Джозеф Уэмбо - Синий рыцарь
Суми рассмеялась и повторила всю историю для Мамы по-японски. Когда я уходил, оставив чаевые для Мако, они все снова принялись меня благодарить, пока я уж и на самом деле почувствовал себя виноватым. Это единственное, что мне не нравится в Джи-тауне. Мне чертовски хочется платить здесь за еду, хотя должен признаться, нигде в другом месте у меня подобного желания не возникает.
Если честно, мне практически не на что тратить деньги. На своем участке я ем три раза в день. Могу купить спиртное, одежду, ювелирные изделия и вообще что угодно по оптовой цене или еще дешевле. Выходит так, что мне все время что-нибудь дарят. У меня есть свой хлебный магазин, есть и молочный, где меня снабжают галлонами бесплатного мороженого, молоком, творогом и чем душе угодно. Квартира у меня очень уютная, и я за нее ничего не плачу, даже за коммунальные услуги, потому Что помогаю управляющему справляться с тридцатью двумя квартирами. По крайней мере, он считает, что я ему помогаю. Он зовет меня, когда в доме устраивают шумную вечеринку или что-нибудь подобное, и я поднимаюсь, сначала строго прошу их вести себя чуть потише, а потом пью и закусываю с ними вместе. Время от времени я ловлю в своей округе мелкую шушеру, а поскольку управляющий труслив, он считает меня просто незаменимым. Если не считать подружек и информаторов, мне порой не на что тратиться. Иногда у меня выпадают недели, когда я не трачу и десяти центов, если не считать чаевых. Я всегда щедр на чаевые, не то, что большинство полицейских.
Я всегда придерживаюсь установленного самим же правила – никаких денег! Я чувствую, что если возьму деньги, – а многие пытаются подарить их мне на рождество, – то буду в определенном смысле куплен. Зато такого чувства не бывает, если меня бесплатно кормят или, например, дарят ящик спиртного, продают спортивную куртку с большой скидкой, если дантист лечит мне зубы по дешевым расценкам, или оптик продает солнечные очки за полцены. Все эти вещи – не деньги, к тому же я не хапуга. Я никогда не беру больше, чем могу использовать сам или отдать другим людям вроде Круца Сеговиа или Кэсси, которая недавно пожаловалась, что ее квартира начинает ей напоминать винокуренный завод. Кроме того, я никогда ничего не беру от тех, кого могу со временем арестовать. Например, еще до того, как мы начали по-настоящему ненавидеть друг друга, Марвин Хейвуд, владелец «Розового дракона», пытался всучить мне пару ящиков лучшего шотландского виски, но я отказался. С первого же дня, как только он открыл свое заведение, я знал, что оно станет притоном для уголовников. Каждый день в этой выгребной яме собираются типы, похожие на бывших обитателей Сан-Квентина. И чем больше я о нем думаю, тем больше меня жжет мысль о том, что после моей отставки никто не станет трясти «Дракон» так же крепко, как я это всегда делал. Дважды я приостанавливал выданную Марвину двухмесячную лицензию на торговлю спиртным, и ежемесячно наносил его бизнесу убыток тысячи на две, потому что некоторые из его компаньонов по темным делишкам побаивались к нему являться из-за меня.
Я прыгнул в машину и решил прокатиться к «Дракону», навести там напоследок шухер. Когда я останавливал неподалеку машину, меня заметил какой-то стоявший в дверях забулдыга и бросился вниз предупредить всех остальных, что скоро будет жарко. Я взял дубинку, продел руку в кожаную петлю, спустился по цементным ступеням в этот подвальный бар и прошел сквозь занавешенную дверь. По всей передней стенке растянулось нарисованное изображение розового дракона. Передняя дверь в бар – в пасти зверя, а задняя – под его хвостом. Я всегда начинал выходить из себя только от одного вида этой дурацкой двери-пасти. Я вошел через заднюю дверь, под задницей дракона, постукивая дубинкой по пустым стульям и вертя головой, пока глаза привыкали к полумраку. Все посетители сидели возле задней стены. Сейчас, немногим позднее полудня, их было всего человек десять. Марвин всеми своими шестью футами шестью дюймами восседал у края стойки, с ухмылкой на лице наблюдая, как довольно уродливая, но мощного сложения девица уверенно одолевает решившего помериться с ней силой рук довольно крепкого на вид негра.
Марвин продолжал ухмыляться, хотя сразу почувствовал – я здесь. Когда он видел меня, постукивающего дубинкой по мебели, у него наверняка в жилах начинала сворачиваться кровь, и именно поэтому я всегда это проделывал. Приходя сюда, я старался быть как можно более вызывающим и несносным. Дважды мне пришлось здесь драться, и я знал, что оба раза Марвин едва не обмочил штаны от напруги, но так и не собрался с духом, чтобы самому на меня напасть.
Он весил не менее трехсот фунтов и был чертовски груб. Таким и должен быть владелец притона, где собираются букмекеры, нелегальные проститутки, мелкие мошенники, рокеры, гомики и уголовники обоих полов и любого возраста. Мне так и не удалось спровоцировать Марвина напасть на меня, хотя всей улице было известно, что стрелял в меня ночью из проезжающей машины какой-то нанятый Марвином подонок. И хотя это не было доказано, именно после этого я принялся всерьез наступать «Дракону» на хвост. Месяца за два его бизнес упал почти до нуля, потому что я почти не отходил от его дверей, и чтобы избавиться от меня, ему пришлось напустить двоих юристов – к моему капитану и в полицейскую комиссию. Я смягчился ровно настолько, насколько меня вынудили, но до сих пор не даю ему покоя.
Не уходи я в отставку, многим здесь пришлось бы долго расплачиваться, потому что раз уж ты отбарабанил двадцать лет, то просто не имеешь права вести себя мягко. Я хочу сказать: неважно, в какие неприятности ты вляпаешься, никто и ни по какой причине не сможет отобрать у тебя пенсию, даже если тебя уволят. И если бы я остался, то пошел бы напролом. И плевал я на всех юристов и полицейские комиссии – придавил бы этого «Дракона» обоими каблуками. Подумав так, я посмотрел на свои «чемоданы» тринадцатого размера. Это была обувь участкового офицера: высокий верх, шнурки на крючках, обхваченная лодыжка, грубые закругленные носки. Пару лет назад они были очень популярны среди чернокожих подростков и уже начали снова входить в моду. Они называли их «стариковская радость». Ботинки действительно мягкие и удобные, но большинство людей считает их уродливыми. Наверное я всегда буду их носить. Слишком уж много задниц близко познакомились с моими «стариковскими радостями». Как же мне теперь с ними расстаться!
В конце концов Марвину надоело наблюдать за борцами и притворяться, будто он меня не видит.
– Чего тебе надо, Морган? – процедил он. Даже в темноте я заметил, как выпятилась его челюсть и покраснели щеки.
– Просто стало интересно, сколько мешков с дерьмом у тебя собралось сегодня, Марвин, – громко отозвался я, и четверо или пятеро приподняли головы. Полицейские готовы даже получить дисциплинарное взыскание за подобные грубости, потому что эти сукины дети просто лопнут от смеха, если с ними станешь говорить вежливо или даже формально.
Девица-лошадь была здесь единственной женщиной, не вызывавшей сомнений. В таких притонах чтобы проверить, соответствует ли внешность посетителя действительности, чуть ли не в штаны приходится заглядывать. На сей раз сидели две проститутки, остальные – гомики и разное жулье. Я узнал пронырливого букмекера по имени Гарольд Вагнер. Один из гомиков был молодой парень лет двадцати двух. Он был еще достаточно молод, чтобы оскорбиться на мое замечание, к тому же сидел рядом с королевой в красной мини, который наверняка был его партнером. Королева – это гомик, играющий роль женщины, а партнеры королев называют себя джокерами. Парень пробормотал что-то себе под нос, и Марвин велел ему успокоиться, потому что не хотел давать мне повод для очередного ареста в своем заведении. Выглядел он накурившимся марихуаны, как, впрочем, и многие другие.
– Он твой новый дружок, Рокси? – спросил я королеву в красном, которого, как я знал, на самом деле звали Джон Джеффри Элтон.
– Да, – фальцетом ответил тот и жестом велел своему партнеру заткнуться. Это был широкогрудый парень на пару дюймов повыше меня, наверняка он теперь сожительствовал с Рокси, а доходы они делили пополам, Рокси обслуживал тех, кому была нужна королева, а парень – тех, кому требовался джокер. Этот джокер, наверное, и сам станет королевой. Мне всегда было жалко королев, они всегда в таком отчаянии, все время кого-то ищут и высматривают. Иногда я выжимаю из них информацию, но обычно оставляю в покое.
Я подумал, что, когда уйду, никто уже не будет чехвостить «Дракон», и настроение у меня сразу сделалось поганое. Все они теперь пялились на меня, особенно Марвин, злобно поблескивая серыми глазами и сжав в ниточку губы.
Какой-то парнишка, слишком молодой, чтобы поостеречься, откинулся на спинку стула, фыркнул и произнес:
– Свиньей запахло!
Я его раньше никогда не видел. Он выглядел как отбившийся от рук студент колледжа. Может быть, в какой-нибудь переполненной пивнушке университетского городка я бы просто посмеялся и отпустил его с миром, но здесь, в «Розовом драконе», полицейский правит за счет силы и страха. Если они перестанут меня бояться, – мне крышка, а улицы превратятся в джунгли. Они так и так джунгли, но сейчас, по крайней мере, по ним еще можно пройтись, остерегаясь случайной кобры или бешеной собаки. Наверное, если бы не парни вроде меня, в этом долбаном лесу вообще не отыскалось бы ни единой тропинки.
