Алексей Макеев - Лига правосудия
Косарев уже был у себя и претворял в жизнь намеченный вчера Гуровым план, то есть матюкал всех по телефону беспощадно, дабы взбодрить и подвигнуть на трудовые свершения. Первым делом Крячко с телефона Косарева позвонил Орлову, отчитался перед ним самым подробным образом, на что Петр отреагировал совершенно адекватно, как и положено нормальному русскому мужику, узнавшему о творившихся в Сабуровке делах, то есть минут пять ругался без передыха, а затем поинтересовался, что они сами собираются делать и какая требуется помощь от него лично. Узнав, что конкретно ему надо сделать, Орлов пообещал тут же подключить все возможные службы, а потом сказал:
— Стас! Тут из посольства Таджикистана странная бумага пришла.
— Что значит «странная»? — насторожился Крячко. — Она плохая или хорошая?
— Она странная, — повторил Петр. — Что-то я уже ничего не понимаю!
— Вот и давай не будем себе этим голову забивать, — предложил Стас. — Потом разберемся, не до нее сейчас! Ты лучше проследи, чтобы эти фотографии якобы потерпевших и драгоценностей в Москве у каждого пэпээсника были, про районы я уже и не говорю! Ноги-то у этой истории из столицы растут!
Пока Крячко, Фомин и Косарев обсуждали дела насущные, Гуров проснулся, причем уже в одиннадцатом часу, что было вполне объяснимо, если учесть, во сколько он заснул. Не увидев в номере Стаса, он сначала обиделся, что тот его не разбудил, а потом нашел записку и обалдел. Нет, конечно, завтрак почти что в постель — это очень приятно, но вот то, что из гостиницы выйти не в чем — гораздо хуже. Спортивные брюки и футболка у него были, так что проблема туалета и душа остро не стояла, но в управление же в этом не пойдешь! Поев и приведя себя в порядок, он позвонил Стасу и в категоричной форме потребовал вернуть ему одежду, но голос Крячко был едва слышен из-за раздававшихся вокруг него криков, и единственное, что Лев разобрал, было «после обеда». Решив, что грех не воспользоваться возможностью немного отдохнуть, потому что самое главное он вчера уже сделал, а уж воплощать в жизнь его замыслы Стас умел, как никто другой, Лев решил прилечь и снова уснул.
А объяснение крикам было самое простое — дурдом из города переместился в кабинет Косарева. Все началось с того, что дежурный, сменивший вчерашнего, позвонил ему и сказал, что возле него жутко скандалит Марыся и рвется лицезреть начальство, он ее пока сдерживает, но надолго его не хватит, так что требуется подкрепление. Бабка Матрена, которую кто-то в незапамятные времена назвал Марысей, и прозвище это приклеилось к ней намертво, была женщиной хорошо за шестьдесят, вес имела если не десятипудовый, то очень близкий к нему, а уж своим буйным характером была известна на весь город.
— Пропусти, пока она все управление не разнесла, — устало разрешил Косарев и объяснил Крячко: — Проще сдаться.
Бабка Матрена ворвалась в его кабинет, как ураган Катрина в беззащитный Новый Орлеан, и с порога начала скандалить:
— Скажи мне, Федорыч, ты какого лешего в это кресло сидеть поставлен? Почему я, старая, одинокая, беззащитная женщина, не могу на помощь родной милиции рассчитывать? Вчера Васька Рябой опять дружков собрал, опять они до поздней ночи свои уголовные песни горланили! Я чуть с ума не сошла! У меня же давление! Стенокардия! Гипертония! Этот… Поясничный радикулит! И… — Она на секунду замолчала, а потом махнула рукой: — Впрочем, неважно! Я на телефоне чуть не повесилась, а у вас тут все занято и занято! Может, этот придурошный у тебя тут сексом по телефону занимается за счет… э-э-э… налогоплательщиков!
— Марыся! — начал было Косарев, но тут же поправился: — Тьфу! Матрена! Так ведь ты же можешь и Ваську, и всех его дружков одной левой за Урал закинуть! Уж я-то тебя знаю!
— Могу! Но не обязана! А вот ты меня защищать обязан! И детей моих! И весь город наш! — стояла она на своем.
— Матрена! Давай начнем с того, что у тебя детей нет, — попытался как-то образумить ее Андрей Федорович.
— Ну и что, что у меня нет? — Она уперла руки в бока, и зрелище оказалось очень впечатляющим. — А у других-то есть! А ты до чего город довел? Люди детей боятся из дома выпускать! В городе банда этих… Пеки… пети… в общем, филов каких-то бесчинствует! А ты куда смотришь?
Косарев и Фомин переглянулись и синхронно вздохнули. Не обращая больше внимания на вопли Матрены, Андрей Федорович по громкой связи связался с дежурным и сказал:
— Немедленно привезите сюда Новикова.
— Так он же только сменился, — удивился тот.
— Вот вытащите его из постели и привезите сюда! Немедленно! — Косарев повернулся к Матрене и спросил: — Ну и кто же тебе про педофилов сказал?
Та тут же поджала губы и заявила:
— Обещала не говорить, и не скажу!
Косарев опять связался по громкой связи с дежурным и приказал:
— Давай ко мне всех, кто в управлении! Будем Марысю в «обезьянник» сажать! Авось все вместе справимся.
— Товарищ майор! Она же его вдребезги разнесет! — испуганно ответил дежурный.
— А вот тогда мы ее в тюрьму посадим! Не только за распространение злостных, не соответствующих действительности слухов, но и за нападение на сотрудников при исполнении, и за нанесение ущерба нашему управлению. В общем, лет на пятнадцать потянет! Кстати, ты за Новиковым машину отправил?
— Отправил, — пролепетал тот.
— Ну вот! Сейчас все соберутся, и отконвоируем мы все вместе гражданку Матрену в «обезьянник». Пусть она там посидит, подумает о жизни, а бушевать начнет, так мы психбригаду вызовем. Вколят ей что-нибудь успокоительное, а там и увезут в психушку, где в смирительной рубашке она не больно-то побуянит!
— Прав не имеете, — без прежней уверенности в голосе проговорила Марыся.
Тут подключился Крячко и официально сказал:
— Я — полковник полиции из Москвы, вот мое удостоверение. — Он развернул его и поднес к ее лицу. — Так вот, я вам разъясняю, что такое право они имеют!
— Да за что же это? — растерялась она. — Я же не для себя! Я же для других стараюсь! Детишек больно жалко!
— Я вам ответственно заявляю, что никаких педофилов в Фомичевске нет, не было и не будет! — четко и раздельно произнес Крячко. — Зная ваш характер и стремление всегда добиваться справедливости, кто-то злонамеренно ввел вас в заблуждение, чтобы спровоцировать на такой решительный, но необдуманный поступок, который мог быть чреват для вас очень тяжелыми последствиями!
Бабка Матрена слушала его очень внимательно, вряд ли поняв из его слов хоть половину, суть она все-таки уловила:
— Так, значит, Дашка с Песчаной мне соврала?
— Да, — твердо заявил Стас. — Я не знаю, почему она на вас так зла, но она вас подставила.
— Подлянку, значит, мне кинула, — по-своему расшифровала его слова Марыся. — Ну-ну! — добавила не предвещавшим ничего хорошего тоном и заторопилась: — Ты, Федорыч, извини, если что не так, а сейчас мне некогда. Пойду я!
Она развернулась, как броненосец в бассейне, и направилась к двери. В этот момент она открылась, и в дверном проеме показались человек пять полицейских.
— Ну, что? Будем сажать Марысю? — без особого энтузиазма в голосе поинтересовался тот, что стоял впереди.
— Инцидент исчерпан, гражданка Матрена идет по своим делам, — объяснил им Косарев — ответом ему был вздох величайшего облегчения.
Когда они остались втроем, Фомин, посмеиваясь, спросил:
— Стас, ты хоть понимаешь, что к вечеру половина баб этого города будет ходить с расцарапанными лицами и выдранными волосами?
— Чем меньше волос, тем больше доступа кислорода к мозгу, авось поумнеют, — хмыкнул Крячко.
— Леша, а ведь Песчаная — это другой конец города, — заметил Косарев.
— Так скорость-то сверхзвуковая! — развел руками тот.
— Я так понимаю, что дежурный вчера под дверью кабинета подслушивал? — спросил Стас, хотя и так был уверен в ответе.
— Вот именно! Ладно бы только сам подслушивал, он же потом все своей жене пересказывает, а уж Варька мастерица трепать языком во все стороны. Он нас уже не раз так подставлял, — вздохнул Фомин.
— А пинка под зад не пробовали? — поинтересовался Крячко.
— Он Егорычу дальняя родня, — мрачно объяснил Косарев, — потому и терпим.
Они стали обсуждать дальше свои дела, когда позвонил дежурный:
— Товарищ майор! Тут Илья Егорович приехал.
— Так, пропускай! — обреченно сказал Косарев. — Если Женька прочухал, что его не на пряники зовут, то вполне мог Егорычу позвонить и защиты попросить. Ну, и как его теперь пинком под зад? — это сказал он уже Крячко.
Вошедший Егорыч был не в костюме, а в джинсах, что в столь почтенном возрасте могло бы показаться странным на другом человеке, а вот на нем смотрелось совершенно естественно, и толстом пушистом пуловере явно домашней вязки. Стас видел его только сидящим, а теперь оказалось, что ростом он оказался даже повыше Гурова. Поздоровавшись со всеми, Егорыч сел и, не чинясь, спросил:
