Леонид Замятин - Эффект «домино»
Пришедшая мысль была люба еще и потому, что появился повод позвонить Жанне и встретиться. И эту идею я тут же воплотил в жизнь.
Она заканчивала в три. По пути мы зашли в садик за Инночкой. Для девочки у меня припасена шоколадка с любимой ею ореховой начинкой. Проговорив «спасибо», она следом повергла меня в смущение вопросом:
— А почему вы не хотите стать нашим папой?
— Инна! — строго воскликнула Жанна.
Да, вопрос по-детски наивный, но сложный по своей сути, и вот так сразу не объяснишь, что сначала взрослым нужно разобраться в глубине своих чувств, довериться, познать друг друга, в чем-то изменить себя.
— Придется подумать над твоим предложением, — не оставил я вопрос без ответа.
Мы продолжили путь втроем. Инна посередине. Ее рука доверчиво покоилась в моей ладони. Со стороны нам наверняка завидовали: вот идет молодая семья на вершине благоденствия, в ореоле счастья.
В квартире уют, тот самый уют, что может создать только женщина. Он гипнотизирует. Хочется расслабиться и остаться в этих стенах надолго.
Жанна предложила легкий ужин с бутылочкой холодного пива. Я не отказался.
— В мире две вещи чрезвычайно необходимы человечеству — это спасительный холод в жару и спасительное тепло в холод, — опорожнив бокал с ломящим зубы напитком, философски изрек я.
Жанна улыбнулась, поставила остренькие локоточки на стол и оперлась подбородком на руки. Ее глаза с восхищением, но не без сарказма смотрели на меня.
— Очень глубокая мысль, достойная Сократа или Сенеки, — произнесла она.
— Вон как! Вы знакомы даже с ними, — отплатил я ей той же легкой насмешкой.
Она разрушила довольно-таки миленькую пирамиду, основанием которой служили локти, а вершиной — высокий лобик с напущенной на него челочкой из светлых волос. Ее рука коснулась моей щеки и, соскользнув вниз по шее, задержалась на плече.
— Вы обиделись? — она старалась поймать мой взгляд. — Подумали, принимаю вас за человека, чьи интересы не выходят за рамки профессиональных.
Я склонил голову набок, прижавшись к ее ладошке.
— Ну что вы, оперу обижаться запрещено инструкциями.
Она провела другой рукой по моим волосам.
— И какие же вопросы мучают опера с задатками философа?
Мне приятно касание ее рук. Блаженствовать бы вот так долго-долго. Молчать или говорить о пустяках. Но наша застольная беседа приблизилась к серьезному моменту, и я изобразил на лице деловое выражение. Жанна убрала руки и тоже выпрямилась.
— Для вас, думаю, мои вопросы не составят сложности, — начал я. — Вам наверняка в процессе работы приходилось общаться с психически больными людьми.
— Это клиенты врача-психиатра, а я невропатолог, — внесла она коррективы.
— Мне не нужны подробные и глубокие познания по этой категории людей.
— Ну, хорошо, — пошла она на уступку, — попробую ответить.
— Можно ли психически больному внушить, что он якобы совершил деяние, которого он на самом деле не совершал, и принудить его к покаянию?
— Насколько мне известно, — начала Жанна, растягивая слова, — это возможно. В период обострения такие больные чувствуют себя постоянно виноватыми, берут на себя ответственность за совершенные другими проступки, горячо раскаиваются. Человеку с таким больным восприятием мира легко внушить любую мысль, и не только внушить, но и подтолкнуть его к каким-то поступкам. Насколько я догадываюсь, речь идет о каком-то тяжком преступлении, об убийстве?
— Да, — не стал отрицать я.
— Он взял вину на себя?
— Да. Пришел в милицию и заявил, что совершил убийство, но во время следственного эксперимента не смог показать, как все происходило. Однако в здравом смысле ему не откажешь. Когда он понял, что запутался, стал валить все на состояние аффекта.
— Но, может быть, так и случилось на самом деле, и он — настоящий убийца.
— Подобного не исключаем, но сильно сомневаемся. Скорее, его болезненным состоянием кто-то ловко воспользовался, чтобы запутать дознание.
— Конечно, лучше бы получить консультацию у психиатра.
— Вполне удовлетворен и вашим ответом. Из него следует, что мы взяли верный курс, — я накрыл ее ладошку своей. — И еще одно: помнит ли психически нездоровый человек, когда возвращается в нормальное состояние, свое поведение, свои поступки во время обострения болезни?
— Думаю, подобное не исключено. Все зависит от тяжести проявления болезни.
Я угукнул и проговорил:
— Вот, пожалуй, и все, что меня интересовало. Мне пора.
Конечно, у сыщика всегда дел невпроворот и день его не нормирован, но мне совсем не хотелось покидать уютный уголок с приятной сердцу хозяйкой. Здесь каждая вещь хранила заботливость женских рук и умиляла. Даже стены казались намного приветливее, чем в собственном жилье.
Я, согнувшись, медленно шнуровал туфли, отдаляя миг расставания.
— Останьтесь, — услышал тихий голос Жанны.
Выпрямился. В ее глазах виноватость и легкая печаль.
— Останьтесь, — повторила она и, сделав неуверенный шаг, словно опасаясь моей реакции, робко обняла меня и положила голову на плечо.
XII
Психиатрическая больница находилась километрах в трех от города, за лесопарковой зоной. Туда можно было добраться на автобусе, ходившем редко и нерегулярно, или на служебной машине, которую еще предстояло поклянчить. Но я выбрал третий, самый надежный вариант: отправился пешком через лес по хорошо утоптанной тропинке, которую, казалось, не превратить в грязь даже самым проливным дождям. Не сказать, чтобы время очень терпело и меня не торопили побыстрее вернуться с результатами, но уж так захотелось пообщаться с природой, дать расслабиться нервам, оставить в тенистых аллеях раздражительность, неуверенность и выйти из них, подобно сказочному богатырю, решительным, сильным, справедливым, что я поддался искушающему порыву.
Везде по сторонам виднелись следы пребывания человека: жестяные банки, пустые бутылки, бумажки, срубленные деревья, кострища. Но даже далекий от первозданной чистоты вид леса все равно очаровывал, пьянил свежестью, заставлял крутить головой по сторонам, выискивая в густой листве самозабвенно поющую птаху. Странный дребезжащий звук вынудил меня остановиться. И, к своему удивлению, на расщепленной верхушке дерева я увидел дятла. Это его маленький, но сильный клюв извлекал из дерева неприятные звуки. Вот так услышишь ночью — и кожа покроется мурашками. Я улыбнулся этому труженику леса в красивом одеянии, вот уж действительно для кого работа — праздник, и продолжил путь.
Ступив за ограду больницы, начал разыскивать главного врача. В приемной пришлось минут пятнадцать подождать, шло совещание. Когда сонм людей в белых халатах появился из-за обитой черным дерматином двери, я получил разрешение войти.
За столом сидел полноватый мужчина лет шестидесяти, седой, с округлым и потому казавшимся добродушным лицом. Он посмотрел на меня сквозь очки:
— Чем могу быть полезен уголовному розыску?
— Меня интересует Колмыков Михаил, а именно: его состояние и возможность поговорить с ним.
— Минуточку, — главный врач вызвал секретаршу и попросил: — Найди, пожалуйста, Веру Даниловну и пригласи ко мне.
Пока искали неведомую мне женщину, по всей вероятности, лечащего врача, мы сидели молча. Он шуршал разложенными на столе бумагами, что-то читал, подписывал, я же от безделья изучал стены кабинета, по периметру которого висели портреты ученых, скорее всего, внесших какой-то вклад в психиатрию.
— Вызывали, Павел Иванович? — через порог ступила стройная, средних лет женщина, в которой проглядывала строгость не только во взгляде и выражении лица, но и в походке и даже в одежде: на выглядывавшей из-под халата длинной юбке ни единого разреза.
Мы вышли на улицу с Верой Даниловной и направились в сторону одного из корпусов.
— Больной скоро на выписку, — сообщила она. — Но я все равно не советовала бы вам будоражить его память острыми воспоминаниями. Он поступил к нам в состоянии маниакально-депрессивного психоза, так называемый аффективный бред, каялся в совершенном якобы убийстве.
— Оно-то как раз меня и интересует, — признался я.
— Вы его подозреваете?
— Нет. Я предполагаю, что кто-то заставил, пользуясь его болезненным состоянием, взять на себя совершенное другим преступление.
— Вполне вероятно, — поддержала она мое предположение.
— Как вы думаете, он в состоянии вспомнить то, что произошло с ним во время обострения болезни? — этот вопрос краеугольный, и я даже весь напрягся в ожидании ответа.
— Видите ли, у нас лечебное, а не исследовательское заведение, но по опыту знаю: больные с таким диагнозом многое помнят, многое могут рассказать, хотя им трудно отличить, что происходило в действительности, а что результат депрессивного бреда.
