Кнут Фалдбаккен - Ночной мороз
Дом управляющего хутором Брагенес можно было назвать богатым: просторная кухня, длинный деревянный белый стол, стулья с высокими спинками и с узорчатыми подстилками на сиденьях. От вида древней, до блеска вытертой скамейки под окном у какого-нибудь антиквара непременно слюнки бы потекли. Прежняя каморка для прислуги была переоборудована в кабинет. За приоткрытой дверью Валманн смог разглядеть полки с бухгалтерскими папками и сейф в углу, а на столе — компьютер, новее, чем его собственный. Он почти начал надеяться на глоток настоящего кофе из старомодного деревенского кофейника, но фру Бауге засыпала молотый кофе в обычную кофеварку. Она принялась доставать из холодильника еду (и куда, интересно, в норвежских деревенских домах подевались чуланы?), и он объяснил, зачем приехал.
Нет, она не знала, что в хижине кто-то жил, во всяком случае, в течение последнего года. Это вообще не входило в их обязанности — если хижина, которая вообще-то была частью небольшого земельного хозяйства, сдавалась кому-то внаем, то этим занимался сам хозяин, Солум. А он по полгода жил во Флориде, где купил дом, когда овдовел.
— А ключи? — поинтересовался Валманн.
— Понятия не имею ни о каких ключах. Надо спросить у Бьярне, когда он придет, — равнодушно послышалось в ответ. Похоже, приготовление еды важнее.
Заслышав, что муж вошел в прихожую, она прокричала ему, даже не дав стянуть сапоги и зайти на кухню:
— Тут полицейский пришел — спрашивает, жил ли кто-нибудь в хижине. Ты что-нибудь слышал об этом?
Вошедший мужчина кивнул дружелюбнее жены. Ростом он не выше ее, но плечи шире, а талия — уже. Его ладонь была широкой, как лопата, и такой же основательной.
— Бывает, Солум сдает ее кому-нибудь, — разъяснил он, — но нас он в это не вмешивает. В последние годы это в основном были иностранцы — немцы и голландцы, которые рвались в лес послушать тишину. Пусть слушают, сколько влезет, — я так скажу! Пару раз нам приходилось убирать за некоторыми из них, эти горожане бывают редкостными свиньями.
— А еще поляков не забудь, — послышалось от кухонного стола, где на поднос выкладывались пшеничный хлеб, мясные нарезки, сыр, джем, икра, масло и сардины, — скоро кофе будет…
— Точно, в клубничный сезон там иногда жили и поляки, но в прошлом году их не было… — Бьярне Бауге потер лоб и снял шапку.
— И слава Богу, — высказалась его жена. Ее руки мелькали так быстро, что казалось, стол накрывался сам собой. Пока муж мыл руки под кухонным краном, у Валманна под носом оказалась чашка кофе. Потом перед ним появились тарелка, нож и вилка. Кофе мало чем отличался от того, который подавали в полицейской столовой. Очевидно, и у бутербродов такой же вкус.
— А есть ли ключ?.. — Он попытался вернуться к прежней теме разговора, но супруги Бауге были слитком заняты едой и не могли ответить, поэтому Валманну оставалось только жевать бутерброд с маслом и колбасой.
Конечно, ключ был, но управляющий никак не мог отыскать его среди других ключей в шкафчике, стоявшем в маленьком кабинете, где хранились ключи от всех хуторских помещений.
— Странно, ключ должен быть здесь, — только и сказал он, — но, может статься, хозяин сам его забрал прошлой осенью, перед отъездом, и не вернул. — Бауге мотнул головой в сторону большого хозяйского дома, сиявшего на солнце белой краской.
— А когда он вернется?
— Обычно он приезжает в мае. Жалуется на климат и ревматизм, но я-то думаю, что у него завелась женщина, с которой ему тяжело расставаться. Овдовел он всего четыре года назад, поэтому, видимо, считает, что заявляться домой с американкой еще рановато.
Управляющий был прав, хотя и не знал этого.
— Тогда мы вынуждены будем взломать дверь. Мы не можем откладывать расследование на неопределенное время. — Валманн почувствовал, что горит от нетерпения. Супруги Бауге спешили вернуться на поле и ждали, когда он уедет. Его вопросы никому из них особо интересны не были, как и то, что на хуторских землях нашли труп мужчины. Очевидно, они считали его заблудившимся горожанином, который забрел слишком глубоко в чащу, куда ему лучше было не соваться.
— Не проблема, — ответил Бьярне Бауге, — вы тогда займитесь этим сами, вот вам отвертка, — он выдвинул кухонный ящик, — вот. Там, в том доме, дверные петли. Когда закончите, просто оставьте отвертку на печке.
Похоже, для Бьярне Бауге снять дверь с петель было просто детским лепетом.
На лужайке они попрощались. Рядом стояли два высоченных трактора (каждый стоимостью в миллион), которые, несмотря на слой пыли и грязи, блестели лаком и по сравнению с которыми его почти девятилетний «мондео» выглядел самым настоящим старьем. И тут Валманн обнаружил, что Гудрун Бауге беременна. Все то короткое время, которое он провел у них, ее беременность скрывали широкая мужская рубашка и быстрые живые движения. Он прикинул, когда ей пора будет рожать и не опасно ли в ее положении ездить на тракторе. Но он еще и додумать до конца не успел, как взревели моторы и супруги Бауге выехали на хуторскую дорогу, быстро махнув ему на прощанье.
Ничего страшного, успокоил он сам себя, если ее девятый месяц придется на жатву, то она и тогда в трактор влезет. А если будет ребенок, то поставит люльку под сиденье. Он отметил, что это доказательство живительной силы материнства чуть было не заставило его отнестись к собственной работе, как к полной чепухе. Современные сельские жители по-прежнему, как и в давние времена, относятся к рождению и смерти, как к смене времен года, как к естественному ходу вещей.
14
Три болта наверху и три внизу — теперь дверь можно было снять с петель. Внутри, несмотря на светлый день, было темновато. У окна стоял стол, над которым висела парафиновая лампа. В импровизированных подсвечниках там и сям торчали свечи. Над подобием кухонного стола с гвоздя свисал газовый фонарь.
Хижина была пуста.
Ни одежды на крючке, ни обмылка возле таза для умывания, ни початой коробки с хлопьями в кухонном шкафчике. В комнатушке на двух кроватях, прямо на голых матрасах, валялось по шерстяному одеялу. Ни книжки в мягкой обложке на прикроватной тумбочке. Ни забытого носка.
Пусто.
Даже слишком пусто, подумал Валманн. Из хижины все убрали. Он в который раз огляделся, и его впечатление, что дом покидали в спешке, только укрепилось. Если бы здесь действительно жили чистюли, которым вздумалось хорошенько убрать за собой, то они бы не оставили одеяла в таком беспорядке, так что те свисали практически до пола. Если бы здесь побывали супруги Бауге — оба или один из них, — то они бы вынесли мусор, придвинули стулья к столу, вычистили золу из печки и положили бы туда новые поленья (да и зачем им тогда скрывать это?). Перед печкой валялось два нетронутых полена, и выглядело это на редкость неряшливо, словно тот, кто здесь прибирался, специально обошел их вниманием. А свечки — они не были расставлены рядком на полке, на подоконнике или на столе. Нет, они виднелись по всей комнате: одна — на конце бревна, другая — на кухонном столе, еще две — на подлокотнике потертого кресла у печки, и даже на полу у двери из подставки для яйца торчал свечной огарок. Словно тому, кто здесь находился, захотелось, чтобы неосвещенных уголков в комнате не осталось. Вдруг захотелось. Потому что все это казалось сделанным внезапно. Здесь кто-то боролся за жизнь, подумал Валманн. В темноте. Кто-то хотел уничтожить следы своего пребывания и очень торопился. Непременно нужно было закончить все за ночь…
Если бы в обрыве, в ста метрах от хижины, не нашли труп, то он не стал бы так излишне драматизировать.
Труп никак не был связан с хижиной и ее жильцом или жильцами. Слитком дальний прицел, совсем в духе Валманна. Он научился прислушиваться к своим предчувствиям, но всему есть предел…
Нет, внезапно заключил он, хижину необходимо осмотреть.
Внутри делать больше было нечего, поэтому он вышел наружу позвонить. Теперь, когда он определился, внутри ничего трогать не следует. Он позвонил в отделение, оставил короткое сообщение на автоответчике Моене, вызвал своих ребят и попросил прислать криминалистов. Энтузиазма на том конце провода его слова не вызвали, но они пообещали приехать. Сам он, глубоко задумавшись, решил прогуляться вокруг дома. Он с облегчением почувствовал, что сможет наконец заглушить тягостные мысли о смерти Хаммерсенгов и сосредоточиться на чем-то еще. Он попытался развить свои заключения и вернулся к туалету, где зацепок было явно больше, чем в хижине: гигиеническая прокладка, туалетная бумага с сердечками, желтая пресса — все это определенно указывает на женщину. Одну или нескольких. А может, просто группа девочек выезжала за город на выходные, а потом на уборку у них осталось мало времени? Вряд ли. Они не стали бы брать с собой газеты. Или выпуски журнала за две недели. Он мысленно поблагодарил туалет, этот непревзойденный источник сведений и зацепок. Туалет и мусорный контейнер.
