Алексей Макеев - Лига правосудия
— А без этого никак? — робко спросил Косарев.
— Никак! — отрезал Лев. — Дети могли пропадать и в соседних районах, и даже в соседней области! Да вы можете себе представить, сколько детей через этот ад за почти полтора года прошло? — сорвался он на крик. — А сколько их погибло в этом аду? Поэтому второе: проверить всю территорию вокруг дома на предмет захоронений.
— Могли в лес вывозить, — осторожно предположил Фомин.
Гуров на это только головой помотал:
— Нет, потому что это риск. Грибники или еще кто-то мог бы увидеть и полиции сообщить. То, что взрослых находят, дело привычное, а вот детей? Нет, тут бы шум поднялся, стали бы по домам ходить, людей опрашивать. А далеко везти — опять-таки риск.
— Вдруг гаишники тормознут? — догадался Косарев.
— Вот именно! — кивнул Лев. — А у охранника — я думаю, что именно он этими делами занимался, — труп ребенка в «Газели». Так что на территории дома их закапывали.
— Так апрель же еще, — заметил Фомин. — Днем хоть и тепло, а земля-то еще не отошла. Да и как искать, если за столько лет она вообще слежалась?
— А вот для этого я в Москву и позвоню, приедут специалисты с аппаратурой и найдут, а вот лопатами уже вашим подчиненным придется поработать, раз головой не умеют.
— А тех, кто этих сволочей порешил, будем искать? — спросил Косарев.
— Будем! И найдем! — твердо заявил Гуров.
Косарев и Фомин переглянулись — по их мнению, те, кто освободил детей, заслуживали награды, а уж никак не срока, — но промолчали, решив для себя, что в этом деле они Льву не помощники.
— Но как люди узнали, что там дети? — удивился «следак». — Судя по тому, что охранника убили на месте, а этих сволочей вывезли и казнили, туда явно не грабить шли, а именно за тем, чтобы детей освободить.
— Может, кто-то из детей сумел сбежать, добрался до родственников и все рассказал, — предположил Косарев.
— Так что же они в полицию не пошли? — воскликнул Фомин. — Тут бы мы всю эту шайку-лейку мигом накрыли! А из этих сволочей душу бы вытрясли, но они нам и имя организатора, и клиентов своих назвали!
— А почему ты думаешь, что из них это кто-то другой не вытряс? Вспомни их выбитые зубы и сломанные пальцы с ребрами, — усмехнулся Крячко. — Их ведь не просто били, из них эти имена выбивали! И выбили! Потому что иначе в выгребную яму не бросили бы! Представь себе человека, который, зная наши законы, понимал, что сроки эти сволочи получат не очень большие, чтобы они никого не сдали, им самого лучшего из прожженных адвокатов наймут! А могут с этим и не затеваться, а заплатить кому надо, и придушат подушкой ночью в камере что его, что ее. Нет, этот человек очень хорошо знал, что делал! Лично я, не будь полицейским, его и искать не стал бы! А если бы случайно узнал, кто это, руку бы ему от всей души пожал!
— Лирические отступления кончились? — довольно сердито спросил Лев, потому что устал он до чертиков и мечтал только о том, чтобы упасть на кровать и вырубиться, и, когда все замолчали, продолжил: — Третье. Связаться со всеми медицинскими учреждениями района, вплоть до фельдшерских пунктов в деревнях. Нужно выяснить, не привозили ли им ночью, утром или днем 5 ноября 2004 года детей с характерными для изнасилования или другими травмами. Пусть ваши участковые хоть ужом извернутся, но все выяснят! Такой случай не мог не запомниться! А по соседним районам и ближайшим областям запрос из Москвы пойдет. На данный момент у меня все! А дальше — война план покажет! — И, поднявшись, повернулся к Крячко: — Пошли, Стас, а то я отключусь прямо здесь!
— Подождите, вас сейчас «дежурка» отвезет, — тоже вскочил Косарев.
— Не надо, мы лучше пройдемся, свежим воздухом подышим, а то вы тут так надымили, что голова разболелась, — возразил Лев.
Голова у него действительно отчаянно болела, но только ли от табачного дыма? От того, что он сегодня пережил, она заболела бы даже у деревянного Буратино. Простоявший все это время под дверью дежурный мигом долетел до своего места и успел сесть с самым невинным видом, да вот только уши у него, как факелы, пылали — еще бы! Такие дела в районе творятся!
Гуров и Крячко вышли из управления и медленно пошли к гостинице. Улица была совершенно пустынна, незагазованный воздух был прохладен и свеж, и Льву действительно стало немного лучше. В гостинице разбуженная дежурная попыталась было взъерепениться, но Стас так на нее цыкнул, что она испуганно замолчала. В номере Гуров сбросил с себя костюм и куртку прямо на пол — вешать такое в шкаф было бы преступлением — и рухнул на кровать. Стас же аккуратно все собрал, развесил по стульям, думая при этом, а есть ли в городе срочная химчистка, и только потом разделся сам и лег. Льву казалось, что, стоит ему коснуться головой подушки, как он провалится в сон, дай бог, чтобы без сновидений, но оказалось, что физическая усталость — одно, а нервное перенапряжение — совсем другое. Перед его глазами вставали такие картины мучений детей, что в голос рыдать хотелось — какой уж тут сон? Гуров считал идущих вереницей один за другим слонов, представлял себя на берегу моря, с его шуршащим звуком набегавших на берег волн, со Стасом на рыбалке, когда в ветвях деревьев поют птички, тихо плещется вода, а на ее поверхности подрагивает поплавок, — все напрасно! Он вертелся с боку на бок, пружины визжали, как перепуганные поросята, мешая спать Крячко, но ничего с собой поделать не мог. Забылся Лев только под утро.
Оставшись одни, Косарев и Фомин дружно вздохнули, и «следак» спросил:
— Что будем делать, Андрюша?
— А что мы с тобой можем сделать, Леша? — безрадостно ответил Косарев. — Только молиться о том, чтобы Гурова и Крячко в Москву не отозвали — концы-то, судя по всему, туда ведут. А то пришлют сюда вместо них таких волкодавов, что от нас и косточек не останется. Гуров, конечно, мужик с гонором, но не сволочь, которая нас прилюдно мордовать будет. И он, и Стас — мужики нормальные, жизнь знают и правильно понимают!
— Ты прав. А еще надо нам их из гостиницы куда-то переселить. Я, конечно, Егорыча уважаю, но своя рубашка ближе к телу! У него свой бизнес и деньги немереные, а у нас с тобой? Снимут с нас погоны за это дело, куда пойдем? К нему в охранники или сторожа? Я предлагаю их у моей матери поселить. Это и отсюда недалеко, и биотуалет с душевой кабиной я ей установил, и водонагреватель там есть, так что будут они жить со всеми удобствами. Объясню ей, что к чему, так она им и сготовит, и постирает! Я прямо сейчас зайду, она утром комнаты и приготовит.
Мать Фомина, когда сын обрисовал ей ситуацию, ни секунды не колебалась.
— Веди! И накормлю, и обстираю! А Егорычу, если чего, в глаза все выскажу! У меня не застрянет! И пусть попробует мне в ответ хоть слово пикнуть! Барин нашелся! — бушевала она.
— Мама, ну, ты не особо лютуй! Может, и обойдется! — успокаивал ее сын.
А вот дежурный, сменившись утром и вернувшись домой, вид имел до того таинственный и загадочный, что его жена Варвара, почуяв сенсацию, вцепилась в него руками, ногами, зубами и ногтями, и ластилась, и уговаривала, и обиженной притворялась, и выпытала-таки все! При этом клялась самыми страшными клятвами, что никогда, никому, даже под самым большим секретом, ни словечка не скажет! А он и притворялся-то, что ничего рассказать не имеет права, только для того, чтобы она его уговаривала, хотя прекрасно знал, что обещания своего любимая женушка не сдержит. Поев, дежурный лег спать, а вот Варвара отправилась к соседке, где под страшным секретом рассказала той, что, оказывается, в Сабуровке педофилы были! Соседка заверила ее, что никому и никогда… Короче, по мере распространения слухов по Фомичевску уже через пару часов все, от мала до велика, знали от совершенно верных людей, что в их родном городе бесчинствует банда педофилов, так что детей лучше совсем из дома не выпускать, а тех, что в школу ходят, встречать и провожать, и еще накрепко втолковать детям, чтобы с незнакомыми дядями и тетями ни за что не разговаривали, а сразу же кричали и звали на помощь. В общем, жизнь в городе превратилась в настоящий дурдом.
Стас же, проснувшись утром, умудрился бесшумно подняться со скрипучей кровати, наскоро оделся, кое-как умылся и побрился в туалете — не баре, без душа обойдемся! — и пошел к дежурной, чтобы узнать, есть ли в городе срочная химчистка: ходить в том, во что превратились костюм и куртка Гурова, было невозможно. Выяснив все в подробностях, он поел в буфете, захватив кое-что Льву, отнес все это в номер, где сначала написал ему обстоятельную записку, а потом собрал его вещи и отправился в химчистку. По дороге встретил Фомина, который рассказал ему о грядущих приятных переменах в их жизни, и в химчистку, а потом и в управление они пошли вместе.
Косарев уже был у себя и претворял в жизнь намеченный вчера Гуровым план, то есть матюкал всех по телефону беспощадно, дабы взбодрить и подвигнуть на трудовые свершения. Первым делом Крячко с телефона Косарева позвонил Орлову, отчитался перед ним самым подробным образом, на что Петр отреагировал совершенно адекватно, как и положено нормальному русскому мужику, узнавшему о творившихся в Сабуровке делах, то есть минут пять ругался без передыха, а затем поинтересовался, что они сами собираются делать и какая требуется помощь от него лично. Узнав, что конкретно ему надо сделать, Орлов пообещал тут же подключить все возможные службы, а потом сказал:
