Фридрих Незнанский - Гонцы смерти
Сам Турецкий на вокзале не остался, а поехал к себе в следственную часть ждать сообщений Грязнова, который остался руководить операцией.
Кузьма мог появиться утром, когда поезд придет и его откатят в отстойник. Проводницы обычно задерживаются минут на сорок, чтобы закончить уборку и застелить чистое белье. Потом некоторые едут в город, чтобы пройтись по магазинам, другие попросту отсыпаются. Аугуста, Грязнову уже сообщили имя проводницы шестого вагона, убравшись, поспешила в город.
Турецкий, сидевший у рации и слушавший, как Славка, наблюдая за ней из соседнего вагона, описывает ее стройные ножки и завлекательную фигурку, неожиданно оборвал его:
— Пошли двух ребят за ней! Она может встретиться с ним раньше! Только пусть ведут себя осторожно, чтобы ни она, ни Кузьма ничего не смогли заподозрить!
— Понял!..
Грязнов на время прервал связь.
Через три часа оперативники, следившие за Аугустой, связались с Турецким. Проводница побывала в Пассаже, Детском мире, сделала покупки и отправилась на вокзал. Потом позвонил Грязнов, сказал, что в Твери задержали похожего человека в таком же костюме. Документов при нем не оказалось. Неизвестный ведет себя вызывающе, выдает себя за некоего Смирнова. Вскоре по факсу пришла фотография. Полковник примчался с ней в прокуратуру.
Турецкий внимательно изучил присланный фотоснимок, сверил его с фотографией Кузьмы. Неизвестный действительно был похож на Кузнецова, но отпечаток, присланный по факсу, оказался темный и сказать что-либо наверняка Турецкий не смог.
— Пусть привезут, — вздохнул Александр Борисович.
— Ну что, будем снимать группу захвата? — помолчав, спросил Вячеслав Иванович.
— Подождем, — ответил следователь, посмотрев на часы: оставалось четыре часа до отправления литовского поезда. — Что-то не лежит душа к этому самозванцу.
Грязнов отправился на вокзал. Оперативникам он ничего не стал говорить, хотя в душе начал уже сомневаться в успехе операции. В Твери у Кузьмы тоже могли быть свои люди. Он мог там отсидеться, больше того, создать боевую группу, чтобы вызволить Станкевича из неволи. Без своего босса ему за границей особенно делать нечего.
Грязнов уже задремал, когда по рации передали, что «объект» появился. Все приготовились. Еще через две минуты Вячеслав Иванович сам увидел Кузьму, который, подобравшись к шестому вагону, постучал в окно.
— Дадим войти или возьмем прямо сейчас? — спросил руководитель группы захвата Быстров. Здоровый, плечистый майор торопился на день рождения жены, даже зазывал Грязнова, соблазняя фирменными пельменями. Жена у майора была с Урала, из Перми, и делала их так, что, как выражался майор, он пальцы себе откусывал. Славка даже в душе склонялся к такому предложению. Вчера этот бандит им весь кайф поломал, заставив целые сутки напролет заниматься его поисками, поэтому ему с Турецким вовсе не грех расслабиться. Майор обрадовался, что будет еще и Александр Борисович, которого он хорошо знал и уважал как опытного следователя.
— Сейчас, — сказал Грязнов. — Потом он возьмет в заложники проводницу, мы до утра с ним проваландаемся и никаких пельменей не попробуем!
Оперативники высыпали с двух сторон, но Кузьма не растерялся, выхватил пистолет и произвел два выстрела, первым же уложив наповал Быстрова: пуля попала ему в глаз. Однако убежать не смог: очередью по ногам его тут же скосили, скрутили ему руки и стали молотить в ярости ногами, мстя за командира. Грязнов еле растащил ребят: Кузьма лежал уже без сознания, но еще живой. Его отволокли к машине.
Грязнов подошел к Быстрову, застонал от бессилия и злости. Высыпали проводники с «Летувы», из окна испуганно смотрела Аугуста. Грязнов приказал задержать ее.
Бригадир поезда стал говорить о том, что она гражданка другого государства и полковник не имеет права арестовывать его проводницу, но Славка с такой злобой посмотрел на него, что он отстал.
Обыскав карманы Кузьмы, полковник обнаружил не две, а тридцать тысяч долларов, старые золотые монеты и мешочек с отборными бриллиантами, стоимость которых на глаз и определить было трудно. Во всяком случае, речь могла идти о нескольких миллионах долларов.
Они долго вдвоем с Турецким сидели в здании Генеральной прокуратуры. Грязнов, возвращаясь от Быстровых, куда ездил сообщать о гибели майора, взял по дороге бутылку коньяка. У него перед глазами все еще стояло окаменевшее лицо жены начальника отряда МУРа, именно окаменевшее, превратившееся в прочную белую маску, когда Вячеслав Иванович, заикаясь, сообщил об этой утрате.
— Он ничего тебе не скажет. Это зверь, а не человек, — вздохнув, проговорил Грязнов.
— Скажет, — уверенно произнес Турецкий.
Он выложил на стол фотографию молодой белокурой девушки.
— Это его дочь.
— Откуда? — не понял полковник.
— Санин выложил. Он, видимо, здорово струхнул, да и тесть его накрутил, поэтому сам позвонил и сказал. Правда, три часа назад. Я взял людей, поехали. Она сказала, что отец заезжал, только что уехал. Сейчас там обыск идет. От нее он и забрал камешки. И ей еще оставил. Поэтому, если не захочет, чтоб мы ее впутывали, все расскажет. А я думаю, не захочет. У зверей родительский инстинкт тоже имеется.
— Санин, я думаю, многое знает.
— Я тоже так считаю. — Турецкий помолчал. — Реддвей звонил. Его отстранили от дел, идет служебное расследование… — Александр Борисович не сказал, что и Надю Павлову взяли в оборот. Историю с ней он опустил, когда говорил, что Реддвей совершил ряд серьезных промахов.
— Значит, теперь ты останешься за главного? — обрадовался Вячеслав Иванович.
— Я не поеду.
— Как — не поедешь?! — удивился полковник.
— Так, не поеду. Когда руководил Реддвей, была одна ситуация, он и вызывал меня, чтобы работать вместе, а без него не получится. Наша работа штучная, и если заводится напарник, то это надолго и серьезно. Сам знаешь.
— А ты думаешь, его вообще отстранят?
— Не знаю, но вполне может быть. Скорее всего.
— Из-за этой «ловушки»?
— Из-за нее тоже. Это же фактически провал. Такое не прощают, даже если произошло не по твоей прямой вине. Дочка расстроится, конечно, но она в английскую спецшколу ходит, а летом я отправлю ее к тому же Питеру в Нью-Йорк или еще куда-нибудь. Переживет.
— Н-да… — Славка от этого сообщения даже посветлел лицом, разлил остатки коньяка, с грустью взглянув на пустую бутылку. — У нас, между прочим, дома свадебный запас остался, — намекнул он. — Ты Ларке позвони, она обрадуется. Я тебе забыл сказать, но в субботу утром она меня терзала часа два: что, да почему, да зачем по поводу твоего отъезда. Даже всплакнула.
Турецкий улыбнулся.
— Позвони, обрадуй девушку!
— Ничего, пусть помучается, — сказал важно Турецкий. — Нежнее будет…
— И за что тебя только бабы любят?! — поднимая и опрокидывая рюмку, усмехнулся Грязнов.
— Как — за что? За красоту, — без всякой иронии ответил Турецкий. — Из всех «важняков» я, наверное, самый неотразимый. Между прочим, этому легко научиться. Хочешь?
— Да куда мне, дурню неотесанному! — рассмеялся Славка.
— Учись, пока я жив! — поддел его Александр Борисович. — Наша красота — это… — Турецкий загадочно улыбнулся. — Ладно, поехали к свадебным запасам, заодно я тебе раскрою самый важный из всех своих секретов. Никому еще не открывал, тебе первому! Женщины на руках носить будут!
— Неужели на руках?! — предвкушая будущее застолье, обрадовался Славка. — Вот чего мне в жизни всегда не хватало!
— А то! — подмигнул Турецкий.
И они помчались на Полянку к Грязнову продолжать дружеский пир. Время было еще детское: половина первого ночи.
