Эд Макбейн - До самой смерти...
– Нет, все замечательно.
– Ну, я, конечно, уже не такой стройный, как раньше. Слишком легко живем, вот что. У меня вот теперь два клерка в магазине. С супермаркетами конкурировать нелегко. Но я справляюсь потихоньку. Справляюсь? Да что там, поглядите, как я разжирел. А вы чем зарабатываете на жизнь?
– Я театральный агент, – ответил Хейз, решив придерживаться уже высказанной версии. Если кто-то хочет причинить вред Томми Джордано, то с его, Хейза, стороны было бы неблагоразумно афишировать свою принадлежность к полиции.
– Это хороший бизнес. А мисс Максуэлл имеет отношение к шоубизнесу?
– Да, – солгал он снова. – Она – танцовщица.
– Красивая девушка. Впрочем, у меня вообще слабость к блондинкам. Он посмотрел назад. – А Джоунзи, как я погляжу, уже куда-то запропастился. Бедная девушка, видимо, скучает.
Хейз обернулся. Кристин шла через газон к платформе для фейерверка.
Одна. Джоунзи нигде не было видно. До него вдруг дошло, что Бен Дарси тоже куда-то исчез. «Я классный полицейский, – подумал Хейз. – Стою тут лялякаю с бакалейщиком, в то время как ребята, которых мне поручено пасти, проваливаются, как сквозь землю».
– Тебе стоит взглянуть на эту русалку, – сказала Кристин. – Довольно мило придумано.
– Куда пошел твой кавалер? – спросил Хейз.
Кристин пожала плечами.
– Сказал, что ему нужно кое о чем позаботиться. – Она сделала паузу. – Я не расспрашивала. Считала, что это невежливо. – Она снова помолчала. – Он довольно мил, тебе не кажется?
– Просто бесподобен, – ответил Хейз, думая о том, куда девались Джоунзи и Дарси.
Он от души надеялся, что они ушли не слишком далеко.
Глава 6
Фотоателье находилось тут же, в Риверхеде, довольно близко от дома Кареллы. Даже самый медлительный водитель не мог бы преодолеть это расстояние более чем за пять минут, да и то если бы он полностью отключал мотор перед каждым знаком «СТОП».
Фотографа звали Джоди Льюис, но на вывеске он решил обойтись без фамилии, и поэтому на фасаде красовалось только его имя: «У Джоди». Это было обыкновенное одноэтажное каменное здание с зеркальной витриной, внутри которой были выставлены на обозрение лучшие образцы фотографий – результат его прежних трудов. Напротив, на другой стороне улицы, в двадцати пяти футах от тротуара стоял двухэтажный каркасный дом. Шесть из его окон выходили на улицу. Из трех верхних фотоателье было видно как на ладони.
У одного из них стоял мужчина, разглядывая противоположную сторону улицы. Машины еще не прибыли. Это было кстати. У него оставалась уйма времени, чтобы подготовиться. Он закурил сигару и подошел к внутренней стене комнаты, у которой стояло ружье.
Это был винчестер семидесятой модели с кое-какими усовершенствованиями для прицельной стрельбы по дальней цели. Массивный приклад плавно соединялся с большой, пистолетной формы шейкой, изогнутой вниз от предохранителя. На конце приклада был металлический затыльник, а в длинном широком цевье находился радиолокатор.
Не выпуская сигары изо рта, мужчина поднял ружье и стал внимательно осматривать его. Табачный дым, подымавшийся вверх, заставлял его немного щуриться.
На ружье был установлен оптический прицел.
Прицел представлял собой трубку из вороненой стали диаметром в один дюйм и длиной в одиннадцать дюймов с четвертью. Он весил всего девять с половиной унций. Его регулировка обеспечивалась фрикционным затвором либо четвертьдюймовой защелкой.
Мужчина перенес ружье к окну и, установив его на подоконнике, прицелился так, чтобы перекрестье прицела пришлось точно по центру дверного проема фотоателье «У Джоди».
Затем он стал ждать. Не прошло и пяти минут, как подъехали два лимузина.
Снайпер передернул затвор и снова прицелился. Он взглянул поверх окуляра всего один раз, чтобы убедиться, кто именно из мужчин, вылезавших сейчас из автомобилей, был Томми Джордано.
Затем снова стал ждать.
Томми шагнул к двери ателье. Мужчина потянул за курок, но в этот момент Томми привлек к себе Анджелу, так что она оказалась спиной к улице, и с чувством поцеловал ее. Мужчина замешкался, а Томми уже увлек за собой невесту внутрь ателье. Момент был упущен. Проклиная все на свете, снайпер загасил окурок и приготовился ждать их выхода.
* * *Джоди Льюис был почти карликом и имел такой вид, словно сам появился на свет из фотокамеры благодаря только чудесному нажатию затвора. С неиссякаемой энергией он носился по своей мастерской, ни на секунду не закрывая при этом рта:
– Единственные фотографии, которые мы сделаем здесь, это фотографии жениха и невесты. Это ведь ваша история – жениха и невесты. Поэтому мне не нужны ни шафер, ни подружка. Какое нам до них дело? Это ваша история, и только. Ведь на обложке альбома будет написано: «День нашей свадьбы». Не шафера, а жениха. Не подружки невесты, а самой невесты. Единственное, что мне нужно здесь, в студии, это сделать при хорошей подсветке одну качественную фотографию прелестной невесты, да благословит ее Господь, одну качественную фотографию красавца жениха и одну фотографию, где вы будете вместе. И это все. А затем мы отправимся на банкет. Но кончит ли на этом свою работу Джоди Льюис? Никоим образом, ни крупным планом, ни в общем разрезе. Я все время буду при вас, фотографируя вас тогда, когда вы этого меньше всего ожидаете. Мой аппарат будет делать щелк, щелк, щелк. Прямой и честный репортаж о дне вашей свадьбы. Вплоть до последней минуты, когда вы приедете в гостиницу и Томми перенесет тебя, Анджела, на руках через порог и вы оставите свои туфельки в холле. А потом домой и за дело: проявлять, печатать, чтобы, когда вы вернетесь из своего чудесного свадебного путешествия, вас уже ждал этот бесхитростный альбом под названием «День нашей свадьбы», который будет пребывать с вами всю вашу жизнь, воскрешая для вас даже такие подробности сегодняшнего дня, которые вы и сами никогда бы не смогли сохранить в памяти. Кто в силах запомнить все мельчайшие события, которые уже произошли или еще произойдут сегодня? Никто, кроме фотоаппарата. А фотоаппарат – это я! Джоди Льюис из пьесы и фильма под тем же названием. Так, садитесь вот здесь, мои деточки. Рядышком садитесь. Вот-вот.
Так, смотрите, словно вы влюблены; шучу-шучу, всему свету ведомо, что вы без ума друг от друга; вот так, улыбнись чуть-чуть, Томми. Господи Боже мой, да не будь таким мрачным, девушка любит тебя. Вот, так уже лучше.
Возьми его за руку, Анджела. Молодчина. Теперь посмотрите вон туда, да не на камеру, вон туда, на картину на стене, вот так, не моргайте, снимаю!
Прекрасно! Теперь повернись немного, Томми, вот так, обними ее за талию, это очень приятно, мой дружок, вот так, не красней, ты уже женатый человек, так, теперь не моргайте, не моргайте...
– Как себя чувствуешь, Тедди? – спросил Карелла.
С нежностью Тедди дотронулась до округлости, которая начиналась сразу пониже груди, затем закатила глаза к небу и скорчила унылую мину.
– Теперь уже скоро, – сказал он. – Хочешь попить? Воды или еще чего-нибудь?
Тедди покачала головой.
– Помассировать спину?
Она снова покачала головой.
– Знаешь, что я люблю тебя?
Тедди улыбнулась и сжала его руку.
* * *Женщине, которая открыла на звонок дверь дома в Риверхеде, было далеко за пятьдесят, и, судя по всему, она давно наплевала на то, как выглядит.
На ней было мятое домашнее платье и стоптанные тапочки. Волосы свисали спутанными прядями, словно, переняв настроение своей хозяйки, давно потеряли всякий интерес к жизни.
– Что вам нужно? – спросила она, сверля Мейера и О'Брайена глазами-буравчиками из зеленого агата.
– Мы ищем человека по имени Марти Соколин, – ответил Мейер. – Он здесь живет?
– Да, а вы кто такие, черт побери?
Мейер терпеливо открыл бумажник и показал ей приколотый к коже жетон полицейского.
– Полиция, – сказал он.
Женщина посмотрела на жетон.
– Ну хорошо, мистер Детектив, – сказала она. – Что натворил Соколин?
– Ничего. Мы просто хотим задать ему несколько вопросов.
– О чем?
– О том, что он, по всей вероятности, собирается натворить.
– Его нету дома, – сказала женщина.
– А как ваше имя, сударыня? – все так же терпеливо спросил Мейер.
Если и было свойство, которым Мейер обладал в избытке, так это терпение. Помимо того, что он родился в патриархальной еврейской семье, в квартале, где жили в основном неевреи, судьба с самого начала преподнесла ему подарок: его престарелый папаша Макс Мейер, ставший с годами склонным к причудам, решил, не ломая головы, дать своему запоздалому отпрыску то же имя, что и фамилию. Таким образом он как бы ружейным дуплетом разом расквитался с теми силами, которые без всяких просьб даруют детей под занавес жизни. Задумано – сделано. Нельзя сказать, чтобы в его шутке совсем не было юмора, но он явно не учел, что тем самым с самого рождения повесил своему сыну жернов на шею. Впрочем, утверждать, что все свое детство Мейер Мейер только и делал, что непрерывно дрался из-за своего имени или религии, было бы явным преуменьшением. Он не только дрался, он еще и медленно вызревал как дипломат. Он быстро понял, что лишь некоторые битвы можно выиграть кулаками, остальные надо выигрывать языком. Таким образом он усвоил себе манеру относиться ко всему с величайшим терпением, которая в конце концов и помогла ему залечить шрамы, нанесенные хотя и невинной, но все же несколько двусмысленной шуткой отца. Мало-помалу он дошел даже до того, что сумел простить старика перед его смертью. И теперь в свои тридцать семь лет он был лыс, как знаменитый американский кондор, что свидетельствовало о тех страданиях, которые ему пришлось пережить.
