Эван Хантер - Охота на сыщиков
— Ты полицию имеешь в виду?
— Что ты, очнись! Кому охота связываться с законом? Мы от полиции держимся подальше. Если они нас не трогают, конечно.
— А недавно у вас не было неприятностей с полицией?
— С полисменами у нас уговор. Они нас не трогают, и мы их не трогаем. Да уж который месяц ни одной стычки. Все тихо, спокойно.
— А тебе это нравится?
— Почему нет? Кому нужно получить по черепушке-то? „Гроверы" хотят мира. Мы никогда по кустам не прячемся, но и неприятностей сами себе не ищем.
— Значит, никаких неприятностей от полиции?
— Да так, ерунда. Говорить не о чем.
— А что за ерунда?
— Да пустяки, говорю же. Один из ребят накурился травки[36]. Забалдел, понял? Кокнул витрину в магазине, для смеха, понял? А тут его полисмен и прихватил. Дали условно.
— А какой полисмен его прихватил?
— Зачем тебе знать?
— Просто интересно.
— Один из быков, не помню кто.
— Детектив?
— Я же ясно сказал — бык.
— Ну и как остальные „Гроверы" к этому отнеслись?
— В каком смысле?
— Что детектив арестовал одного из ваших?
— Чего там! Пацан был новичком, не в курсе еще. Начнем с того, что нечего было совать ему рифер[37]. С непривычки рифер такого с человеком сотворить может!.. Да что взять с пацана!
— Значит, „Гроверы" не обиделись на того полисмена, что его задержал?
— Слушай, ты куда клонишь, а, мистер? — Глаза Рипа внезапно затянула пелена враждебности.
— Да никуда, что ты?
— Как, ты сказал, тебя зовут?
— Сэвидж.
— Ты почему интересуешься, что мы имеем против полисменов?
— Просто так. Из любопытства.
— Так, — решительно поднялся из-за стола Рип. — Мне пора.
— Посиди немного, — попросил репортер. — Хотелось бы потолковать еще кое о чем.
— Тяжелый случай, папаша. А мне нет. Спасибо за выпивку. Еще увидимся. — Рип вышел из кабины.
— Обязательно! — крикнул ему вслед Сэвидж.
Он следил, как парень вразвалку шел через бар. Дверь открылась, хлопнула, и Рип исчез из виду.
Сэвидж разглядывал свой стакан. Все-таки, значит, были трения между „Гроверами" и каким-то полисменом, вернее, детективом. Следовательно, его версия не так уж и притянута за уши, как это пытался представить наш славный лейтенант. Рассеянно прихлебывая джин, репортер погрузился в раздумья. Допив, заказал еще. Минут десять спустя вышел из бара, разминувшись по дороге с двумя щеголевато одетыми мужчинами.
Это были Стив Карелла и патрульный полисмен в штатском — патрульный полисмен по имени Берт Клинг.
Глава 11
Когда Буш добрался до дому, он был совершенно без сил.
Буш ненавидел сложные расследования, но только потому, что внутренне чувствовал себя неспособным справиться с ними. И он отнюдь не шутил, когда говорил Карелле, что, по его мнению, детективы не блещут каким-то уж особенным умом. Он твердо верил в это, и когда бы он и его коллеги ни сталкивались с трудным делом, эта его теория получала еще одно подтверждение.
Ноги и упрямство — вот и все, что требуется детективу.
На данный момент вся их беготня ни на шаг не приблизила их к убийце. Упрямство? Это еще один необходимый компонент. Они, конечно, не отступятся. До тех пор, пока им не повезет. Когда? Сегодня? Завтра? Никогда?
К черту дела! Я дома, подумал Буш. Человек имеет право хотя бы на такую роскошь, как оставить все эти чертовы дела в конторе. Человек имеет право на несколько безмятежных часов со своей женой.
Он зло вставил ключ в скважину, резко повернул его и распахнул дверь.
— Хэнк, ты? — окликнула Элис.
От ее голоса веяло прохладой и покоем. От Элис всегда веяло прохладой и покоем. Элис была удивительная женщина.
— Я, — отозвался Буш. — Ты где?
— В спальне. Иди сюда, здесь такой ветерок, просто прелесть!
— Ветерок? Все шутишь.
— Нет, серьезно.
Он снял пиджак и бросил его на спинку стула. По дороге в ванную начал снимать рубашку. Буш никогда не носил маек. Он не верил в теорию о том, что нижнее белье впитывает пот. Нижняя рубашка, считал он, есть просто дополнительный предмет одежды, а в такую погоду одежда, по идее, должна быть как можно ближе к костюму Адама. И потому Буш содрал с себя рубашку почти с яростью. Его широкая грудь поросла курчавыми рыжими волосами, по правой руке стекал извилистый ножевой шрам.
Элис, одетая в белую блузку и черную прямую юбку, лежала в кресле у открытого окна, устроив босые ноги на подоконнике. Слабый ветерок тихо шевелил легкую ткань юбки. Сегодня она собрала свои светлые волосы в конский хвост, перетянутый ленточкой. Он подошел к ней и чмокнул в подставленную щеку, заметив бисеринки пота на ее верхней губе.
— Выпить хочешь? Сейчас приготовлю, — она легко скинула ноги с подоконника, юбка взметнулась и опала, на мгновение перед Бушем таинственно мелькнула зовущая белизна бедер.
Хэнк молча следил за ее движениями, думая про себя, что же в этой женщине есть такого, что так волнует и возбуждает, неужели все мужья чувствуют то же самое к своим женам даже после десяти лет супружества. Чувства эти, видимо, сразу отразились на его лице, потому что Элис, только мельком взглянув на него, предупредила:
— Ну, ну, лучше выбрось эти мысли из головы.
— Это почему же?
— Слишком жарко.
— Знаю я одного парня, который настаивает, что лучше всего… — начал Хэнк.
— Тысячу раз слышала про этого твоего парня.
— …уединиться в самый жаркий день года в запертой комнате с наглухо закрытыми окнами да под четырьмя одеялами! — закончил Буш.
— Джин с тоником? — игнорируя полезные советы приятеля Буша, спросила Элис.
— Годится.
— Говорят, водка с тоником вкуснее.
— Надо попробовать как-нибудь.
— Тяжелый был день?
— Да, черт побери. А у тебя?
— А что у меня? Сидела и беспокоилась за тебя.
— То-то я смотрю, седых волос сколько прибавилось, — поддразнил ее Хэнк.
— О, ему не оценить любви моей и заботы о нем! — продекламировала Элис предметам интерьера. — Нашли уже этого убийцу?
— Нет.
— Лимон положить?
— Как хочешь?
— За ним на кухню идти. Слушай, будь славным мальчиком, попей без лимона.
— А я всегда славный мальчик, — заверил ее Буш.
Элис протянула ему стакан. Буш уселся на край кровати. Сделал несколько глотков и наклонился вперед, уперев локти в колени и сложившись чуть ли не пополам, так что стакан в его длинных мускулистых руках едва не касался пола.
— Устал?
— До потери пульса.
— Господи, опять! Можешь ты придумать что-нибудь новенькое? Вечно у тебя одни и те же словечки.
— Например?
— Например, когда мы едем в машине и ты попадаешь в „зеленую волну"[38], ты всегда говоришь „идем в ногу".
— А что тут плохого?
— Ничего. Первые сто раз. Жарко мне, — сменила тему Элис.
— Мне тоже, — буркнул Буш.
Элис начала расстегивать блузку и еще до того, как он успел вскинуть голову, сказала:
— Только не воображай ничего такого!
У нее были большие груди, стиснутые сейчас тонким белым лифчиком. Сквозь прозрачную нейлоновую отделку он ясно видел вдруг напрягшиеся соски. И вспомнил фотографии из „Нэшнл джиогрэфик[39], который он перелистывал в ожидании приема к зубному врачу. Девушки с Бали[40]. Ни у кого нет таких грудей, как у девушек с Бали. Разве что у Элис.
— И что ты делала целый день? — хрипло выговорил он.
— Ничего особенного.
— Сидела дома?
— Да почти все время.
— Скучала по мне?
— Я всегда по тебе скучаю, — бесстрастно заявила Элис.
— И я скучал. Очень, — признался Хэнк.
— Пей лучше, пока совсем не согрелось.
— Я серьезно, Элис.
— Ладно, я рада. — По губам Элис скользнула улыбка. Улыбнулась она столь мимолетно, что у Хэнка возникло странное ощущение, что сделала это Элис только по обязанности. — Почему бы тебе не поспать немного? — спросила она его.
— Рановато еще, — возразил Хэнк, не спуская с нее глаз.
— Хэнк, если ты воображаешь…
— Что?
— Нет, ничего.
— Мне придется вернуться в участок. Попозже, — сообщил Буш.
— Вы действительно взялись за это дело, я вижу, — сказала Элис.
— Давят со всех сторон, — пожаловался Хэнк. — По-моему, старик боится, что следующим будет он.
— Держу пари, что все кончено. Больше убийств не будет.
— Как сказать, — усомнился Хэнк.
— Поешь перед уходом?
— А я еще не собираюсь уходить.
Элис вздохнула.
— Никакого спасения от этой жары нет, — раздраженно бросила Элис.
Она расстегнула пуговицу на боку юбки и потянула вниз молнию. Юбка упала вокруг ее ног черным кольцом, и Элис, перешагнув его, пошла к окну. Буш не мог оторвать глаз от белых нейлоновых трусиков, окаймленных кружевной паутинкой на длинных гладких ногах.
