Елена Топильская - Помни о смерти
Обнаружила я это слишком поздно: когда предложила участникам эксперимента задавать вопросы обвиняемому. Вот тут начался бенефис эксперта Струмина! Он раздвинул всех руками, вышел вперед и строго спросил злодея, как дошел он до жизни такой, но, не дождавшись ответа, приосанился и запел: «Гляжу я на небо та думку гадаю…»
Весь трагизм ситуации заключался в том, что видеозапись шла полным ходом, и остановить ее я не могла. А видеофонограммы следственных действий монтажу не подлежат. Когда Гена, скорбя, что он не «сокил», стал размахивать «крыльями», наш обвиняемый сжалился надо мной и тихо предложил записать все сначала, только «этого дурика убрать». Гену отвезли домой на такси, а я обогатила свою следственную практику дублем четырехчасового эксперимента с видеозаписью.
Глядя на сопящего Струмина, я содрогнулась от воспоминаний и пошла к Наталье.
Панова выдала мне требуемые экспертизы. Я засунула их в сумку и позвонила в морг Васе — спросила, не хоронили ли кого-нибудь в последние дни в закрытом гробу. Вася мне ответил, что на праздниках похорон не было, сегодня — первые после выходных, закрытых гробов нет. Я ему в двух словах сообщила про недееспособного Гену Струмина и про то, что он несет какой-то бред, оскорбительный для меня. Вася заинтересовался:
— Что он конкретно говорит?
— Да ну, полную чушь, обзывает меня смертью с косой, кричит, что из-за меня Неточкина убили, я даже сути не могу уловить.
— Ладно, пойду поищу кого-нибудь, может, найдутся добровольцы Генку сменить на боевом посту, а то все это может плохо кончиться.
Я поняла, что заведующий на похоронах, а Вася, как всегда, остался старшим наряда. Не сомневаясь, что он что-нибудь придумает, я успокоилась и отправилась восвояси.
Вечером я позвонила в дежурное отделение — узнать, как прошло дежурство под знаком зеленого змия. Панова мне сказала, что вскоре после моего ухода она уехала на труп, а когда вернулась, Гены не было. Мы с ней сошлись во мнении о том, что, может, это и к лучшему, я ей пожелала продержаться до утра; но какое-то беспокойство меня грызло. Если Генка ушел сам, одурев от хмеля, не приключилось бы с ним чего…
Когда я вернулась в прокуратуру, мне сообщили, что следователя Филонова услали на происшествие. Лешка привел ко мне в кабинет Колю Куроч-кина и, посмеиваясь, рассказал, что поступило заявление об изнасиловании Лолиты Нетребиной и что девушка с таким именем просто обречена быть потерпевшей.
— Это ее знакомые, в три часа ночи вышла из ночного клуба, села к ним в машину, а оттуда прямиком в милицию.
Я кивнула:
— Понятно, Филонову повезло — они помирятся еще до того, как он успеет возбудить уголовное дело. Очередные мальчики из деревни Песь.
— Похоже, — согласился Лешка.
Сколько таких случаев бывало, когда заявляли об изнасиловании оскорбленные возлюбленные, неудовлетворенные шалавы и даже не сошедшиеся в цене проститутки; а мы — разбирайся, почему шесть раз было по согласию, а седьмой — изнасилование. Вот я упомянула мальчиков из деревни Песь, а это вообще отдельный роман эпохи борьбы с алкоголизмом; для нас с Лешкой это уже имя нарицательное.
Не понимающему наши условные обозначения Коле Курочкину мы рассказали, что давным-давно было у нас в прокуратуре такое дело: молоденький мальчик приехал из Новгородской области, работать не хотел и прекрасно устроился на содержании у сорокалетней барменши — женщины весьма интересной, очень хорошо сохранившейся и чрезвычайно обеспеченной. А через некоторое время мальчика сманила другая барменша, старше первой двумя годами, тоже очень интересная и обеспеченная, но вот в нее-то мальчик сильно влюбился.
И у этой его пассии была дочь, которая искренне недоумевала, зачем мальчику спать со старой вешалкой — ее мамашей, когда есть она, юная и свежая; а мальчик игнорировал ее откровенные намеки и хранил верность «старой вешалке»; ну, бывают такие — геронтофилы. Через полгодика он мадам наскучил, и она в бархатный сезон упорхнула на юг с другим кавалером.
Когда наш герой об этом узнал, он с тоски набрался до поросячьего состояния и забылся горьким алкогольным сном. А юная и свежая девушка рассудила, что подвернулся удобный случай, и залезла в его одинокую постель. Но поскольку мысли героя занимала не дочка, а мама, он оказался не на высоте. Девушка была оскорблена в лучших чувствах и пошла жаловаться на неудачу соседу, который давно был в нее влюблен. Сосед выслушал ее жалобы и сказал ей: «Так тебя же изнасиловали!»
«И правда», — ахнула девушка и побежала в милицию. В три часа ночи приехал наряд, повязал пьяного героя, при этом он не проявил никакого удивления и был посажен в кутузку до прибытия дежурного следователя.
Месяца за три до этого грянул антиалкогольный горбачевский указ. Когда приехал дежурный следователь, он спросил все еще не протрезвевшего, но тихого и покорного героя: «Вы знаете, за что вас задержали?» — «Знаю, — покаянно склонил голову молодой человек, привезенный в милицию ночью из собственной постели, — за то, что пьяный был…»
На следующий день состоялся допрос потерпевшей, в ходе которого она на восемнадцатом году жизни узнала, наконец, от следователя Горчакова цензурные наименования женских и мужских половых органов. В разгар гневной речи потерпевшей, с требованием сурово наказать обидчика, Горчакова вызвали к прокурору; он попросил девушку пять минут подождать в коридоре. Уж не знаю как, но о беде, в которую попал герой, стало известно его прежней сожительнице, та пришла в прокуратуру и дожидалась под дверью. Потерпевшая, выйдя в коридор, присела на скамеечку рядом с нею.
Когда Горчаков вернулся в кабинет, потерпевшая категорически отказалась продолжать допрос, заявила, что никаких претензий ни к кому не имеет, во всем виновата сама, и попросила отпустить героя, чтобы она могла перед ним извиниться. Лешка вышел в коридор и спросил у отставной возлюбленной: «Неужели вам пяти минут хватило?..»
Та только царственно повела плечами в заморских нарядах и доверительно сказала Горчакову: «Вы знаете, кем он был, когда я его подобрала? Мальчик из деревни Песь. Я отмыла его, приодела, откормила и научила обращаться с женщинами. Ему на это потребовался ровно год». Она махнула рукой и пошла к выходу из прокуратуры…
Вот такая трогательная история… Курочкин чуть не прослезился.
Но поболтали — и хватит. Надо было определиться, где искать концы в нашей истории с «левым» трупом. Я уже решила, что надо попробовать поискать в Мурманске, а если там вытащим пустышку — тогда… Или на Камчатке, или не знаю…
Конечно, для того чтобы быть уверенными, что вариант отработан, надо было кому-то ехать в Мурманск, самому копаться в картотеке «потеряшек» и вообще действовать по обстановке. Мы все дружно повздыхали, отдавая себе отчет в том, что командировку нам никто не подпишет. Во-первых, в городской прокуратуре нам с этим материалом светиться было нельзя; во-вторых, что вообще-то «во-первых», и у нас, и в милиции на все попытки доказать, что нужна командировка, кратко, но убедительно отвечают: «Нет денег!» С момента развала Союза Советских Социалистических Республик у прокуратуры нет денег ни на эксгумации, ни на командировки, ни на оплату экспертиз, за все рассчитываемся из фонда заработной платы. Есть, конечно, энтузиасты, которые на небольшие расстояния ездят за свой счет, если позарез нужно. Но на Камчатку ни один энтузиаст за свои деньги не поедет, билет на самолет в один конец стоит три миллиона, а в оба конца — соответственно шесть.
Мы грустно замолчали и опять стали вздыхать.
— Ребята, а что если попробовать с телевидением связаться? Обратимся к народу с просьбой сообщить нам, если среди их знакомых есть человек лет тридцати-тридцати пяти, не жаловавшийся на здоровье, о котором с лета нет ни слуху ни духу? У нас же вроде какие-то каналы вещают на Северо-Запад. Тоже, конечно, не ахти какой выход, но все-таки, — робко предложила я.
— Маша, вы же с Алексеем говорили, что затихарились по этому трупу, — возразил Курочкин. — Ваши оппоненты небось тоже телевизор смотрят, тут же все и выплывет.
— Коля прав, — подтвердил Лешка. — Придумай что-нибудь покруче.
— Хорошо, — не сдавалась я, — тогда остается одно: ехать в Мурманск и обращаться на телевидение там. Вроде бы мурманские каналы у нас не транслируются.
— Вот сказала, так сказала! — крякнул Горчаков. — Щас тебе бухгалтерия командировочку на подносе представит! Мы в Москву-то уже только по вызову из Генеральной ездим, а если телетайпа оттуда нет, на нет и командировки нет, а она в Мурманск собралась. И учти, что дяденька мог в Мурманске родиться, а в подростковом возрасте, когда зубы уже сформировались, оттуда переехать, например, в Салехард. Ну и что дальше?
— Ну надо же с чего-то начинать, — настаивала я.
— Ну, вы, короче, определитесь, командиры, и мне свистните, — не выдержал Курочкин. — А у меня материалы лежат. Меня шефы в прокуратуру
