Филлис ДЖЕЙМС - Неестественные причины
– А у миссис Морис Сетон тоже не было других родственников? – спросил Реклесс.
– Вроде бы нет – на мое счастье, а? Когда она покончила с собой, были какие-то толки о сестре, что надо бы с ней связаться. Или это брат был? Не помню, хоть ты тресни. Во всяком случае, никто не объявился, а в завещании был назван один Морис. Отец у нее занимался перепродажей недвижимости и оставил ей приличный куш. И это досталось Морису. Но все равно – двести тысяч?!
– Может быть, добавились доходы от книг вашего брата? – предположил Реклесс. Он уже кончил просматривать картотеку, но остался сидеть за письменным столом и делал записи в блокноте, как будто бы не обращая внимания на реакцию Сетона. Но Далглиш видел своим профессиональным взглядом, что снятие показаний идет на самом деле точно по плану.
– Да что вы! Морис всегда жаловался, что на его гонорары не проживешь. С большой горечью он это говорил. Теперь, говорил, у нас эпоха сентиментальной дешевки. И кто не выставится на продажу, до того никому дела нет. Списки бестселлеров создаются рекламой, хорошо писать себе дороже, а из-за публичных библиотек книги не раскупают. Все, по-моему, так и есть. Но ему-то чего стараться было, когда у него двести тысяч? А знаете чего? Нравилось быть писателем. Самоуважения ему добавляло. Я думаю так. Я-то никогда не понимал, почему он так серьезно к этому относится. Но и он тоже не понимал, почему я хочу иметь собственный клуб. Вот теперь можно будет и клуб завести. Даже целую сеть клубов, если нормально дело пойдет. Приглашаю вас обоих на открытие. Можете хоть все отделение с собой прихватить. Не придется за казенные деньги просачиваться под видом частных лиц и смотреть, чтобы пили в меру и чтобы девочки не шалили. Да еще сажать с собой женщин-сержантов, выряженных под туристок-провинциалок. Лучшие столики – в вашем распоряжении, выпивка, закуска – все за счет администрации! Представляете, Далглиш, я ведь мог так шикарно размахнуться с «Золотым фазаном»! Да вот капитала не было. Зато теперь и капитал есть.
– Этого мало, нужна еще законная жена, – безжалостно напомнил ему Далглиш. Он заметил фамилии опекунов, назначенных в завещании Сетона, и не представлял себе, чтобы эти осмотрительные и консервативные господа согласились потратить отданные под их надзор средства на такое предприятие, как новый «Золотой фазан». Он поинтересовался, почему Морису было так важно, чтобы Дигби женился.
– Морис часто поговаривал, что мне пора обзавестись семьей. Его вообще волновали такие вещи, как продолжение рода и прочее. Сам-то детей не народил, я, по крайней мере, не слыхал, и жениться вторично после фиаско с Дороти тоже небось не жаждал. Да и сердце у него было никудышное. А еще он опасался, как бы я не связался с кем-нибудь из голубых. Не хотел, чтобы его деньгами пользовался пидер. Бедняга Морис! Он небось даже и не знал толком, какие они из себя. А вот, поди ж ты, был твердо убежден, что лондонские клубы, особенно в Уэст-Энде, – это все притоны гомосеков.
– Надо же! – сухо отозвался Далглиш. Но Сетон не почувствовал иронии. Он взволнованно спросил:
– Послушайте, вы ведь не сомневаетесь насчет того телефонного звонка в среду поздно вечером? Мне действительно, едва я вошел в дом, позвонил убийца и сказал, чтобы я ехал в Лоустофт. Просто с целью выманить из дому, я считаю. Чтобы у меня не было алиби как раз на время смерти. Иначе вообще непонятно. А так у меня оказывается трудное положение. Обидно, что Лиз не согласилась зайти. Поди теперь докажи, что, когда я приехал, Мориса в доме не было и что я ближе к ночи не отправился с ним прогуляться по пляжу, вооружившись подходящим кухонным ножом. Да, кстати, орудие убийства нашли?
Инспектор ответил отрицательно. И сказал:
– Мне бы очень помогло, мистер Сетон, если бы вы могли подробнее рассказать об этом звонке.
– А я вот не помню больше ничего! – с неожиданной досадой отозвался Сетон. – Вы уж который раз меня спрашиваете, а я вам повторяю, что больше ничего не помню. Я же после этого, черт подери, знаете как шмякнулся головой! Да вы мне скажите, что никакого звонка не было, просто мне примерещилось, я бы и поверил, только, должно быть, все же звонили, иначе бы с какой стати я стал машину из гаража выводить? Устал зверски и вдруг ни с того ни с сего потащился в Лоустофт? Нет, кто-то звонил. Это я точно помню. А вот как звучал голос, уже вспомнить не могу. Не знаю даже, мужской или женский.
– И что именно сказали?
– Да я же вам говорил, инспектор! Сказали, что звонят из лоустофтского полицейского участка и что на берег выбросило труп Мориса в моей лодке и с отрубленными кистями рук.
– Отрубленными или отрезанными?
– Да не знаю я! Вроде бы отрубленными. И я должен немедленно прибыть в Лоустофт для опознания тела. Ну я и поехал. Я знал, где у Мориса ключи от машины, и бак «воксхолла» оказался полон, на счастье. Вернее, на беду. Я едва не гробанулся. Вы, конечно, скажете, сам виноват, я понимаю. Признаю, я сделал по пути пару глотков. А что, разве удивительно? Я уже был совершенно без сил, когда приехал в Монксмир. Со вторника на среду ночь провел черт знает как, полицейский участок «Уэст сентрал» – это вам не отель. А потом еще сколько часов в поезде.
– И тем не менее вы сразу же отправились в Лоустофт, не позаботившись даже проверить? – спросил Реклесс.
– А я проверил! Я когда выехал на шоссе, то подумал, надо посмотреть, может, «Чомга» на месте, как была. Свернул в Кожевенный проулок, проехал сколько можно и спустился к воде пешком. Смотрю, лодки нет. Ну я и решил: значит, правда. Вы можете, конечно, сказать, что надо было перезвонить в полицейское отделение, но у меня и в мыслях сначала не было, что звонок из полиции мог быть туфтой. А когда пришло в голову, уже в пути, то проще всего было посмотреть, где лодка. Но вот только…
– Да? – ровным голосом отозвался Реклесс.
– Тот, кто звонил, выходит, знал, что я дома. И это не могла быть Лиз Марли, она ведь только отъезжала от ворот, когда зазвонил телефон. Спрашивается, кто еще мог это знать и откуда?
– Могли видеть, как вы входили в дом, – предположил Реклесс. И потом, вы, наверно, сразу включили свет. А освещенные окна заметны издалека.
– Да так-то оно так. Свет я всюду зажег, правда. В этом доме, когда темно, меня жуть берет. Но все-таки странновато.
Действительно странновато, подумал Далглиш. Хотя, должно быть, инспектор дал верное объяснение. Свет в окнах «Сетон-хауса» виден на всем мысу. А когда окна погасли, некто по этому признаку мог определить, что Дигби Сетон уехал. Но зачем понадобилось его выманивать? Что-то еще надо было сделать в доме? Отыскать и уничтожить улику? Или в это время в одной из комнат лежало тело Мориса? Но этого не могло быть, если Дигби говорит правду и лодка тогда с берега уже исчезла.
Дигби вдруг спросил:
– А что я должен делать насчет тела, чтобы передать его на медицинское исследование? Морис никогда не говорил, что интересуется медицинскими исследованиями. Но раз это его воля…
Он перевел вопросительный взгляд с Далглиша на Реклесса. Инспектор ответил:
– Об этом вам не стоит сейчас беспокоиться, сэр. Ваш брат оставил все необходимые распоряжения и оформленные бланки. Но придется повременить.
– Да, конечно, я понимаю… Просто я не хотел бы… Раз Морис так решил…
Дигби растерянно замолчал. Возбуждение его заметно спало, он выглядел очень усталым. Далглиш и Реклесс переглянулись, они оба подумали, что тело Мориса Сетона едва ли будет представлять какую-то ценность для медицинских исследований после того, как с ним разделается Уолтер Сиднем, выдающийся и методичнейший специалист и автор учебника по судебной медицине, где на первой же странице патологоанатому рекомендуется начинать с сечения от горла до паха. Разве что руки и ноги Мориса Сетона еще сгодятся для практики первокурсников, хотя вряд ли он это имел в виду. Впрочем, его тело уже послужило медицинской науке.
Реклесс собрался уходить. Он объяснил Дигби Сетону, что от него потребуется присутствие на предварительном дознании – это было встречено довольно кисло, – и стал складывать бумаги с удовлетворенным видом страхового агента по окончании удачного рабочего дня. Дигби наблюдал за ним, как ребенок, которому надоели взрослые, но все-таки лучше, чтобы они не уходили. Застегивая ремни портфеля, Реклесс задал свой последний вопрос, задал небрежно, как бы не особенно интересуясь ответом:
– Вам не кажется странным, мистер Сетон, что ваш единокровный брат назначил своим наследником вас, притом что вы как будто бы не были с ним особенно близки?
– Но я же объяснил! – чуть не взвыл Сетон. – Ведь больше же никого родных нет. И у нас вообще отношения были вполне ничего. Я всегда старался с ним ладить. Не так-то это было и трудно, надо сказать, – только подольститься немного, книги его безобразные похвалить, проявить внимание. Я вообще стараюсь с людьми ладить по возможности. Всякие там ссоры, разборы – это не в моем вкусе. Долго его переносить я бы, конечно, не смог, но мы и общались нечасто. Последний раз виделись в конце августа, в дополнительный выходной, я же вам говорил. А он страдал от одиночества. И, кроме меня, у него никого родных не осталось. Ему хотелось верить, что мы – близкие люди.
