Александра Маринина - Смерть как искусство. Том 2. Правосудие
– Послушайте, – Блинов не на шутку рассердился, – вы что, не понимаете, что речь идет о тяжком преступлении, об убийстве? Это серьезное дело, а не какие-то там финтифлюшки. И я как представитель государства вправе требовать от вас…
– Не вправе, – невозмутимо отозвался Бережной. – Мы – автономное учреждение культуры, от нас никто ничего не вправе требовать. Только Департамент культуры, и то не по всем вопросам. А уж правоохранительные органы нами совершенно точно не командуют. Одним словом, Николай Николаевич, я ваши трудности понимаю, но и вы наши поймите. При всем желании я не могу пойти вам навстречу.
Следователь поднялся, сделал шаг к двери и с угрозой произнес:
– Хорошо, я знаю, как на вас управу найти. Все равно выйдет так, как я сказал.
Однако у спонсора постановки господина Андрюшина следователь Блинов тоже понимания не нашел. Встретились они в субботу, на следующий день после обнаружения трупа Артема Лесогорова, и Андрюшин уже был в курсе, что его друг погиб.
– Какое несчастье, – то и дело сокрушенно повторял он. – Ах, Темка, Темка! Ну как же ты так? Поверить не могу.
Начал Блинов издалека – с вопросов о том, не было ли у Лесогорова врагов, не рассказывал ли он, что ему угрожают, в общем, задавал весь перечень стандартных вопросов. Но ничего интересного Андрюшин поведать не сумел. Или не захотел.
– Скажите, а как так получилось, что вы решили спонсировать постановку пьесы Лесогорова? – спросил Николай Николаевич.
Андрюшин грустно улыбнулся.
– Когда-то у меня сложилась очень непростая ситуация, и Тема мне здорово помог, он выслушал меня, поверил мне, подсобрал материал и написал статью, которая послужила толчком к возбуждению уголовного дела против тех, кто меня прессовал. Ситуация разрешилась в мою пользу, я был безмерно благодарен Артему, и у нас сложились очень теплые отношения. Примерно год назад или чуть меньше Тема пришел ко мне и сказал, что хочет написать пьесу. Он спросил, помогу ли я ему деньгами, если речь зайдет о постановке, потому что без денег ставить пьесу никому не известного автора никто не захочет. Я заверил Тему, что помогу, даже говорить не о чем. Я очень ему благодарен за помощь и готов был оказать любую ответную услугу. Потом, спустя какое-то время, он позвонил и сказал, что пьесу закончил и надо идти в театр пробивать ее, потому что он показал произведение в своем любимом театре, в «Новой Москве», но ее отклонили. Вот, собственно, и все. Мы пошли вдвоем к художественному руководителю, ко Льву Алексеевичу, и прямо с порога заговорили о деньгах. Пьесу, как вы можете догадаться, сразу приняли, – Андрюшин улыбнулся. – Я предложил такую сумму, что эту пьесу в любом театре взяли бы. Мне для Темы никаких денег не жалко. Он умел дружить как никто.
Следователь подумал, что пора переходить к делу, и изложил бизнесмену свои соображения касательно закрытия работы над «Правосудием». По мере того как он говорил, глаза Андрюшина становились все более холодными, а взгляд – жестким.
– Для меня важно, чтобы пьеса была поставлена, – твердо ответил он. – Я хочу, чтобы спектакль состоялся в память об Артеме, которому я многим обязан.
– Но могут пострадать люди, – пытался возражать Блинов.
Андрюшин стоял на своем, и поколебать его позицию следователю так и не удалось, как он ни бился.
– Спектакль состоится, – твердил бизнесмен. – Пьеса будет поставлена. Любой ценой.
В пятницу, когда нашли тело Лесогорова, репетицию, разумеется, уже не продолжали, а субботнюю репетицию в связи с трагическим событием просто отменили, так что поговорить с актерами Насте Каменской удалось только в воскресенье.
Она пришла на репетицию к самому началу с намерением попросить у Дудника несколько минут, но ничего не вышло.
– Подождите, пока мы закончим, – потребовал режиссер. – Иначе вы своими сообщениями мне актеров окончательно из колеи выбьете, они и так переживают. Я вообще не знаю, как они сейчас будут работать.
Семен Борисович оказался прав, актеры действительно еще не пришли в себя от потрясения, вызванного убийством автора пьесы, и работали на репетиции из рук вон плохо, путали мизансцены, забывали текст, не понимали, чего от них требует режиссер. Через сорок минут после начала Дудник вынужден был репетицию прекратить.
– Это невозможно! – Он почти кричал. – Вы совершенно не в состоянии сосредоточиться на работе! Играете с холодными носами. Все, на сегодня мы закончили, продолжать бесполезно, от такой работы толку не будет. Александр Олегович, – обратился он к помрежу Федотову, – скажите завтруппой, чтобы ближайшую репетицию перенесли на среду, не раньше, пусть люди в себя придут. На среду вызывайте тех, кто в плане на завтра. – Он начал было собирать со стола свои записи, но, заметив Настю, терпеливо сидящую в уголке, скомандовал: – И не расходитесь, у милиции есть какое-то сообщение для вас.
Актеры замерли и с интересом уставились на Настю.
– Вы нашли убийцу? – первой задала вопрос Арбенина. – Скажите же скорее, кто это, ну же, не тяните!
Настя откашлялась и встала. Теперь все смотрели только на нее, и ей отчего-то стало не по себе.
– Семен Борисович меня не так понял. У меня не сообщение для всех, мне просто нужно поговорить с некоторыми из вас. Остальные могут быть свободны. Я прошу остаться только Евгению Федоровну, Михаила Львовича и вас, Никита.
По репетиционному залу разнеслось разочарованное «у-у-у», и участники репетиции во главе с Дудником стали покидать помещение. Помреж Федотов возился, по обыкновению, дольше всех, и Насте даже показалось, что он нарочно копается, чтобы дождаться, пока она начнет говорить. Вот любопытный-то!
Когда Федотов наконец вышел в коридор, Настя, стараясь как можно осторожнее выбирать слова, предупредила троих артистов о возможной опасности. Самой непредсказуемой оказалась реакция Арбениной: Евгения Федоровна залилась звонким смехом.
– Да кому я нужна – одинокая старуха! Что с меня взять? Разве что квартиру, но я ее уже завещала, так что бесполезно стараться.
– Евгения Федоровна, нельзя быть такой легкомысленной, – укоризненно покачал головой Арцеулов. – Анастасия Павловна права: если кто-то хочет сорвать постановку, то начнут именно с вас, потому что вас некем заменить, звезды равного с вами масштаба в нашем театре нет. А без вас зритель на спектакль не пойдет, потому что все остальное ему неинтересно, автор пьесы неизвестный, режиссер – тоже. Я имею в виду, если на афише будет стоять имя Дудника, – тут же поправился он. – Без вас эту пьесу даже нечего пытаться ставить.
– Ох-ох-ох! – Арбенина кокетливо улыбнулась. – Не захваливайте меня, Мишенька, а то я зазнаюсь. Нет, в самом деле, на меня никогда в жизни никто не покушался, так что это будет даже интересно. Я вот сейчас начну бояться, потому что надо обязательно пережить опыт такого страха, это потом может очень пригодиться для сцены.
Арцеулов тут же весело подхватил:
– Наша Евгения Федоровна живет по заветам Станиславского, она старается получить как можно больше жизненных впечатлений и сложить их в свою внутреннюю копилку, чтобы потом в нужный момент достать и вспомнить, что она чувствовала и как думала. Верно, Евгения Федоровна?
– Мишенька, вы упрощаете Станиславского, но в целом вы недалеки от истины. Мне терять нечего, я уже достаточно пожила, а вот вам надо бы прислушаться к тому, что говорит Анастасия. Не понимаю, отчего вы-то так веселитесь, ведь дело серьезное.
Михаил Львович поднял руки и демонстративно поиграл бицепсами, обтянутыми тонким трикотажным джемпером.
– Мне нечего бояться, я сам кому угодно шею сверну. Я, между прочим, три раза в неделю в спортзале занимаюсь, со мной не так-то легко справиться. И потом, я все-таки не народная артистка Арбенина, меня вполне можно заменить в спектакле, так что бояться мне нечего, от моего устранения ничего не изменится.
Вид у актера и в самом деле был внушительный: широкоплечий рослый мускулистый Арцеулов выглядел весьма брутально.
А вот Никита Колодный, похоже, перепугался не на шутку. Он сидел на стуле в самом центре помещения, бледный, плечи опущены, руки висят вдоль туловища, как плети.
– Никита, а вы что молчите? – обратилась к нему Настя. – Вы тоже считаете, что мы перестраховываемся, и никакая опасность вам не грозит?
Колодный поднял на нее совершенно больные глаза.
– Знаете, я был бы счастлив, если бы меня нельзя было заменить… Но мне все равно очень страшно. Любая замена, любой ввод – это потеря времени, и кто его знает, как там решит руководство… Для меня очень важен этот спектакль, я просто не переживу, если что-нибудь сорвется. Господи, как же мне теперь?.. Ходить по улице и каждую минуту ждать, что меня кто-нибудь по голове?.. Или яду в стакан с чаем?
Голос его дрожал, по вискам стекали капли пота, и было видно, что он по-настоящему боится. Впрочем, подумала Настя, все эти симптомы могут оказаться всего лишь последствиями давешнего похмелья. Похоже, актер Колодный регулярно позволяет себе «нарушать режим» и напиваться. Ну что ж, ничего удивительного, пьющий актер – это так же нормально, как пьющий сыщик. Да и Арбенина предупреждала об этом.
