Александра Маринина - Смерть как искусство. Том 2. Правосудие
Чистяков в комнате работал на компьютере. Выйдя на кухню, чтобы налить себе чаю, и увидев жену с бумагами в руках, он сразу забеспокоился.
– Будешь говорить, что тебе комп нужен? – ринулся он в нападение. – И не мечтай, не пущу, мне срочно надо…
– Леш, я сегодня не писатель и не искатель, – успокоила она его, – я сегодня читатель. И потом, у меня же есть ноутбук, ты забыл?
– Это ты забыла, подруга, что он у тебя два дня назад полетел, и я отвез его к себе в институт, чтобы ребята посмотрели и починили.
Вот черт! Она и в самом деле об этом совершенно забыла. Просто из головы вылетело.
– Ну, они посмотрели? Что сказали? – с надеждой спросила Настя. – Когда починят?
– Обещали сегодня, так что завтра или послезавтра я его тебе привезу. А сегодня – уж извини. Ты наелась? А то я еще оладьи из кабачков в кулинарии взял, вкусные. Хочешь?
– Уже захотела, – грустно призналась она. – Нашла их в холодильнике, захотела и съела.
– А курица? Я же специально курицу пожарил, – расстроился Чистяков. – Она хороша, пока горячая, а завтра уже совсем не то будет.
– Не плачь, курицу я тоже съела. Извини.
– Всю? – не поверил Алексей.
– Сколько ты мне оставил, столько и съела, – огрызнулась Настя. – Я целый день голодная ходила. И вообще, ты должен радоваться, что у меня хороший аппетит.
– Ну, ты даешь! – только и сказал он, налил большую пузатую чашку чаю и ушел в комнату работать.
Начать Настя решила с заметок о «Гамлете», потому что в тексте пьесы ответов на вопросы о двух тяжких преступлениях нет и быть не могло. А вот в заметках – кто знает… Быть может, промелькнет какая-то аналогия с тем, что происходит сегодня в театре «Новая Москва».
Но заметки о трагедии ее разочаровали. Артем Лесогоров явно не читал ни Белинского, ни Аникста, ни Лукова, ни других шекспироведов, и его мысли оказались бледными и неглубокими. Ну что это такое, в самом деле? «Гамлет до такой степени поглощен идеей мести, что жертвует даже Офелией, доводя ее своим внезапным равнодушием до помешательства. И только в момент похорон Офелии он понимает, что натворил, и дает волю чувствам, затеяв драку с ее братом». Так мог бы написать школьник старших классов, но уж никак не человек с высшим образованием, профессионально занимающийся журналистикой. И, разумеется, никаких аналогий Настя не нашла. Зря только время потратила.
Ладно, почитаем пьесу. Что ж, завлита Малащенко можно понять, подумала Настя, перевернув последнюю страницу, такое и в самом деле вряд ли имеет смысл рекомендовать к постановке. А ведь это последний вариант, многократно исправленный и улучшенный. Что же было в самом начале-то? Наверное, полный караул. И сама детективная история, рассказанная в пьесе, безжизненная, какая-то мертвая, словно искусственно придуманная для некоей невидимой цели. Если бы видеть эту цель, то история, наверное, выглядела бы оправданной, а так… Впрочем, чему удивляться, цель-то очевидна: заработать славу, известность, или, как вариант, любыми способами проникнуть в театр, а для этого нужно что-то эдакое придумать. Вот Лесогоров и придумал.
Ей все не давала покоя мысль о явной лжи Артема, когда он объяснял ей, почему выбрал для постановки своей пьесы «Новую Москву». Что-то тянуло его именно в этот «храм искусства», и никакой другой театр ему не был нужен. Но что же? Что?
И снова все обернулось совсем не так, как хотелось Ворону. Стоило ему закончить рассказ о записках Лесогорова по поводу «Гамлета», как общий разговор немедленно свернул в сторону Шекспира. Камень и Змей как существа высокообразованные перебрасывались цитатами, ссылаясь то на язык оригинала, то на различные переводы и щеголяя знаниями, почерпнутыми из специальных книг и статей. Кот, однако, слушал их, презрительно прищурившись, и Ворону даже показалось, что у этого оборвыша есть собственная точка зрения, никоим образом с официальной не совпадающая. С одной стороны, конечно, интересно послушать, может, этот проходимец Змею нос утрет. Но с другой стороны, он ведь выступать будет, а этого допустить никак нельзя.
Но допустить все-таки пришлось, потому что Змей и Камень, устав бомбардировать друг друга высокой критикой, обратились к Коту.
– А вы что скажете, тезка? Вас ведь, наверное, не случайно Гамлетом назвали, у вашего папеньки должно было быть свое отношение к этой бессмертной трагедии и ее главному персонажу принцу Гамлету.
Кот неторопливо прошелся вдоль Камня от лица до задней части и обратно. Ходил он все еще медленно и сильно хромал при этом, но Белочка настаивала, чтобы он постоянно тренировался и все время увеличивал дистанцию «пробега».
– Ну, что Гамлет? – наконец начал он. – Тридцатилетний оболтус. Ему давно королевством править пора, политические вопросы решать или войны вести, а он все в университете учится. Чему там учиться-то до тридцати лет?
Ворон от удивления даже забыл не любить Кота.
– А точно, что ему тридцать? – недоверчиво спросил он. – А то мы все как-то привыкли, что он молоденький совсем, практически мальчик. Студент, одним словом.
– Ну прям-таки, молоденький он! – фыркнул Кот. – Могильщик-то что говорит? Что старший Гамлет, папаша нашего принца, разбил войско Фортинбраса тридцать лет назад, как раз в тот день, когда родился молодой Гамлет.
– А вот и неправда, – вмешался Ворон, чрезвычайно довольный тем, что помнит цитату наизусть и может наконец утереть нос инвалиду-всезнайке. – Первый могильщик говорит: «Из всех дней в году я начал в тот самый день, когда покойный король наш Гамлет одолел Фортинбраса». Гамлет его спрашивает: «Как давно это было?» А он и отвечает: «Это было в тот самый день, когда родился молодой Гамлет, тот, что сошел с ума и послан в Англию». А про тридцать лет там ни слова не говорится, это уж ты сам придумал, так что нечего тут… Я все дословно помню. – И горделиво оглядел присутствующих.
Но Кота его слова ничуть не смутили.
– Вы, уважаемый Ворон, не все помните. Буквально через несколько реплик тот же самый Первый могильщик говорит: «Я здесь могильщиком с молодых годов, вот уж тридцать лет». Так что никакой принц Гамлет не молоденький, а в те времена люди вообще жили мало, так что тридцать лет – это уже, почитай, полустарый. И вот, – Кот сделал драматическую паузу и обвел глазами слушателей, – встает вопрос: чему он учился в этих своих университетах в Виттенберге так долго?
Ответом ему было молчание, которое прервал нетерпеливый Ворон:
– И чему же он там учился?
– Так ясное дело, водку пить и девок портить, вот и вся его учеба, – недобро ухмыльнулся Кот. – Королева Гертруда-то про своего сынка так и говорит: «Он тучен и одышлив». Это в тридцать-то лет?! Это ж какой образ жизни надо вести, чтобы к тридцати годам получить одышку и обрасти жиром! Он, поди, в своем университете из кабаков не вылезал. И дружки его, Розенкранц и Гильденстерн, того же помета. Так они там втроем и гужевались. И вдруг ни с того ни с сего на ровном, можно сказать, месте Гамлет начал усиленно думать о всемирном зле и мироустройстве.
– Позвольте, уважаемый, – вмешался Камень, – с чего вы решили, что он начал об этом думать ни с того ни с сего? У него были причины…
– Да причины-то были, только навыка думать у него не было и быть не могло, – сердито откликнулся Кот. – Потому как, ежели навык думать у него был, он не стал бы так долго учиться, а давно уже все науки одолел бы. Вот такое мое мнение. А вы, уважаемый Камень и уважаемый Змей, начитались шеспироведов и очень хотите из Гамлета трагическую фигуру вселенского масштаба сделать.
Змей покачал головой и тонко улыбнулся.
– Значит, вы, уважаемый Гамлет, считаете, что ваш тезка совсем не такой на самом деле?
– Да нет, конечно, – с горячностью ответил Кот. – Какой же он «такой»? Он обыкновенный раздолбай, который вдруг попал в сложную нравственную ситуацию: папаша требует, чтобы сын отомстил за его смерть, а парень к этому морально совершенно не готов. Ну не убийца он! И неохота ему про вселенское зло и улучшение мира думать, не об этом у него голова болит, не приучен он к таким размышлениям. А мстить-то надо. Хошь не хошь, а надо. И «мстя» должна быть страшной, иначе папаша его не поймет. Вот он и мучается, потому что надо через собственный характер переступить и сделать то, к чему душа не лежит. И кстати, про какое величие его души можно рассуждать, если он убивает Полония и говорит: «Я оттащу подальше потроха»? Про покойника – и такие слова! Это что, по-вашему, высокая мораль? Это у них такое величие души? Ну уж извините. – Кот гордо вскинул голову и многозначительно пошевелил усами. – А потом, когда начинают искать труп Полония, Гамлет проявляет себя необыкновенно цинично, демонстрируя полное пренебрежение к чужой жизни и неуважение к чужой смерти. Ведь Полоний-то в убийстве Гамлета-старшего вообще не замешан, ему мстить не надо было, а у Гамлета ни сожалений, ни отчаяния по поводу безвинно погубленного отца Офелии, – ничего. Вот вам и все величие его души. Я уж не говорю о том, как он походя расправился с Офелией. Понятно, что он так себя повел, потому что у него была цель, но, знаете ли, пассаж о том, что цель оправдывает средства, мне как-то не близок. А как он поступил со своими друзьями-собутыльниками? Это же уму непостижимо! Они-то ведь не знали, что написано в том письме, которое они везут в Англию, им велели отвезти – они и везут. А Гамлет что устроил? Назвал их гадюками, подделал письмо, переписал его, и ребят казнили, как только они высадились в Англии. За что он их так? Они-то к мести за отца вообще никаким боком не причастны. То есть он за просто так, за как не фиг делать, убивает всех подряд. Тоже мне, борец за мировое добро и совершенство! Между прочим, хотите, я вам «Гамлета» поставлю? А что, прекрасная идея. – Кот воодушевился и попытался запрыгнуть Камню на спину, но сил не хватило, он сделал несколько попыток, но каждый раз не допрыгивал и соскальзывал, плюхаясь то на спину, то на живот, в результате остался на земле, но принял позу существа, дающего руководящие указания. – Вы, Белочка, будете Гертрудой, а вы, Заяц, будете Клавдием. Вы, Ежик, сыграете роль Гамлета, вы такой же колючий.
