Фридрих Незнанский - Гонцы смерти
Он вернулся к себе. Лара еще сидела на месте, хотя часы показывали половину седьмого.
— Чего домой не идешь? — спросил Александр Борисович.
— Кофе сделать?
— Давай.
Лара молча поднялась.
— Меня сегодня пригласили в Большой театр, а я идти не хочу, — улыбнувшись, доверительно сообщила она.
— Кто такой смелый?
— Да есть один воздыхатель. Сокурсник. Уже второй год пристает.
— А мы такие противные, что возим мордой по батарее своих воздыхателей? — усмехнулся Турецкий.
— Потому что эти противные любят таких же противных, и ничего поделать с собой не могут! — с вызовом ответила Лара.
Турецкий подошел к ней и обнял ее. Лара затрепетала, прижалась к нему, обхватив руками.
— Я люблю тебя! — прошептала Лара. — Такого, как ты есть, жутко противного!
Турецкий коснулся губами ее уха, чуть прикусил его.
— Я сейчас начну раздеваться, — томно простонав, сказала Лара. На покусывание уха она реагировала безотказно. — Что ты делаешь со мной!
— Это еще что такое?! — послышался зычный грозный голос за спиной Турецкого, и он резко обернулся, отстранившись от Лары. На пороге с набитым до отказа продуктами полиэтиленовым пакетом стоял улыбающийся Грязнов. — В служебном помещении настоящее грехопадение! Правда, во внеслужебное время, что вас несколько извиняет, — взглянув на часы и съехав на ласковый тон, договорил он.
— Я вас кипятком когда-нибудь ошпарю, Вячеслав Иванович! — возмутилась Лара.
— Вот так вся Прокуратура России относится к МУРу! — резюмировал полковник Грязнов. — За исключением отдельных личностей. Не будем уточнять и показывать пальцем.
— Будет вам! Я сейчас кофе принесу, — не скрывая своей радости, сказала Лара, взяла кофейник и пошла за водой.
В кабинете мирно похрюкивал Питер, запрокинув голову на кресло.
— Ты что, опять? — шепнул Грязнов.
— Девушек надо жалеть, — вздохнул Турецкий. — Особенно в тот момент, когда они пытаются совершить ошибку в личной жизни.
— Но не будущих адвокатов. Какие люди! — загремел Грязнов, пробуждая Питера.
— Не надо, пусть поспит, — попытался остановить его Турецкий, но было уже поздно. Реддвей, зевая, протирал глаза.
— Укатали наши горки сивку-бурку! — выкладывая на стол продукты, заулыбался Грязнов.
— Про сивку я знаю, — обрадовался Питер. — Не было факса?
— Ты же у нас дежурил, — упрекнул его Турецкий.
— Но ты разве не поставил на автомат? — не понял Реддвей.
— Я поставил, а полковник Грязнов спас прокуратуру от голода, — оглядывая гору продуктов, принесенных Грязновым, заметил Александр Борисович. — Что, Ротшильдом стал? Или премию дали за рационализаторское предложение? А может, взятку всучили?
— Один раз живем, Александр Борисыч! А потом, как-никак, иностранец в гостях. Хоть откормим немного, а то скажут — похудел в России.
— Откармливать, как свинью, меня не надо. Я вернусь, а моя жена скажет мне бай-бай и помчится искать худеньких джентльменов. Что тогда? Кто виноват и что делать? — рассмеялся Питер.
— Ну, жену мы тебе здесь найдем, не волнуйся. Баба с возу — кобыле легче! — отмахнулся Грязнов.
— Как ты сказал? — заинтересовался Питер.
— Ты меня слушай, я тебе столько расскажу, что уши завянут.
— Уши? Почему уши?
Лара принесла кофе.
— О, кофе, наконец-то! — просиял Питер.
— Ларочка, помоги нам оформить это хозяйство по-культурному на столе. А то мы лапти деревенские! — попросил Грязнов.
— Кто лапти? — не понял Реддвей.
— Он меня с ума сведет своей тягой к русскому языку, — вздохнул Турецкий.
— А что есть тяга? — снова спросил Питер.
Включился факс, замигала лампочка, и через мгновение поползла бумажная лента.
— О, наш! — подскочил Питер, бросившись к аппарату.
Подошел и Турецкий. Это был акт судебно-химической экспертизы: «Никаких ядов или токсических, отравляющих веществ в желудке и кишечнике Шелиша химиками не обнаружено. Кандидат химических наук Перцовский». Внизу рукой остряка Николаши была сделана приписка: «Продолжение следует».
— Это мне, иди пей кофе, — отрывая лист, полученный по факсу, сказал Питеру Турецкий, отметив, что Реддвей сумел быстро прочитать содержание акта, хотя все время канючил, что читает и пишет по-русски хуже, чем говорит. «Интересно, для чего он мне эту лапшу вешает? — подумал Александр Борисович. — И милая игра под любителя русских пословиц. Это у профессионального-то разведчика. Ухо надо держать востро, в две секунды облапошит».
— Ты хоть расскажешь, что там случилось? — нетерпеливо спросил Грязнов.
— Как видишь, ничего! — передавая факс, хмуро процедил Турецкий.
— От чего хоть смерть-то? — пробежав глазами факс, не понял Славка.
— От кровоизлияния в мозг.
— Инсульт?
— Инсульт. Обширный инсульт — таков окончательный диагноз.
— Инсульт — дело врачей, а не сыщиков! — усмехнулся Грязнов.
— Поверишь, Слава, не знаю, что и сказать. Все странно в этом случае. Я даже в некоторой растерянности, — погрустнев, признался Турецкий. — По всем признакам как бы насильственная смерть, убийство, но в спальню никто не входил, не влезал, и, как видишь, никто ничем не травил.
— Есть электромагнитные волны, с помощью которых можно, ну как это, манипулировать биополем человека, — закуривая сигару, неожиданно вклинился в разговор Питер.
— Забавно, — вздохнул Турецкий. — Но все это пока из области фантастики.
— К нам поступила секретная информация, что один ваш ученый такой прибор сделал, — сообщил Реддвей.
— Какой ученый?
— Его фамилия Володин. Но такого здесь, в Москве, нет, мы все уже проверили. — Питер скорчил грустную гримасу.
Даже Лара перестала накрывать на стол, слушая «сказки дядюшки Реддвея», — как определил про себя жанр этого сообщения Турецкий.
— Ты слышал, они проверили, — усмехнулся Турецкий.
— Да, наши очень хотели взять этот прибор. Но теперь, когда ничего не нашли, я вам выдал секрет. До этого не мог. Мне приказали там, наверху: молчи. Я и молчал, я подчиненный человек. — Питер развел руками и виновато улыбнулся. Через секунду он посерьезнел и сказал: — Но теперь я думаю, что такой прибор существует. Только так все это можно объяснить, Алекс. Ты согласен?
Своим невинно-проникновенным взором Питер умел убеждать, и Турецкий засомневался. Да и версия была слишком неожиданна, а такие Александр Борисович любил. «Но каковы америкашки! Оказывается, облазили всю Москву в поисках этого Володина, который создал какой-то там прибор, а они и про дело ничего не знали. Но коли американцы искали, значит, они не дураки. Этим, конечно, можно все объяснить, но это слишком просто. Впрочем, как все гениальное», — подумал про себя «важняк» Турецкий.
10
Их звали Тим Нортон и Владислав Гжижа. Денис засек их сразу, как только они вышли из дверей аэропорта и стали оглядываться в поисках машины. Денис подъехал поближе, чтобы быть на виду. Его «четверка» была хоть и старенькая, но чистая. Гжижа подошел сначала к таксисту, но тот его быстро отфутболил, видимо, кого-то ждал, потом поляк ткнулся в «бээмвушку», от которой тоже отошел, хозяин, скорее всего, заломил большую цену, не меньше полтинника баксов, а то и весь стольник, и Гжижа, поморщившись, окинул тоскливым взором череду иномарок. «Да у них еще и бабок нет, у террористов хреновых», — подумал Денис.
Заангажировал его на сегодняшний вечер Турецкий. Позвонил домой, приказав немедленно ехать к нему. А когда Денис примчался, то Питер уже попросил лететь стрелой в Шереметьево, выискивать в толпе эту парочку, сесть ей на хвост и проследить, куда они поедут. Хотя у Дениса на этот вечер были совсем другие планы. Он пригласил к себе старую боевую подружку Маринку, с которой они встречались уже третий год, а точнее, просто жили, и Маринка всерьез рассчитывала навсегда поселиться в однокомнатной квартирке Дениса на Первомайской. У нее были уже здесь свои тапочки, халат и даже пара трусиков и бюстгальтеров. Дядя, когда все это увидел, обреченно махнул рукой.
— Ну все, пиши пропало, — весело сказал он. — Если твоя подружка халат и тапочки принесла сюда, живым она тебя не отпустит.
Но Денису Маринка давно нравилась. Кудрявенькая, круглолицая, с блестящими черными глазами и постоянной улыбкой на полных губах, она обладала веселым, легким характером, не умела ссориться, дуться, а если и плакала, то стоило Денису показать ей язык, как она тотчас почти навзрыд хохотала. Природная отзывчивость и веселость избавляли ее от многих гнусных бабских черт — капризности, стервозности, жадности, завистливости. Вдобавок она была неболтлива и умела хранить тайны, что при профессии обоих Грязновых было чрезвычайно важно. И Денис спокойно мог приглашать великих сыщиков к себе, любой отдых которых при наличии выпивки и закуски не обходился без деловых обсуждений. Маринка же умела приготовить хорошую закусь из топора, не обращая внимания на мужские разговоры, а если и обращала, то ни с кем не делилась секретами, понимая, сколь опасно разглашать подобные вещи.
