Александр Каневский - Елена прекрасная
Третья: А мой — и в субботу и в воскресенье.
Первая: А мой всю неделю у меня и завтракает, и ужинает, и ночует. — В ответ на удивлённые взгляды подруг, объясняет. — У него нет квартиры, он живёт с нами.
Живидзе взглянул на часы.
— Простите, мне пора, самолёт ждать не будет. — Подозвал официанта, рассчитался за кофе. Встал. — Полжизни провожу в самолётах.
— Берегите себя, — искренне пожелал ему Борис.
— Всех нас хранит Господь, — ответил Георгий. — но, срок хранения — у всех разный. Это не я придумал — этому жизнь научила… Проводите меня до машины. — Они вышли из помещения. — Понимаю, что вам надо поговорить с моими работниками? Можете беседовать в моём кабинете, я предупрежу секретаршу.
Пахомов поблагодарил. Когда они подошли к машине, ожидающей Живидзе, тот положил руку Борису на плечо.
— Пообещайте найти убийцу. Я не стану мстить — я хочу посмотреть ему в глаза и спросить: За что?
— Обещаю. Я не успокоюсь пока не найду этого бандита!
— Я вам верю. — Он взялся за ручку дверцы, открыл её, но не сел. — Есть такой тост: «Молодой муж Шота на день поехал в командировку. Три дня прошли — его нет. Заволновалась молодая жена, послала в десять городов десяти друзьям телеграммы. И пришли из десяти городов ответы: «Не волнуйся, Шота у нас». Грузины завершают: «Так выпьем за верных друзей, которые в трудную минуту всегда приходят на помощь»… Я бы хотел иметь вас своим другом.
Сел в машину и помчался в аэропорт.
Глава тридцать третья
Борис подъехал к высокому зданию, у входа в которое, на стене было с десяток названий разных организаций. Среди них — металлическая пластина с вычеканенной надписью «ТБИЛИСО» — название фирмы Живидзе. Пахомов поднялся на второй этаж, увидел на дверях такую же пластину, позвонил, предъявил охраннику своё удостоверение, вошёл во внутрь, осмотрелся: ковровая дорожка в коридоре, красивые канделябры, картины на стенах — видно, что фирма в порядке.
Коридор упирался в приёмную, справа и слева по две двери в разные отделы. Одна из дверей приоткрылась, оттуда доносился женский плач и причитания. Борис невольно заглянул туда и увидел грузную брюнетку среднего возраста, залитую слезами. Сквозь плач проскакивали выкрики:
— Этот негодяй!.. Этот мучитель!. Этот изверг!.. — Двое сослуживцев пытались её утешить, но она не унималась. — Он издевается надо мной! Я этого не выдержу. Он меня убивает!..
И снова рыдания и потоки слёз. Сработал комплекс правоохранителя — Пахомов сделал шаг к дверям, но остановился, услышав:
— Он опять не съел манную кашу! Назло мне он её выплёвывает!..
Борис понял, что здесь его помощь не требуется, и вошёл в приёмную. Там сидела секретарша. При виде Пахомова она встала и потянулась, слегка качнувшись на своих длиннющих ногах. «Это — не ноги, это — две Эйфелевы башни!» невольно подумал Борис.
— Шеф звонил: разрешил пользоваться его кабинетом и оказать вам максимальное содействие. Прошу!
Жестом гостеприимной хозяйки она пригласила его войти в кабинет и усадила в кресло. Сама уселась в кресло напротив, откинулась на спинку, забросила ногу на ногу и с усмешкой сообщила:
— Я готова ответить на любые ваши вопросы, служебные, производственные и даже на интимные… Но, мне кажется, вас отвлекают мои ноги.
Борис сперва растерялся, но тут же взял себя в руки и перешёл на её развязный тон.
— Да. Красивые женские ноги — это моя слабость.
— А ваша сила?
— Они же. Было, было, не пропускал…
— Почему в прошедшем времени?
— Влюбился, женился, люблю жену.
— Из моего опыта, одно другому не мешает. Но не буду испытывать вашу верность жене.
Она опустила ногу и натянула юбку пониже, прикрыв оба колена. Борис заставил себя отвести взгляд в сторону. Спросил:
— Курить можно?
— Можно.
Он вытащил из кармана пачку сигарет, протянул ей.
— Хотите?
— Пока нет.
— Тогда первый вопрос: почему она так горько плачет?
Он кивнул на дверь, за которой всё ещё слышны были рыдания брюнетки.
— Чтобы привлечь внимание мужчин.
— У неё нет мужа?
— Муж есть, но нет любовников.
— А у вас? — неожиданно для самого себя, спросил он.
Она спокойно ответила.
— У меня нет мужа, но есть любовники.
Борис почувствовал себя неловко.
— Простите, что задаю такие вопросы.
— Ничего, это же ваша работа… Не стесняйтесь, задавайте, я на все отвечу.
— Ладно, воспользуюсь разрешением… Простите, я не спросил, как вас зовут?
— Тамара. Можно — Тома.
— Так вот, Томочка, не мог ли кто-нибудь из ваших кавалеров приревновать вас к молодому Живидзе и так свести с ним счёты?
— К кому ревновать?!. К Амирану? Да он же кроме своей Леночки — никого не замечал!.. Я ему и глазки строила, и заигрывала — нулевой результат.
— А с шефом у вас были какие-то отношения? Может, убили сына, чтоб отомстить отцу?
— Понимаю, о чём вы. Если честно, я бы не возражала, но он верен своей жене, поэтому наши отношения сугубо дружески-деловые. Повторяю: я бы не против, но, увы: и отец, и сын какие-то антигрузины!
— Вы же принимаете все звонки?.. Вспомните, может, кто-нибудь угрожал вашему шефу?
— Нет, никогда — он умеет дружить, к нему все хорошо относятся.
— Ещё один деликатный вопрос. Вы имеете право на него не отвечать, но если ответите, поможете следствию.
— Я же должна оказать вам максимальное содействие — задавайте ваш вопрос.
— Вы можете назвать, с кем сейчас встречаетесь?
— Всех?
— У вас их так много?
— Состав периодически обновляется.
— Но есть кто-то, если не постоянный, то хотя бы долговременный?
— Есть.
— И это Пшёнов?
Она удивлённо подняла брови.
— Чего это вы так решили?
— Во-первых, начальник, во-вторых, не женатый, в третьих, хорошо обеспеченный, наконец, в четвёртых, перспективный.
Она скривилась.
— Нет, это не мой тип мужчины. Вредный и скупой: мне все сотрудники в праздники цветы дарят, конфеты, а он — никогда. Отлучаться не разрешает, даже когда плохо себя чувствую. Хитрый и лицемерный: перед шефом лебезит, а за глаза — поносит последними словами.
— Тогда ещё один, самый главный вопрос: Пшёнов мог бы убить Амирана?
— Вряд ли: он большой трус. — Подумала и добавила: — А впрочем, ради карьеры… — Поднялась. — Думаю, всё? Допрос окончен?
Борис тоже встал и поблагодарил.
— Спасибо за «максимальное содействие»!
Невольно снова бросил взгляд на её безразмерные ноги и пробормотал:
— Эх, встретилась бы ты мне лет пять назад!
Она, услышав или просто прочитав его мысли, как бы про себя произнесла:
— Никогда ничего не поздно.
Глава тридцать четвёртая
У Маруси был брат, детский поэт Захар Котенко, который для подъёма своей популярности печатался под псевдонимом Чебурашка. Котенко не входил в число ведущих поэтов (да и ведомых — тоже), поэтому подрабатывал в мэрии, в каком-то хозяйственном отделе: обходил вверенный ему участок в поисках непристойных надписей на заборах и в общественных туалетах и отвечал за их ликвидацию. Его называли — редактор по стенописи. Занимался он и общественной деятельностью, входил в какую-то патриотическую организацию под названием «Не допустим!»
Однажды, во время очередного ужина, он ворвался в квартиру Колобка, весёлый, энергичный, довольный собой.
— Простите за опоздание, но у меня уважительная причина, наша организация проводила очередную акцию: мы разбили Москву на квадраты и пикетировали у аптек, чтоб не покупали израильские презервативы.
— Почему? — удивлённо спросил Колобок. — Вы считаете их некачественными?
— Наоборот: они непробиваемы! Поэтому они и шлют нам свои презервативы — и знаете для чего? В газете «Послезавтра» чётко объяснили: чтобы русские не размножались!
— Вы мне открыли глаза, наконец, я понял, в чём причина падения рождаемости в нашей стране, — заявил Григорий.
Но Котенко, не уловив насмешки, подтвердил:
— Конечно!.. Но мы им наш рынок перекроем… Правда, пикетирование отнимает у меня много времени, но я его использую, сочиняя стихи. Одно плохо: стоишь один с плакатом, а когда рифма прёт, мне необходимо общение, чтобы её протолкнуть: она у меня в горле стоит.
— Заешьте сухой корочкой, — на полном серьёзе посоветовал Григорий.
— Наоборот! Я её должен, так сказать, выплюнуть на бумагу. Вот сегодня сочинил, пока только один куплет, детская песенка. Хотите прочту?
Вмешалась Маруся:
— Хватит! Потом! Когда ты всю песню выплюнешь!.
Но Котенко уже было не остановить.
— Нет, нет, я могу и по частям.
Он обвёл взглядом присутствующих, выбирая самого подходящего слушателя. В этот вечер в гостях была соседка Лида со своим пятилетним сыном Юриком. Муж Лиды периодически уходил в запой и пропивал всю зарплату. Маруся жалела и Лиду, и Юрика, часто приглашала их на ужин, закармливала пирогами и заворачивала «на посошок».
