Леонид Замятин - Эффект «домино»
XI
Смерть Пашки Чегина тревожила мое сердце каждодневно, ежечасно. Именно мне приходилось осуществлять розыскные мероприятия по этому загадочному убийству. Вернее, не мне одному. У начальства мы проходили как оперативно-розыскная группа, куда, помимо меня, входили еще коллеги из управления и районного уголовного розыска. Результат наших совместных потуг равнялся нулю. Мы знали лишь точное время убийства и, кроме отпечатков пальцев Алешина на рукоятке ножа, в нашем распоряжении появились папиллярные узоры неизвестного человека, оставленные на бокале с недопитым пивом. Сравнение их с отпечатками пальцев, найденных тоже на бокале в квартире Макарова, не принесло ожидаемых результатов. Они принадлежали разным людям, что несколько подсекало версию о схожести почерка обоих убийств. В общем, уподобились скалолазу на отвесной гладкой стене, когда нет даже мельчайшей трещины или небольшого выступа, чтобы найти точку опоры. Так и мы почти наугад шарили в поисках улик и не находили их.
На предмет алиби были проверены все рецидивисты, все люди с криминальным прошлым, к которым Чегин имел хоть какое-то отношение по роду своей деятельности. Трассологи пытались идентифицировать следы, оставленные на бокале, с имеющимися у них в банке данных. Но все тщетно.
Однако версия о мести по-прежнему оставалась главенствующей, по крайней мере в моем сознании. Именно придерживаясь ее, а в большей степени от безысходности или в расчете на удачу я вызвал к себе повесткой жену одного из убитых экспедиторов. О ней я знал немного: имя, фамилия, адрес и место работы — одна из поликлиник города, где она значилась процедурной сестрой.
Мария Сладкова явилась в точно назначенное время. Она открыла дверь, молча вошла, так же молча положила передо мной повестку и опустилась на стул. Женщина была не лишена привлекательности. Лицо миловидное, с утонченными чертами, но открытый взгляд тяжел и проницателен.
— Вам уже, видимо, известно из газет, что были убиты двое сотрудников милиции.
— Известно, — кивнула она и дополнила: — Это те самые, что превратили моего мужа в разбойника и застрелили его.
— Пусть будет по-вашему, — не стал я возражать.
— Господь справедлив, и Он покарал их, — заявила она.
— Вот тут-то есть некоторые сомнения, что их покарал Господь.
Мне пришлось выдержать очередной тяжелый взгляд.
— Вы подозреваете меня? — проговорила она на удивление спокойно.
— Давайте скажем так, — пытался я несколько схитрить, — мы хотим вас исключить раз и навсегда из числа подозреваемых.
— Как мило с вашей стороны, — хмыкнула она. — И что же я должна для этого сделать?
— Видите ли, оба наших сотрудника свои предсмертные часы провели предположительно в компании с женщиной…
— Что вы хотите от меня? — перебила она, возвысив голос.
— Чтобы вы прошли дактилоскопирование, — не стал я крутить вокруг да около и замер в ожидании ее реакции.
— Хорошо, — спокойно проговорила она.
— И еще, — продолжил я, — вам необходимо пройти почерковедческую экспертизу.
— Как угодно.
Уравновешенное поведение женщины породило большие сомнения в успехе затеянного мною. Результаты дактилоскопии подтвердили мои худшие опасения: отпечатки пальцев не совпадали, а значит, в квартире Макарова и Чегина в их предсмертные часы были другие люди. Вопрос: кто они? — по-прежнему оставался открытым и казался неразрешимым.
Ничего не прояснила и почерковедческая экспертиза. Анонимку в прокуратуру писал кто-то другой. Разница в почерке была видна даже невооруженным глазом. И в этом направлении оказалось больше вопросов, чем ответов.
Но неприятности для меня на этом не закончились. Неожиданный оборот приняло дело об убийстве Марины Петруниной. Ассоциация предпринимателей через газету обвинила милицию в нежелании отыскать преступника. Реакция на заявление последовала незамедлительно: высшее начальство по инстанции потребовало не только отчета о проделанной работе, но и новых мероприятий по скорейшему изобличению убийцы. Крайним в этой цепочке оказался я. Пришлось посетовать на трудности, пообещать, хотя меня уже одолевало чувство, что это заковыристое дельце перейдет в разряд «глухарей», это, конечно, не делало мне чести, не говоря уже об уязвленном самолюбии профессионала. Но шансы отыскать убийцу Марины Петруниной с каждым днем таяли. Я было воспрянул духом, когда с помощью осведомителя и интуиции обнаружил существовавшую связь между ныне убиенными: предприимчивой женщиной и опером из районного уголовного розыска. Воспаленное воображение уже рисовало картину успеха. Однако доказать, что именно Макаров из корыстных побуждений задушил богатенькую любовницу, не удалось. Следов его присутствия в квартире женщины в день преступления не обнаружили, обыск же в его собственном жилье тоже ничего не дал. И осталось лишь предположение, которое уже не подтвердить ни той, ни другой стороне. Мертвые, в отличие от живых, умеют крепко хранить свои тайны. Так что и в этом деле мне приходилось топтаться на месте, а вернее, в надежде отыскать что-то новенькое обсасывать все те же идеи, как отжившему свой век и потерявшему всякое чутье псу старые кости.
Устроив себе перерыв в работе, я добежал до пельменной. Заказал сразу двойную порцию. Ел неспешно, со стороны, наверное, казалось, что смаковал. Но какое, к черту, смакование, если, пережевывая пищу, не ощущал ее вкуса, ибо мысли витали далеко. Ладно бы в голову лезло что-то приятное: ожидание какого-то радостного события или предстоящая встреча с любимой женщиной. Нет, не давала покоя работа, которую не запрешь в ящик стола, не оставишь в стенах казенного заведения, обязательно увяжется за тобой, как малое дитя.
Впрочем, в эти минуты насыщения мысль о возможной встрече с женщиной меня все-таки посетила. Я вспомнил про молодую особу с выделявшимися на лице губками. Попытался определить, что она могла недоговорить и что я могу из нее еще выжать. Веской причины для очередного визита не нашел. Едва ли она захочет добавить что-то существенное, дабы не подвергать себя лишнему риску, только потеряю время. А не мешало бы вызнать у нее что-то более конкретное о Ловчиле, или как его там, Кеше, Иннокентии. Для меня он сейчас единственный маячок в бескрайнем море несостоявшихся версий. И как знать, не он ли поработал в квартире любвеобильной и денежной женщины. Сказать, что его розыском не занимались, — значит обвинить самого себя в бездеятельности. По моей установке оперативные работники буквально выискивали на рынках человека по имени Кеша. Однако ни в деловых, ни в криминальных кругах о нем ничего не слыхивали. Я даже подключил к этим поискам своего главного осведомителя, чьи ребята, «поддерживая державный интерес», дурили в азартные игры заезжих дельцов с юга. Все напрасно. Либо он приврал, хвастаясь, что его кормит рынок, либо он «ковал» там деньги под другим именем.
После второй съеденной порции пельменей мне пришла мыслишка попросить пухленькую Олечку походить со мной по рынкам и поискать бывшего ухажера убитой подруги. Идея понравилась, но ненадолго. Бесперспективность была очевидной. Если бы даже Ольга дала согласие побродить со мной в ущерб своим планам денек-другой по толкучкам, вероятность найти среди тысяч и тысяч людей искомое лицо мала. Он вообще мог по какой-то причине не появляться там. Да и судя по тому, что нам, несмотря на все усилия, так и не удалось составить фоторобот, Ольга действительно не запомнила его внешность. Но даже если бы верткая птица удачи позволила схватить себя за хвост и мы в толпе наткнулись бы на него, особой причины для торжества не было бы. Что я мог вменить ему в вину? Дружбу с женщиной, которую убили в собственной квартире с целью ограбления? Он наверняка сей факт не стал бы отрицать. Да, дружил, а потом потерял интерес, и разошлись, как в море корабли, отсалютовавшие друг другу прощальными гудками. И больше не виделись.
А определить, говорит он правду или лжет, у меня нет возможности. Я, конечно, могу задержать его на трое суток — а вдруг сломается в следственном изоляторе, — за это время провести обыск по месту жительства на предмет улик. А если все впустую? Не настолько он глуп, чтобы прятать награбленное, если, конечно, причастен к преступлению, в собственной квартире. Что делать тогда? Вступает в силу шаблонная схема: освобождение из изолятора, глубокие извинения, мол, пардон, ошиблись.
Да, бесперспективность идеи очевидна, и это я окончательно понял, когда допил компот. Приложил салфетку к губам, да так и застыл, заинтригованный новой мыслью, как казалось, более стоящей.
Но почему она пришла именно сейчас, а не раньше? Видимо, от отчаяния, от тупиковой ситуации. Хотя по своей простоте и очевидности она должна была посетить меня намного раньше. Ну что ж, и у опытного опера бывает проруха, а я к таковым себя еще не причислял: стажа-то всего-ничего, и десятка лет не наберется.
