Фридрих Незнанский - Прощение славянки
– Если вы так рьяно нападаете на мэра Сереб-ряникова, значит, вы на стороне Леоновича.
– Вот еще! Сразу видно, что вы человек в издательском мире новый. Ничего это не значит.
– Но вы действительно собираетесь на встречу с ним?
– Да нет, пока только договариваюсь.
– А можете договориться, чтобы он со мной поужинал?
– Это проще, чем интервью, – фыркнула Вязь-микина. – особенно когда он узнает, кто вы такой. Жрать старый хрыч любит в компании, тут вы в точку попали.
Вязьмикина оказалась на высоте. Два телефонных звонка помощнику Леоновича, и дело сдвинулось. Леонович передал, что обычно он публичности избегает, но в данном случае сделает исключение. И еще сказал, что издателя этого, как его там, Долгих, что ли, приглашает отужинать с ним в ресторан «Волга-Волга». Вязьмикина объяснила, что это особая честь, потому что в зависимости от статуса собеседника Ле-онович приглашает его в то или иное заведение.
Если верить местной прессе, да и действующей власти, Леонович, был главным криминальным авторитетом, крестным отцом города и т. д. При том что у него не было ни единой судимости, на взгляд Турецкого это выглядело странновато. Но оказалось, Леоновичу принадлежат все игорные заведения города – чрезвычайно прибыльный бизнес, по определению находящийся на грани криминала.
Что ж, в первые же дни засветиться в компании с такой крупной фигурой было очень уместно. Пусть Петра Петровича Долгих сразу идентифицируют соответствующим образом – те, кто за ним наблюдает. А ведь наблюдают, конечно.
– Вы же не сильно обидитесь, если на эту встречу я отправлюсь один? – риторически вопросил Турецкий.
Вязьмикина и бровью не повела.
– Поведайте мне предвыборную диспозицию. Кроме этих двоих есть еще кандидаты?
Вязьмикина кивнула. И добавила:
– Но только они не выйдут во второй тур.
– А какова нынешняя расстановка в городе? Кто из власть имущих кого лоббирует?
– Что вы имеете в виду? Вернее, кого?
– Губернатора и тех, кто руководит силовыми структурами.
– Губернатор Сафонов пока никого не поддерживает – пока. Такое впечатление, что он отмашку из Кремля еще не получил.
Турецкий сначала засомневался, а потом подумал, что это вполне возможно, учитывая, что губернаторы нынче фигуры не выборные, а назначаемые.
– Значит, Сафонов – человек пришлый?
– Какое там. Он тоже мэром Волжска был.
– А нынешний мэр давно в своем кресле сидит?
– Один срок.
– И какие у него отношения с губернатором?
– Отвратительные.
– А у губернатора с Леоновичем?
– Еще хуже, – засмеялась Вязьмикина. – Да это же обычная история. Пауки в банке. Причем банка открыта, а на волю никто не хочет. Пригрелись.
– Насчет остальных начальников вы не ответили. Прокурор? Глава Управления внутренних дел? УФСБ?
– Прокурор Глебов в политической возне не замечен. Майков, это милицейский босс, в постоянном конфликте с действующим мэром. Тяжлов, начальник УФСБ, его поддерживает, а на губернатора баллон катит. Изрядный такой баллон. – Она засмеялась.
– О господи, зачем только спросил, – вздохнул Турецкий. – Я уже запутался. Ну ладно, спасибо.
На самом деле он был доволен – ненавязчиво выяснил то, что и было нужно узнать. И какая бы ушлая ни была Вязьмикина журналистка, его истинный интерес за ворохом этих имен она сразу не поймет.
Турецкий и Леонович подъехали к ресторану одновременно и подошли к входу с разных сторон – Леонович вылез из лимузина и взглядом отпустил охранника, когда заметил приближающегося к нему Турецкого. Уверенный в себе старикан, не мог не отметить Александр Борисович. Они поздоровались, и Турецкий толкнул перед ним вращающуюся дверь.
Леонович чуть наклонил голову, потупился, и его лицо осветилось простодушнейшей улыбкой. На миг Турецкому это показалось странным – неужто этот широкоплечий семидесятилетний мужик так благодарен ему за жест обыденной вежливости? Однако в следующую секунду Турецкий понял, что улыбка не имела касательства ни к нему, ни к его светским манерам. Леонович просто предвкушал то, что ждет его за порогом.
Едва Леонович вошел в вестибюль, украшенный причудливыми бронзовыми скульптурами, подхалимаж пошел полным ходом. Метрдотель чуть ли не выпрыгнул из-за своей конторки. Кроме того, подскочили сразу двое официантов. Они улыбались и кланялись, через слово величая гостя «господин Ле-онович». «Крестный отец» все ниже и ниже опускал подбородок, топя его в складках жира, что-то бормотал в ответ, а его улыбка, становясь все шире и шире, делалась, как ни странно, все более застенчивой. Он улыбался, будто мальчишка за праздничным столом в свой день рождения, которому неловко и удивительно радостно, что столько людей вокруг счастливы, прямо-таки вне себя от счастья от одного того, что он предстал перед ними собственной персоной.
По отношению к Турецкому метрдотель и официанты ограничились лаконичным «Здравствуйте» и вновь принялись осыпать Леоновича пустыми лакейскими любезностями. В вестибюле Турецкий заметил типа лет тридцати с лишним в дорогом костюме, который выглядел просто как чехол на его железной мускулатуре. Леонович тоже обратил на него внимание, и метрдотель, застенчиво улыбнувшись, пояснил ему:
– Секьюрити. Сегодня у нас обедает госпожа Серебряникова…
Леонович повернулся к Турецкому и скорчил постную мину – возможно, испугался, что с супругой мэра тягаться за ресторанное поклонение будет непросто. Секьюрити между тем ел их обоих глазами. Турецкий заметил, что из уха у него торчит шнур.
Метрдотель простер руку в сторону зала, и процессия двинулась: впереди сам метрдотель, за ним Леонович и Турецкий, а старший и младший официанты в арьергарде. У Леоновича физиономия так и сияла. Он всем этим упивался. Только то, что он держал глаза опущенными, не давало ему выглядеть идиотом.
Окна были зашторены, и зал ярко освещался, отчего безвкусица и роскошь били в глаза куда резче, чем просто при дневном свете. Зал был полон и гудел разговорами. Одна за другой взгляду Турецкого представали различные компании, разговоры которых он бы с удовольствием послушал. Но сегодня он тут по другой причине.
Леонович не говорил официанту ничего, видимо, здесь прекрасно знали его вкусы, а Турецкий в качестве аперитива заказал минеральную воду.
Леонович начал разговор первым:
– Я уже слышал о вас, Петр Петрович. Но никак не думал, что увижу так скоро. Так что, сами понимаете, полон любопытства.
– А чего тянуть?
– Согласен! У вас ко мне какой-то деловой интерес?
– Возможно, – уклончиво ответил Турецкий.
– А чего тянуть? Можно ведь опоздать. Можно не успеть.
– Куда?
– Ну… в широком смысле. Можно умереть, например, – улыбаясь, предположил Леонович.
Турецкий не поверил своим ушам. Вот это напор. Вот это «наезд».
– Шутить изволите?
– Ничего подобного. Смерть на войне – механическая вещь. Война – грандиозная машина, планомерно истребляющая людей. Подвиги и страдания тут мало что решают.
У Турецкого уже шарики за ролики заходили. Остановить Леоновича, кажется, было мудрено, а понять – еще сложнее. Турецкий все же осторожно вставил:
– Я так не думаю. Вы же не на войне.
– Я не на войне? – удивился Леонович. – Я – не на войне?! Ну вы даете! Кто-то из великих сказал: мошкаре, что рождается на рассвете и умирает с заходом солнца, не дано постигнуть значение слова «ночь».
– Ну, извините, если был неправ.
– Проехали, – кивнул Леонович. Но видимо, все-таки «не проехали», потому что он еще раз повторил: – Я – и не на войне, надо же…
Турецкий вздохнул:
– Складывается впечатление, что вы меня не понимаете…
– На этот счет не волнуйтесь. Я могу говорить с кем угодно, даже не понимая другого диалекта, – безапелляционно заявил Леонович. – Я всех понимаю и всех люблю. Всех! Древние греки выражали это в своем языке. У них есть слова «эрос», «филия» и «агапе» – все означают «любовь». «Эрос» – физическое влечение, «филия» – братская любовь, дружба, а «агапе» – любовь человеческой сущности. Я, допустим, могу не любить то, что вы делаете, но я уважаю и люблю вас как человека. Я люблю человечество!
«Во хватил, – оценил Турецкий. – Или, может, это все просто репетиция предвыборных баталий?»
– Не верите, что я всех люблю? – прищурился Леонович.
– Это же в теории, – заметил Турецкий. – В теории оно, может, и так. Но… различие между теорией и практикой на практике гораздо больше, чем в теории.
Леонович расхохотался:
– Как вы сказали? Можете мне это записать?
– Я издатель, а не писатель, – напомнил Турецкий.
– И это неплохо звучит, – оценил кандидат в мэры. – Хотите, я вам подарю компромат на Сереб-ряникова, господин издатель, который не писатель?