда вызову, хорошо?
— Ладно, — милостиво разрешили мы.
— Только, Коля, учти, теперь твоя ежедневная обязанность — смотреть сводки и искать труп женщины не первой свежести, неодетый, разве только завернутый во что-нибудь. Трупы, найденные в собственных кроватях и на коммунальных кухнях, можешь сразу пропускать. Если на трупе под кустом или в подвале нет повреждений, на него обрати особое внимание, — стал инструктировать его Лешка.
— Подождите, ребята, — прервал его Курочкин, — насколько я понял, труп нашли перед праздниками? А на следующее утро его в морге не было?
На каком этапе факт его обнаружения дошел до за-интересованных лиц, вы об этом думали? Мы с Горчаковым переглянулись.
— Продолжай, — сказал Лешка.
— Вы просто определитесь, кто тут засланный казачок: либо опер из отделения, который на этот труп выезжал, тогда это один коленкор, либо опер все-таки труп в морг отправил, а перехватили его ; уже в морге, а потом с опером поработали, чтобы он держал язык за зубами. Ну? Еще варианты есть?
— Есть, — сказала я. — Если Регина разболтала это кому-нибудь еще, кроме меня. Или родители ее мужа.
— Нет, все, хватит, надоело! — закричал Горчаков. Мы с Курочкиным уставились на него. — Сколько можно работать без оперативного сопровождения! Все нам врут, а мы только уши растопыриваем! Коля! Пора тебе устанавливать оперативные контакты! Внедряйся, во-первых, в морг, во-вторых, в восемьдесят девятое отделение, и в-третьих, соблазняй Регину.
Коля выслушал все это со стоическим спокойствием, спросил только, будет ли «в-двадцатых» и «в-сотых» и с чего прикажем начинать — с морга или с постели, а я, засмеявшись, добавила, что денег на оперативные расходы уйдет немерено, поскольку Регина — женщина дорогая, по пирожковым ее водить не будешь.
В этом месте нашей беседы затрезвонил телефон. «Помяни черта, и он тут как тут», — мелькнуло у меня в мозгу, пока я поднимала трубку.
— Як тебе сейчас приеду! — закричала трубка Регининым голосом.
— Ну что, Коля, — сказала я, положив трубку, — если исполнение служебных обязанностей неизбежно, тебе остается только расслабиться и постараться получить удовольствие. Сейчас прибудет объект вербовки. Ты, кстати, женат?
— Нет, а что?
— Просто у нее духи очень сильные, даже если ты просто рядом посидишь, весь пропахнешь.
— Да? — заинтересовался Коля. — Наконец-то я приду домой пахнущий не блевотиной и перегаром, а импортными духами! Я согласен!
— Ты не забывай, что тебе еще и в морг внедряться, там ты как раз мертвечиной пропахнешь.
Лешка был бы не Лешка, если бы все не опошлил. Погасил светлую радость опера…
— Кстати, а почему именно тебя отдали в бригаду? — спросила я. — Что, в убойном отделе уже никого не осталось?
— Да понимаешь, я тут слегка прокололся, жалобу на меня накатали, шеф окрысился, иди, говорит, с моих глаз долой, видеть тебя не хочу… А тут запрос из прокуратуры подвернулся, меня в бригаду и засунули.
— А чего ты натворил-то?
— Да так…
— Колись-колись, — поддержал меня Лешка. — Мы должны знать, что ты за фрукт. Вдруг ты главный милицейский секрет врагам продал?
— Это, что ли, где водка дешевле? Нет, этот секрет я врагам не сдам. Просто я детский опер, мне автоматически достаются все материалы, связанные с несовершеннолетними, в том числе и телефонограммы из лечебных учреждений о детских травмах. Ну, вы знаете: в бланке телефонограммы после фамилии, имени и отчества пострадавшего, идет графа «год рождения» — «тысяча девятьсот» уже заделано, и оставлен пропуск для двух последних цифр. Но поскольку в больницах считают число полных лет больного, доктора, звоня в милицию, так и говорят — не «сорокового года рождения», а «пятьдесят семь лет», а дежурные у нас машинально это число полных лет вписывают в графу «год рождения». Ну, а тут случилось беспрецедентное событие доктор передавал телефонограмму и назвал не число лет, а год рождения, а наш дежурный так и записал. Утром начальник мне на стол кидает телефонограмму и говорит: «Разберись, тут девочку двенадцатилетнюю побили». Ну, я звоню пострадавшей домой, мне какой-то мужик отвечает, я так важно прошу к телефону родителей Кати Михайловой. А он замолкает, и когда я уже начинаю думать, что связь прервалась, отвечает: «А у нее нет родителей». Меня это не смущает, я говорю, что меня устроит ее дедушка или бабушка, на худой конец — опекун. «Нету», — говорит мужик, помолчав еще пять минут. Ну, а я ему: "А ты кто — старший брат? — строго так спрашиваю и, слова ему не давая вставить, еще более строго продолжаю:
— В общем, меня интересует, где Катю побили. Если она подралась с подружками во дворе, это одно, а если ее поколотили в школе, то мне это уже надоело. Я, наконец, разберусь с этой вашей школой, завуч у меня ответит… Да, а ты-то все же кем Кате приходишься?" «Я ее внук», — отвечает мужик, и тут до меня наконец доходит, что Кате Михайловой двенадцать лет было в начале века. А потом я представил драку Кати во дворе с такими же божьими одуванчиками и заржал прямо в трубку, на свою голову… А мужик на меня жалобу — мол, милиция вместо того, чтобы найти хулиганов, цинично поднимает на смех потерпевшую и ее семью.
— Да, бывает, — посочувствовали мы Курочкину.
— Ну, короче, где ваша дамочка, которой надо пожать лапу? Я весь в нетерпении!
Как по заказу распахнулась дверь моего кабинета, и на пороге предстала во всем великолепии Регина Шнайдер-Лебедева; описываю в том порядке, в каком ее осматривал остолбеневший от такой красоты Курочкин: короткие сапожки на высоченных каблуках, французские прозрачные колготки, короткая лисья шубка, двадцать брильянтов на пальцах, десять в ушах, светлые волосы по плечам, очки со стразами.
Несмотря на то, что у меня ноги тоже не двадцать сантиметров длиной, я машинально задвинула их под стул и оглянулась на Лешку. Как он ни кроет Регину в ее отсутствие, но когда она появляется, нижняя челюсть у него плохо держится, сразу отваливается. И слюни текут. Тьфу! А Курочкин просто был готов. Если бы нам требовалась вербовка в обратном порядке, можно было бы считать, что дело в шляпе. Я с сомнением оглядела старенький Колин пуховик и грубые ботинки. Но Коля не растерялся — уже целовал ручки, что Регина с видимым удовольствием поощряла, усаживал в красный угол, помогал снять шубку, лепетал что-то про божественный аромат, — в общем, не посрамил оперативную братию, которая и в стоптанных башмаках может прельстить любую разодетую красавицу, был бы оперативный интерес… Или не только оперативный?
Всласть нащебетавшись с Колей, Регина вспомнила, наконец, зачем приехала.
— Маша, мне надо с тобой поговорить, мне требуется твоя помощь! Мальчики, может быть, и вы мне поможете, — томно закатила она глаза. — Я тебе раньше не хотела говорить, чтобы не загружать своими проблемами, у тебя и без меня хватает, о чем подумать, но теперь пришлось. Я первого ноября должна была лететь в Испанию, по делам. Серж дал мне три тысячи долларов с собой, и я их засунула в зонтик и забыла об этом. А на таможне их нашли и сказали, что это контрабанда…
Она оживилась еще больше, начав рассказывать в лицах:
— Таможенник, противный такой дядька, говорит, что я нарочно их туда засунула, чтобы не декларировать; я ему говорю: «Дурик, да сейчас эту справку на вывоз купить — раз плюнуть, в любом пункте, неужели бы я стала прятать их так бездарно, в зонтик, если бы захотела провезти контрабанду?!», а он говорит: «Не понимаю, зачем еще можно деньги засунуть в зонтик?» Я ему объясняю русским языком, что все очень просто: мой старшенький, Герик, как-то взял у Сержа без спроса сто тысяч, ну, так получилось, поэтому я стала деньги от детей прятать. Ну что в этом такого? А когда Серж дал мне доллары, я их сунула в то, что под руку подвернулось, и забыла об этом. Могла я забыть? А он мне: у вас травм головы не было? Что теперь делать?! Меня уже в прокуратуру вызывали и допрашивали, и тоже спрашивали, не состою ли я на учете в ПНД и не было ли у меня сотрясений мозга. А сегодня следователь приходил в школу и выяснял, не был ли Герик замечен в воровстве, а после этого обошел всех моих соседей — выяснял, что у меня за семья.
