Юрий Ребров - Все золото Колымы
Андрей закончил свой рассказ, и мы с Вовкой смотрим на карту.
— Так... — Вовка ведет колпачком авторучки по линии трассы, приближаясь к городу. — Нашли тебя на тринадцатом километре. Ты говоришь, машина свернула? Выходит, они вернулись в город через Инвалидку!
— Почему они не попытались разыскать тебя? — Я не столько задаю Андрею вопрос, сколько просто размышляю вслух. Откуда ему знать о соображениях преступников? Но он отвечает, и довольно толково:
— Дело в том, что сзади, правда, далеко, ехала машина. Наверное, подумали, что ее водитель мог заметить, как из их газика выбросился человек, вот и испугались.
— Ну что ж, друзья мои! — Вовка торжественно встал. — Отправимся навестить шофера машины под номером...
Мы стоим возле газика с номером, который сообщил нам Андрей.
Машина чистая, и завгар утверждает, что она неделю никуда ни выезжала. Рядом стоит растерянный шофер, голубоглазый, крепкий, с обветренным колымскими ветрами лицом. Подозревать его в сообщничестве с преступниками нам с Вовкой не хочется — пятнадцать лет за баранкой, одни благодарности. Да и сторож утверждает, что машина из гаража не выходила. Но все это нуждается в проверке. Ведь не выдумал же Андрей этот самый номер.
— Узнаешь машину, Андрюша?
Лицо у Андрея мрачное. Понятно: дело происходило ночью, да еще и нож сбоку приставлен, до запоминания ли было...
Захватив из отдела кадров сторожа и шофера газика, возвращаемся на работу. По дороге от отчаяния решили, что необходимо стать регулярными посетителями магаданского ресторана «Астра». Встретить там преступников мы не очень рассчитываем, но найти их через завсегдатаев можно попытаться. Один из них — старичок, вид которого кажется мне странным: при внешней неприятности и вялости движений он как-то уж очень горделиво держит голову, — особой любовью официанток не пользуется, хотя называет их по именам. Видимо, хорошо знает каждую. Наверное, старик одинок и приходит сюда коротать вечера. Он может нам пригодиться — старики наблюдательны. Стоит с ним побеседовать.
...И вот он сидит перед нами — очередной человек, от которого мы ждем помощи, Александр Иосифович Штернберг, без двух лет пенсионер. Он рассказывает о своей жизни, философствует, жалуется на молодого соседа Ваню Письменова, оставшегося владельцем комнаты после отъезда мамы на материк.
Мы пока не рассказали старику о грабежах и о том, кого конкретно разыскиваем. Но тот, кажется, настолько много знает, что понимает нас с полуслова и, в свою очередь, пытается сообщить нам что-то не прямо, а намеками. Я думаю, что он совершенно не случайно рассказывает так много о своем соседе, о его частых отлучках и кутежах. Я заношу эту новую фамилию в календарь и продолжаю слушать Штернберга.
— Вот сейчас моего юного соседа нет дома почти целую неделю. Я не очень расстраиваюсь, так как ценю мир и покой.
— Какой же мир и какой покой могут быть в ресторане? — Вовка улыбается, пытаясь смягчить не очень лестный для собеседника вопрос.
— Вам, конечно, уже доложили, что я неравнодушен к спиртному. Грубо говоря — алкоголик! — Голос старика срывается. Видно, что человек этот вообще легко впадает в возбужденное состояние, а то и в истерику.
— Ну зачем так!
— А что, не так? Я даже совершил не очень добровольный визит в медицинский вытрезвитель. Уподобился.
Мы знаем, что человек, сидящий в нашем кабинете, давно обозлен на весь мир. Его сослуживцы не относятся к нему всерьез и тайком посмеиваются над привычкой Штернберга философствовать по самым ничтожным поводам. В свое время он подавал большие надежды, слыл талантливым инженером и начал писать диссертацию. Но, видимо, не хватило терпения или трудолюбия, диссертацию он забросил, приехал на Колыму, чтобы начать «новую жизнь», да не получилось никакого взлета. Был на хорошем счету, но этого казалось мало, думалось, что заслуживает более высокой должности, соответствующей его таланту. Продолжать научную работу не стал. Постепенно пристрастился к спиртному. Женился, да жена не выдержала ежедневных стенаний и ушла. Так и доживает он до пенсии в одиночестве.
— Что соседи! — патетически восклицает Александр Иосифович. — Все люди, абсолютно все делятся на актеров и неактеров. Вы над этим задумывались? Правильно, над такими вещами в вашем возрасте еще не задумываются. Поясню. Актерами я называю тех, что играют на сцене жизни по всем правилам. Развивают кипучую деятельность, воюют за место под служебным солнцем, живут напоказ, не стесняясь принимать подачки, а иногда не понимая, что суть того или иного их успеха не что иное, как обыкновенная подачка от начальства. Много среди них талантливых людей. Да только жизнь напоказ убивает талант. Спохватится такой человек — а жизнь прошла.
Вот так... И хотели бы такие выйти из игры, но не получается. Вот и доигрывает каждый свою роль на полную катушку. Они, как мы, алкоголики, все время думают, что могут — как это по-вашему? — завязать, а пока — еще чуть-чуть, хотя бы двести граммов. И в один прекрасный день актер обнаруживает, что оброс женой, детьми, предрассудками, но в глубине души он еще продолжает надеяться на чудо. А чуда ему уже и не нужно. Он слишком привык к роли, привык зависеть от общественного мнения, от нужного телефонного звонка, от хорошего настроения начальства...
Александр Иосифович достает пачку «Примы» и вопросительно смотрит на меня — можно ли закурить. Я киваю, и он начинает чиркать спичкой, разбрызгивающей искры и не желающей загораться. Да, грустная философия у моего собеседника. Кажется, в эту минуту он снял свою постоянную маску ироничности, и передо мной просто жалкий, очень старый человек с неудавшейся жизнью.
— Любопытная теория... Ну а кто же оппоненты этих «актеров»?
— К ним я отношу некоторых людей свободных профессий — художников, артистов, писателей. Крупных, по-настоящему крупных ученых. Эти-то просто игнорируют правила игры. Они — творцы и, если что-то мешает их творчеству, они переступают через это.
— А кто же по этой классификации ваш молодой сосед Письменов?
— Ах, вы опять об этом?.. Как бы нам сказать... — Он замолкает, а в глазах мелькает испуг. А может, мне это кажется... — Давайте в другой раз. Устал я что-то.
— Ну что ж, Александр Иосифович, если что-нибудь вспомните, звоните. Вот телефон.
Штернберг направляется к выходу. Странный человек. Только что с удовольствием излагал свою теорию, а зашла речь о соседе — сразу заспешил. Вдруг он останавливается у самой двери:
— Да, есть еще одна группа. Группа игроков. Они живут по собственным правилам. Они любят приключения и могут поставить на карту свою жизнь... — Он на секунду задумался и добавил: — И чужую, к сожалению, тоже. И очень легко. А что касается моего юного соседа, то вам, по-моему, будет интересен его столь же юный дружок, шофер из Транссельхозтехники. Фамилию не знаю, а зовут, кажется, Борисом.
Уже давно ушел из нашего кабинета Штернберг, а неприятный осадок от разговора никак не проходит. Хорошо, хоть информацию полезную дал. Ясно, что этот самый юный Письменов и его друг Борис могут быть очень интересными для нас людьми. Но имеют они отношение к делу или это просто мальчики, прожигающие жизнь?
Утром я отправился на работу к Письменову, и сейчас возвращался в управление злой — тот взял недельный отпуск за свой счет, и на работе его, естественно, нет.
Вовка сидит за столом, весь взъерошенный и красный.
— Ну и утро, старик, целый ворох новостей! Держись крепче на ногах. Во-первых, ночью повесился наш знакомый Штернберг.
— Да ты что?
— А то. Конвертик оставил. «В милицию» на нем написано. А внутри вот что. «Об игроках вам известно лучше меня. Больше помочь ничем не могу — ни вам, ни себе».
Ужасно тяжело на душе. Видно, старик, сам разбередив вчера свою рану, решил покончить с жизнью.
— Ну, какие еще новости? — Я спрашиваю это для того, чтобы хоть чем-то отвлечься от мысли о странном человеке, которого не стало сегодня ночью.
— Новости вот какие. Заходил сегодня шофер, помнишь, тот голубоглазый, который водит машину с номером, названным Андреем. Принес вот что. Говорит, перетряхивал свои коврики и нашел в машине.
Вовка протягивает мне голубоватый бланк телеграфной квитанции.
Ого, это уже интересно. Какая длинная была телеграмма — на два рубля сорок копеек.
— Ты узнал, кто отправитель?
— Конечно, это ты бездельничаешь. Ее отправил... Письменов! — Он наслаждается моим красноречивым молчанием.
— А еще... — Вовка развязывает тесемки на папке с личным делом сторожа гаража. — Ты понимаешь, он работает по совместительству в Транссельхозтехнике. Тоже сторожит гараж. Они находятся рядом, вот он и ходит ночью от одного к другому. Так что машину легко можно увести за время его отсутствия.
