Хокан Нессер - Карамболь
— Вы с ним в последнее время общались?
Она покачала головой:
— Он сидит. Где — не знаю, он старый приятель Эриха… я с ним толком не знакома. Только пару раз видела.
— А вам самой в последнее время никто не угрожал? — спросила Морено.
— Мне? — переспросила она с неподдельным удивлением. — Вот уж точно нет.
На несколько мгновений воцарилась тишина. Марлен склонилась поближе к печке, потирая ладони в поднимавшихся волнах тепла.
— Вы довольно долго не обращались в полицию, — заметил Рейнхарт.
— Знаю.
— Почему же?
Она пожала плечами:
— Может, это и естественно. Как вам кажется?
Рейнхарт не ответил.
— Вы поддерживали контакт с матерью Эриха? — спросила Морено.
— Нет, — твердо ответила Марлен Фрей. — Абсолютно нет. Но я бы хотела поговорить с его отцом. Мне надо ему кое-что сказать.
— Вот как? — удивился Рейнхарт. — Что именно?
— Это я скажу ему, — заявила Марлен Фрей.
Потом они немного посидели в кафе «Гамбринус», пытаясь обобщить впечатления.
— Пока никаких намеков на версии, — констатировал Рейнхарт. — Как ты считаешь? Просто проклятие какое-то.
— Да, никаких, — согласилась Морено. — Правда, возникает ощущение, будто у него там была назначена встреча с убийцей. Хотя он, вероятно, плохо представлял себе ее исход. Странно только, что он сидел в ресторане один и ждал. Если можно полагаться на сведения Юнга и Роота… получается, что тот человек нарушил договоренность и не появился.
— Возможно, что дело обстояло гораздо проще.
— Что ты имеешь в виду? — спросила Морено, отпивая глоток глинтвейна.
— Обычное ограбление, — сказал Рейнхарт. — Какой-нибудь наркоман с молотком захотел наличных. У Эриха вытащили даже сигареты и ключи, а это уже о чем-то говорит.
Морено кивнула.
— Думаешь, все так и было? — уточнила она.
— Может, да, а может, и нет. Ведь это не обязательно один и тот же человек… я имею в виду, убил его и обчистил карманы. Тот тип, что нам позвонил, едва ли совершенно чист не так ли?
— Скорее всего, да. Как бы то ни было, я склоняюсь к мысли, что дело не только в примитивном ограблении. Тут нечто большее… но считаю ли я так исключительно потому, что жертвой стал именно он, или по какой-то другой причине — даже не знаю… рассуждать так, конечно, неправильно.
— В мире мыслей много неправильного, — заметил Рейнхарт. — В конечном счете, интуиция и предрассудки — вещи одного свойства. В любом случае, начинать, пожалуй, стоит с этого.
Он достал потрепанную черную тетрадку, которую дала им Марлен Фрей в обмен на обещание вернуть после того, как они все скопируют.
— Вероятно, это доказательство того, что они действительно встали на путь истинный, — сказала Морено. — Кто же добровольно отдаст полиции целую адресную книжку, имея что-то на совести?
Рейнхарт листал тетрадку с озадаченным видом.
— Здесь полно народу, — вздохнул он. — Думаю, нам придется еще раз поговорить с ней и попросить кое-кого отсеять.
— Я завтра займусь этим, — пообещала Морено. — А сейчас, по-моему, пора расходиться по домам. Едва ли мы сегодня вечером додумаемся до чего-нибудь гениального.
Рейнхарт взглянул на часы:
— Пожалуй, госпожа инспектор права. Одно мне, во всяком случае, ясно.
— Что же?
— Нам необходимо с этим разобраться. Пусть мы до наступления нового века не раскроем больше ни одного чертова дела, но хотя бы с этим мы справиться обязаны. Это наш долг перед ним.
Морено подперла голову руками и задумалась.
— Если бы речь шла о ком-нибудь другом, я бы решила, что ты разглагольствуешь, как бойскаут. Но признаться, я с тобой согласна. Все и так плохо, и будет только хуже, если мы позволим убийце разгуливать на свободе. Ты завтра с ним снова свяжешься? Он ведь, наверное, хочет знать, как продвигается дело?
— Я обещал держать его в курсе. И сдержу слово. Хочу я того или нет.
Морено мрачно кивнула. Затем они допили остатки и покинули кафе, город и мир на попечение судьбы.
По крайней мере, на несколько часов.
9Он проснулся и посмотрел на часы.
Без четверти пять. Ему удалось проспать двадцать минут.
«Эрих мертв, — подумал он. — Это не сон. Его в самом деле больше нет».
Он почувствовал, что ему жжет глаза. Они словно норовили выскочить из глазниц. «Эдип, — осенило его. — П, арь Эдип… блуждать остаток жизни слепым, в поисках милости, — возможно, в этом что-то есть. Некий смысл. Эрих. Эрих мертв. Мой сын».
Удивительно, как та же самая мысль способна час за часом заполнять все сознание. Те же два слова — даже, собственно говоря, не мысль, просто сочетание слов, непостижимое, словно заклинание на чужом языке: Эрих мертв, Эрих мертв, Эрих мертв. Минуту за минутой, секунду за секундой; каждую частицу каждого мгновения. Эрих мертв.
Или вовсе не удивительно. Наверное, так и должно быть. Похоже, так будет и впредь. Такой станет его жизнь. Эрих мертв. Сын окончательно завладел им; своей смертью он наконец полностью завоевал внимание и любовь отца. Эрих. Именно так. Больше ничего и не надо было.
«Я не выдержу, — подумал Ван Вейтерен. — Распадусь на части и пойду на дно, ну и пусть. Надо было умирать вовремя».
Женщина рядом с ним пошевелилась и проснулась. Ульрика. Ульрика Фремдли, ставшая его женщиной, несмотря на все сомнения и душевные терзания. Его терзания, не ее.
— Тебе удалось хоть немного поспать?
Он покачал головой.
— Совсем не удалось?
— Полчаса.
Она провела теплой рукой по его груди и животу:
— Хочешь чаю? Я могу сходить и приготовить?
— Спасибо, не надо.
— Хочешь поговорить?
— Нет.
Она повернулась на бок. Подползла поближе к нему, и вскоре он по ее дыханию услышал, что она снова уснула. Он выждал несколько минут, потом осторожно поднялся, закутал ее одеялом и пошел на кухню.
Красные электронные цифры на стоявшем на окне транзисторе показывали 04.56. За окном было по-прежнему совершенно темно; только несколько косых лучей от уличного фонаря падало на угол погруженного во тьму здания бывшей пекарни на другой стороне улицы. Предметы, которые он различал на кухне, казались окутанными такой же мертвенной дымкой. Стол, стулья. Плита, мойка, полка над кладовкой, куча газет «Альгемайне» в корзине в углу. Он открыл дверцу холодильника и снова закрыл. Взял с сушилки стакан и выпил воды из-под крана. «Эрих мертв, — подумал он. — Мертв».
Ван Вейтерен вернулся в спальню и оделся. Ульрика пару раз беспокойно повернулась в постели, но не проснулась. Он проскользнул в прихожую и закрыл за собой дверь. Надел ботинки, шарф и пальто. Вышел из квартиры, тихонько спустился по лестнице и оказался на улице.
Накрапывал дождь — или, скорее, опускался, точно мягкий занавес из парящих легоньких капель. Температура — семь-восемь градусов тепла. Полное безветрие, улицы пустынные, словно перед давно ожидаемой бомбежкой. Темные, погруженные в себя — и в бесхитростный сон окружающих домов.
«Эрих мертв», — подумал он и двинулся вперед.
Вернулся он через полтора часа. Ульрика сидела на кухне в полумраке и ждала, сжимая в руках чашку чая. Он уловил ее укоризненное беспокойство и сострадание, но это тронуло его не больше, чем ошибочный звонок или формальные соболезнования.
«Надеюсь, она выстоит, — подумал он. — Надеюсь, я не утяну ее за собой».
— Ты промок, — сказала она. — Далеко ходил?
Он пожал плечами и уселся напротив нее.
— В сторону Лера, — ответил он. — Дождь довольно слабый.
— Я уснула. Извини.
— Мне надо было пройтись.
Она кивнула. Прошло полминуты; затем она протянула через стол ладони. Они остались лежать приоткрытыми в нескольких сантиметрах от него, и через некоторое время он взял их в свои и нерешительно пожал. Он понимал, что она чего-то ждет, что надо что-то сказать.
— В детстве я знал пожилую пару, — начал он. — Их фамилия была Блуме.
Она слегка кивнула, глядя на него вопросительно.
Он скользнул взглядом по ее лицу, а затем продолжил:
— Возможно, они были не так уж стары, но казались самыми старыми на свете. Они жили в нашем квартале, через несколько домов от нашего, и почти никогда не выходили на улицу. Увидеть их можно было лишь иногда в воскресенье днем, и тогда… тогда замирали любые игры и вся жизнь на улице. Ходили они всегда под руку, по теневой стороне улицы, мужчина непременно в шляпе, и их окружало облако скорби. Бабушка рассказала мне их историю, когда мне, думаю, было не больше семи лет. Когда-то у супругов Блуме были две дочери, две прелестные молодые дочери, которые однажды летом отправились вместе в Париж. Там их обеих убили под каким-то мостом, и с тех пор родители больше ни с кем не общались. Девушек доставили домой во французских гробах. Вот такая история… мы, дети, всегда смотрели на них с глубочайшим почтением. Просто с чертовским уважением…
